Александр Богаделин - Кикимора и другие. Сказки-притчи
— Согласен, — Созерцатель ему отвечает. — И много чего еще сам добавить могу. Только забывать он не должен, что душа у него тоже имеется. И пищи особой она требует.
Перебил тут его Терентий:
— На солнышко что ль смотреть? Иль птичек слушать? А кто ж трудиться-то тогда будет?
Зашумели позади него одобрительно.
— А мы работы и не чураемся, — Созерцатель отвечает. — Только полагаем при том, ежели дух по землям окрестным не побродил да о предназначении своем не подумал, то дни свои впустую растрачивать будет.
Долго они еще спорили. Не раз Терентий на крик срывался и уйти даже хотел. Но закончилось время отведенное, и духи лесные голосовать начали. Ежели черный камень в котомку бросят, значит за Терентия они, а если белый отдадут, Созерцателя речь им более по нраву пришлась.
Как камни все подсчитали, перевес на стороне черных оказался. Но и белых достаточно было. Видать, сумел-таки странник словами своими в душах сомнение поселить.
* * *Долго Федор раздумывал, какой камень в котомку голосовательную отдать. По нраву ему речь духа бродячего пришлась, но и положение беса главного обязывало. И решил он в последний момент на волю случая положиться. Глаза закрыл да первый попавшийся и бросил. А потом смотрит — в руке черныш остался.
* * *Утихомирились духи лесные и спать разошлись. Но завыли вдруг ночью звери жалостно, птицы с гнездовий своих снялись и с криками кружить начали. А из лаза, что в Пекло подземное вел, стая волков сумеречных, вестников черных, вырвалась и к болотам дальним понеслась.[120]
Серафим сразу неладное почуял и жену разбудил. Выбежали они из дома, а волки уж поляну всю кольцом окружить успели. Только глаза огненные в темноте горят. Златогорка сразу гостей непрошенных узнала, свистнула громко по-соловьиному и духов спящих разбудила.[121]
Повыбегали те из шалашей, по поляне мечутся, делать чего, не знают. Ужас несказанный их охватил, от воя неземного волосы дыбом встали, и бежать со всех ног хотелося. А волкам как будто это и надо было. Сдвинулись в сторону малость, и проход меж собой открыли. Только не учли они, что Златогорка не раз уж с ними встречалася и повадки их наизусть выучила. Бросилась она к склянкам с благовониями и духам вкруг себя разливать велела.
Заметались волки от запаха нестерпимого, а тут Серафим ветку горящую схватил и вперед ринулся. Странники потихоньку в себя приходить стали и на помощь ему пришли. Завязалась битва жестокая, но посланники пекловы духов теснить начали.
Братья Златогоркины, свист призывный сестрицы услышав, сразу на помощь бросились. А как увидели, что на поляне творится, чертей звать побежали.
Как Верзила молотом бога северного размахивать принялся, волки в стороны разные полетели.[122] Но повисло на черте могучем сразу четверо, челюсти сомкнули, не отодрать никак. Не растерялся Рыцарь доблестный и о деревья ворогами колотить принялся. Чтоб успокоились малость и обычаи местные уважали.
До утра самого битва великая продолжалась, а как солнца лучи первые показалися, шкура на волках дымиться начала.
Вожак их знак подал. Сбились они в стаю опять и назад к лазу подземному понеслись.
* * *Целый день Серафим раны ночные залечивал, а к вечеру собрались странники и дальше в путь двинулись. Не хотели они больше духов лесных опасности подвергать.
Но больше их стало. Два черта да русалка молодая мир посмотреть вместе с ними пошли.
Константин, после раздумий долгих, остался-таки в озере своем. О девах водяных да духах больных заботиться. Только по-другому он теперь на мир вокруг себя смотреть начал и думать по-другому стал.
Но здесь уж новая сказка начинается.
А этой конец пришел.
Что с Водяным Константином сталося, в главе двадцать четвертой сказывается.
А далее нас царство подземное дожидается.
Глава 22. НИЙ И ИОСИФ
В который раз Ний дощечки, Стасом исписанные, просматривал. Удача редкая, когда все по задуманному идет. Но в этот раз, похоже, так и случилося.
Как Иосифа схватили, черти сразу каяться побежали.[123] Десять писцов еле справились, оправдания их записывая. Посчитали, видать, чем больше сподвижников выдадут, тем вернее прощение заслужить смогут. Наивные.
Оказалось, не всех еще соглядатаи выявили. Иль не захотели? Ний пометил: стражникам поручить с сокрытием преступным разобраться.
Но больше всего радовало, что Иосиф, сам того не подозревая, роль отведенную сыграл. Обессиленный болезнью и перенесенными муками, тот неподвижно лежал на мраморной лавке во дворце подземного властителя, часто впадая в забытье. Но Ния, похоже, это совсем не беспокоило.
— Ты думаешь, зачем я тебя в Пекло вернул и умереть спокойно не дал?
Сквозь толстые стены чертога почти не доносился вечный грохот подземного мира и стоны истязаемых душ.
— Должен же кто-то величие замысла моего оценить. А здесь ум и воображение требуются.
Ний усмехнулся, вспомнив своих легионеров.
— На судилище ты немного не в себе был. Хочешь услышать, как всё на самом деле произошло?
Двое учеников твоих, пред пещерами огненными распятые, тоже каяться прибежали. Шанс дать умоляли — вину искупить.
Ну, мы их просьбу и уважили. Языки отрезали и рядом с тобой привязали. Потом их в жар земной сразу отправили, а тебя к казни солнечной приговорили.
— Знаешь, что это такое? В горах земных цепями к скале приковывают. На солнцепеке самом. Кожа вся нарывами покрывается, паразитами кишит, и гнить заживо начинаешь. А ночью осы подземные жалить прилетают.
О страданиях и криках твоих во всех легионах грамоту зачитывали. Сам, между прочим, сочинял.
Ний прохаживался под гулкими сводами залы.
— Только вместо тебя другого черта на казнь отправили. Вид ему твой придали и на смерть повели. Пока ты в лесу Заповедном отсиживался.
Что с ним стало, спрашиваешь? Сдох, наверное, во славу идей великих.
Иосиф заворочался на своем ложе, пытаясь сесть.
— Да, ты лежи, лежи. Немного раньше, немного позже — конец один ждет. Все последователи твои в камни вечные обращены иль от жара земного в пепел превратилися.
Ний склонился над лавкой, внимательно глядя в глаза лежащего.
— И что же ты чувствуешь, пророк милосердный? Легион чертей невинных сгубивший.
Иосиф слабо пошевелил губами.
— Почему сразу не схватил?
Ний вновь усмехнулся.
— Вначале всех последователей и сочувствующих выявить надо было. Давно я хотел с врагами и завистниками поквитаться, да повода подходящего не было. А тут на устои извечные замахнуться посмели.
Постигаешь величие замысла грандиозного? Даже ты, отщепенец, силу мою крепил!
Иосиф с трудом сел на лавку.
— Зачем? Власти мало?
В глазах Ния вспыхнул огонь.
— Зачем, спрашиваешь? А ты попробуй толпу эту безмозглую в узде держать. И не день, не два, а вечность целую. Да когда кругом не птички счастливые поют и солнышко весеннее светит, а только пламя сизое и стоны душ страдающих раздаются…
Ний надолго замолчал.
— Отец о бунтах рассказывал? В последний раз даже Чернобог испугался и наверх сбежал.[124] Ибо страшна ярость чертей необузданная, все на пути сметающая…
Ты думаешь, просто так в Аиды греческие отправился? Устройство их изучить должен был и рукой моей правой стать. А не мысли крамольные проповедовать, да на бунт новый подбивать.
— Выходило, с младенчества он за мной следил — удивился Иосиф, — и рукою своей направлял.
Но вслух о другом сказал:
— Тебя только черти да бесы волнуют. А о душах страдающих кто позаботится?
Ний неожиданно рассвирепел.
— Думать — в начале надо было, а не молотом по Алатырю стучать да камешки за спину разбрасывать.[125] Поклонения им захотелось, видите ли.
Смертных полчища народили и путь на небеса через жизнь праведную указали. Только кто ж по воле доброй праведником жить станет. Вот и пришлось муки вечные изобретать. Чтоб не пожрали друг дружку ненароком да о богах своих помнили.
Там, наверху, все чистенькими, незапятнанными быть хотят. Делами божественными занимаются. А нам работа неблагодарная — смертных в узде держать.
Всё ж на страхе мучений держится! Пекло убери, и весь мир в тот же миг рухнет.
Ний застыл посреди залы, глядя куда-то сквозь стены.
— Я как понял это, сразу войной на Ирий пошел.
— Так побили ж нас боги небесные, и воинов сколько полегло.
— А ты шире смотри. Сотню лет Пекло к походу готовилось. Черти мечи с копьями железными ковали, лазы в Древе мировом пробивать учились. О жизни лучшей мечтали.
