Собрание сочинений Яна Ларри. Том третий - Ларри Ян Леопольдович

Первым сегодня был у нас урок английского языка. Самый скучный, самый противный урок. Я терпеть не могу этот удивительно непонятный язык. Бестолковый он какой-то! Никак не поймешь, когда нужно читать простую букву «а», как «а», а когда как «э» и как «ей» и даже как «о». Не понимаю, для чего же называть буквы так, как они не произносятся?

А произношение?

Почему мы еще не вывернули языки и не свернули скулы, — просто не понимаю.

Ясно, что уж если делать опыт с чертями, — так делать его нужно только на уроке английского языка. И мы с радостью стали готовиться к опыту, не подозревая даже, как грустно кончится наша затея.

И вот что произошло в этот день.

Перед английским все ребята отыскали на партах сучки, а когда Ольга Федоровна вошла в класс, мы зашептали: «Черт, черт, помоги! Черт, черт, отврати!»

Ольга Федоровна села.

Она очень нервная и всегда кричит на нас. Но никто ее не боится. Ребята вообще не боятся учителей, которые кричат, а иногда мы даже нарочно «кипятим» их, потому что пока они накричатся, можно заняться своими делами. Ольгу Федоровну совсем не трудно вскипятить. Чтобы спасти других ребят от чтения, мы заранее договариваемся, кому кипятить ее сегодня. И тот, кто в этот день спасает класс, притворяется болваном. Он начинает так произносить английские слова, что Ольга Федоровна краснеет от негодования, стучит по столу и поправляет, поправляет, поправляет.

Особенно бьется она с нами, приучая всех твердо произносить «з» в окончаниях существительных множественного числа. А так как «с» не очень просто отличить от «з», ей приходится доходить до белого каления. По сто раз повторяет она с кем-нибудь одно слово, пока не услышит правильный ответ, а мы тем временем спокойно учим другие уроки, решаем задачи и вообще отдыхаем от английского языка.

Когда Ольга Федоровна вошла, все прижали пальцы к сучкам на парте. Я тоже. Все зашевелили губами. Я тоже стала шептать позывные чертям. Не потому, что верю в чертей, а просто ради опыта. Интересно все-таки посмотреть, что же получится. Но, честно говоря, мне безумно захотелось, чтобы Ольга Федоровна вызвала именно Марго и чтобы вкатила ей жирную-прежирную единицу. Пусть не суется со своими чертями в английские уроки.

Ольга Федоровна села.

— Ну, уроки приготовили?

— Приготовили! — хором ответили мы громко и пошевелили губами. Наверное, все про себя добавили: «Никто не приготовил».

Ольга Федоровна раскрыла журнал и вдруг побледнела.

Мы испуганно переглянулись.

Ольга Федоровна приложила руки к сердцу, качнулась, тяжело рухнула головою на стол.

Марго торопливо перекрестилась.

— Свят, свят, свят, — забормотала она. — Да воскреснет бог, да расточатся врази его!

— За доктором! — крикнул Чи-лень-чи-пень, кидаясь к двери. За ним помчались Пыжик, Нина Станцель, все детдомовские ребята.

Мы сидели притихшие, боясь взглянуть друг на друга.

Ольга Федоровна лежала, положив голову на раскрытый журнал, опустив руки вдоль тела. На одной руке у нее чуть-чуть шевелились пальцы. Мы так испугались, что никто из нас не решался подойти к ней. Да и что могли бы мы сделать? В наступившей тишине слышались только вздохи Марго, ее бормотание молитв и всхлипывание.

Сколько времени просидели мы так, — не знаю, но, когда приехала «скорая помощь» и Ольгу Федоровну унесли на носилках, все вскочили, столпились у дверей. Мы не знали, что делать. Не знали, о чем говорить. И нужно ли говорить о чем-нибудь?

В класс пришла Нина Александровна. Она сказала:

— Спокойно, ребята! Ольга Федоровна болеет. У нее старый инфаркт. Болезнь такая. Сердечная. Сегодня был второй, очень тяжелый приступ. Врачи оказали ей помощь, но, кажется, Ольга Федоровна не сумеет заниматься с вами. Возможно, у вас будет новая учительница английского языка. А сейчас займитесь повторением урока! Надеюсь на вашу сознательность.

Нина Александровна ушла. В классе стало так тихо, словно в музее. И вдруг Марго завыла. Обливаясь слезами, она мотала головою, крестилась, никого уже не стесняясь, причитая плачущим голосом:

— Господи, прости… Господи, не осуди… Бес попутал! Черт подтолкнул… Господи, прости, маленькая я еще!

Как ни смешны были причитания Марго, однако никто из ребят не смеялся. Мы сидели молча, избегая смотреть друг на друга. У всех был испуганный и виноватый вид. Дюймовочка сидела, закрыв лицо руками. Только Лийка Бегичева улыбалась, но улыбалась фальшиво.

Ну до чего же глупо все получилось! Я хотела доказать Марго, что чертей не бывает, а теперь весь класс может поверить в них!

— Ребята, — сказала я, — мы тут ни при чем! И черти тут ни при чем! Это же простое совпадение! Ведь Нина Александровна сказала, что у Ольги Федоровны старый инфаркт и, значит, с ней так и так должно было случиться… это!

— А почему же раньше не случилось? — захныкала Марго.

— И раньше случалось! Нина Александровна говорила же, что это второй приступ! Сначала — дома, теперь в школе! Ей дадут лекарство, и все будет в порядке!

— Ничего не в порядке! — канючила Марго. — Против чертей никакое лекарство не действует! Умрет она, вот увидите! Попомните меня!

— Все умрем! — вздохнул Пыжик. — Одни раньше, другие позже!

— Ребята, — сказала я, — в нашей квартире живет дядя Вася. Знаете, что говорит он? Он говорит: нельзя принимать разные случайности как законы жизни. Он говорит: «Мальчик съел грушу, выбежал на улицу и попал под трамвай. Можно ли сказать: „Не ешьте груш, иначе попадете под трамвай“?» Это же совсем не черти были, а старый инфаркт. Могу доказать хоть сегодня же! В общем, предлагаю попробовать номер с чертями еще раз! С другими! Давайте возьмемся еще раз за сучки и скажем снова: «Черт, черт, помоги. Черт, черт, отврати!» Чтобы никого не вызвала…

Тут я запнулась. Я вспомнила, что следующий-то урок у нас арифметика, а нашу Раису я люблю больше всех.

Не скажу, что она добрая. Нет. У нее очень просто схлопотать единицу; пятерки она ставит довольно скупо. И все же мы любим ее. Она не кричит на нас, не насмехается над теми, кто не понимает трудных задач, никого и никогда не выгоняет из класса. Если кто-нибудь начинает баловаться на уроках или болтать, она вызывает к доске и заставляет решать примеры и задачи. А поэтому у нее не очень побалуешься. Но больше всего ребята любят ее за то, что она ровная, сдержанная. Она относится одинаково и к тем, кто учится на пятерки, и к тем, кто плетется позади. И даже к отстающим, пожалуй, относится лучше, чем к успевающим. Она часто беседует с ними, бывает у них дома, приглашает к себе. А когда отстающий догоняет всех, Раиса Ивановна ходит тогда по классу с таким видом, будто у нее день рождения, будто ей надарили столько цветов и конфет, что она растерялась от радости.

Скажу откровенно: не хотела бы я проверять на Раисе ворожбу с чертями.

Марго поднялась с места и сказала, размазывая слезы по лицу:

— Чего еще проверять? Так мы всех учителей изничтожим, а кто отвечать будет? Дознаются если, — по головке не погладят!

— Хорошо! — уступила я. — На этом уроке не будем! Но на уроке географии категорически предлагаю проверить.

Таня Жигалова поддержала меня. Ребята захохотали и стали кричать:

— Проверить! Проверить!

— Не надо! — подняла руки вверх Марго.

Но почему же не надо? Для нас он не такой уж ценный учитель, которым мы дорожили бы так же, как всеми другими учителями. Если с ним и случится что-нибудь, так нам, может быть, дадут другого, не такого, как Арнольд Арнольдович. Вообще-то он не строгий и даже добрый. Плохих отметок он никому не ставит. И баловаться можно на его уроках. Хоть на голове ходи, он ничего не скажет. И все-таки никто его не любит. А не любим мы его потому, что он и сам не любит нас. Придет в класс, сядет и начинает о чем-то думать. Мы отвечаем урок, а он сидит и думает. И улыбается своим думам. Может быть, они у него интересные, хорошие, но это так обидно для нас. И особенно для тех, кто выучит урок на отлично и думает, что учитель порадуется вместе с ним, а учитель даже и не слушает по-настоящему. Однажды Славка, отвечая на уроке, стал рассказывать, как он отдыхал в пионерском лагере, и Арнольд Арнольдович спокойно выслушал его, вздохнул и поставил отметку. Хорошую отметку. А за такое безобразие Славке надо бы единицу влепить.