Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
— Хорошо: как станешь человеком, обещаю выполнить любое твое желание! Слово домовика! Но только одно желание, учти!
А Ваня Житный стал спрашивать у Бояна Юговича, почему он не звонит своим, не сообщает, что освободился из плена — небось, ведь беспокоятся родные?
— И вправду, почему?! — удивился домовик.
Но историк, освещавший фонариком текст очередной газетки, покачал головой: мне, дескать, некому звонить — нет у меня родных, только ученики да коллеги, ну, соседи еще. Я ведь детдомовский! Можно, конечно, кому-то из коллег звякнуть — да ведь поздно уже, спят, небось, все! Да и чего людей беспокоить… Вот как вернусь, мол, домой — так люди и узнают, что со мной все в порядке…
Ваня покосился на Юговича — нет родных… И у села Горня мост ведь тоже был! Конечно, не особенно хороший — так, мостки обыкновенные, а все ж!.. И еще: историк-то, едва только показался из ямы, тотчас обратился к ним с просьбой, дескать, оставьте меня, чтоб не возиться! Но… но разве мужчины могут быть самовилами?!
С утра пораньше покинули почтовый приют, отлично выспавшись на мешках с письмами — ничуть не хуже, чем на тюфяках. Шишок принялся выспрашивать у прохожих, где тут самый большой магазин…
— Да, — кивнула Гордана, — поесть бы не мешало!
Но оказалось, что постень не о пропитании заботится, вернее, не только о нем. Первым делом Шишок выкатил на улицу несколько простеньких велосипедов, после вышел с тяжеленными тюками, которые велел укрепить на багажниках. Ваня спросил, что в тюках, но ответа не получил. Домовик был зол и сосредоточен.
Лешак, несколько раз сверзившись на землю, живо выучился езде на велосипеде. При этом Березай изображал поезд, на этот раз в точности как шестилетний пацан: «чух-чух-чух» орал и «ту-ту-у-у». Самовила же, чувствуя, что вот-вот упадет, распускала крылышки — и вместе с непослушным велосипедом приподнималась над дорогой, добросовестно продолжая крутить педали. Маленькую Яну Златыгорка посадила на раму перед собой. Комолая корова мчалась, стараясь не отставать от велосипедистов, и звенела своим колокольчиком не хуже, чем те сигнальными звонками. Птахи были страшно рады велосипедной гонке… Усевшись задом наперед на плечи Златыгорки, — которая по праву могла бы надеть желтую майку лидера, кабы не крылышки, которые под майку не затолкаешь, — птицы орали: наддай, дескать, хозяюшка, нас Шишок догоняет, мол, опять ведь выпустил левую руку на свободу!
А домовик, обогнав-таки велосипедистку-самовилу, свернул вдруг в чистое поле и покатил по ухабам и буеракам, остальные двинулись за ним. Шишок, соскочив на землю, принялся распаковывать свой тюк и Ване велел открывать свой. Вслед за постенем положили на бок рогатый транспорт прочие калики переезжие. Ваня не мог понять: что задумал Шишок, почему такая таинственность, даже ему ничего не говорит…
Оказалось, в тюках — рулоны черной полиэтиленовой пленки. Мальчик с тревогой поглядел на Шишка: уж не тронулся ли постень умом…
Яна Божич закричала: «Как красиво!» — и, раскинув руки, побежала полем, поросшим алыми, похожими на маки, цветами. Боян Югович сказал: это, де, божуры, они нигде в мире больше не растут, только тут, на Косовом поле, — и потер крестовую родинку на правой щеке.
А Шишок, поглядев на свои командирские часы, охнул: дескать, поторапливаться ведь надо…
И вот Ваня Житный, по указке домового, сел на багажник Златыгоркиного велосипеда, одной рукой держась за посестриму, а другой ухватив пленку за концы, и самовила, сломя голову, понеслась вперед, а домовик с туго скатанным рулоном остался стоять — и полиэтилен, бешено вращаясь, стал разматываться. Шишок едва удерживал в руках скачущий рулон. И скоро поле, подернутое красными божурами, перечеркнула черная дорога, примяв немало весенних цветков.
А потом распаковали остальные тюки: в них лежали надувные игрушки! И Ваня с еще большей тревогой поглядел на домовика… Что все это значит?!
Когда в определенном порядке разложили игрушки и насосами надули — в поле выросли танки… По размерам едва ли уступающие настоящим, только резиновые. Шишок что — решил поиграть в войну? Мало ему настоящей войны — так он еще потешные бои решил устроить?.. На все вопросы постень отвечал одно: потерпите, сейчас, де, все увидите… Только маленькая Яна была радехонька: спрашивала, нельзя ли залезть на танк и там покувыркаться.
И вот домовой привел свою армию на высокий холм, вновь вооружился трофейным биноклем Ваниного дедушки Серафима Петровича и, еще раз взглянув на часы, сказал: дескать, сейчас, знать, начнется…
И — началось! В небе послышалось шмелиное гудение… Шишок объяснил: видать, алгоритм натовских полетов изменился — он, де, в отличие от некоторых, заметил вчера час бомбежки и решил, что сегодня будут бомбить примерно в это же время…
И вот: бомбы посыпались! Наведя бинокль, домовик уверял, что прочел на одной бомбе: «Надеемся, что вам это понравится». Этот-то подписанный снаряд и ухнул на полиэтиленовую дорогу, где стояла дутая колонна… Игрушечные танки лопались, как мыльные пузыри, в воздух взлетали куски пленки и резины!..
Шишок заорал:
— Ага, купился, трус! — и бросился в сумасшедший пляс.
Ваня прошелся колесом. Златыгорка с Яной на руках взвилась в воздух, самовила подбрасывала девочку кверху и ловила. Дитенок визжал от восторга. Птахи порхали вокруг них с криками, «ух», «еще раз!» и «ну, Сопля, полетела!»
А Яна Божич вопить тут принялась:
— Обманули дурака на четыре кулака!
Цыганка трясла плечами, притопывала и орала:
— Какие вы русские, вы — ромалэ!
Лешачонок Березай проговорил гнусавым вокзальным тенорком:
— Уважаемые пассажиры! Не оставляйте без присмотра свой багаж и не доверяйте присмотр за ним другим пассажирам.
А Боян Югович даже всплакнул, дескать, братцы мои, братцы мои, — мы их надули, натовцев-то!
Глава 15
Бура и шахматы
Сели на велосипеды и, скатившись с горы, приехали к липовой дороге: два танка оказались целыми! Подмигивая и ухмыляясь, Шишок принялся сдувать игрушки — дескать, они нам еще пригодятся, остальным велел скатывать остатки дороги-самобранки.
Не успели сложить резиновые дутики и черный полиэтилен в тюки, как вдруг земля задрожала. По привычке посмотрели вверх, — все плохое в последнее время шло оттуда, — но на этот раз небо было чистым, поганые бомбардировщики его не искажали. Дрожь земли усилилась: и вот в клубах пыли показалось стадо коров, которое неслось прямо на них. Глаза у коров были безумные, казалось, вместо добрых коровьих глаз им вставили косые волчьи.
— По коням! — заорал домовик, но все и без него уж оседлали велосипеды и прыснули в разные стороны от взбесившегося стада.
Ваня Житный летел за домовиком и так крутил педали, что икроножные мышцы готовы были лопнуть. Лешачонок обогнал его и, оглянувшись, крикнул:
— Уважаемые пассажиры, будьте внимательны и осторожны: скорый поезд прибывает на первый путь, платформа номер два!
Гордана, склонившись к рулю, наравне с Ваней ехала, правда, далеко в стороне — бахромчатая шаль развевалась за спиной, навроде черно-красных крыльев. Как бы не упала цыганская гонщица!
Вдруг по его голове колесо покатилось, Ваня успел пригнуться: это Златыгорка на велике взлетала, в руль вцепилась — и летит, а девочка у ней на закорках. Мальчик обернулся взглянуть, что там с остальными…
Корова Росица Брегович в противоположную сторону понеслась — но вроде монолитное стадо ее не заденет… Но… вот вопрос: не побежит ли комолая корова за своими?! Впрочем, тут Ваня другое заметил — и забыл о корове: Боян Югович опять отстал!.. Стадо было совсем рядом и сворачивать не собиралось — сейчас Боян окажется в самой сердцевине и его стопчут. Неужто от шиптарского сербореза ушел историк для того, чтоб погибнуть под копытами коров?! Но тут посестрима тоже, видать, заметившая что Юговичу сейчас не поздоровится, повернула обратно и, направив велик к земле, сняла тщедушного историка с его «коня», выцепив из-под самых копыт передовых коров, и, мазнув бешено крутящимися колесами по рогам, вспорола воздух. Велик историка, поддетый рогами, ажно кверху взлетел и упал на спину одной из буренок.
И вот сумасшедшее стадо пронеслось мимо: одинокое колесо юговского велосипеда катилось вслед за пылящими коровами, второе в восьмерку свернулось и подпрыгивало, а прочие велосипедные детали погнулись так, что их и узнать было нельзя.
Комолая корова, пропустив стадо мимо себя, побежала к запыхавшимся велосипедистам — значит, людское начало в ней все ж таки возобладало! Ваня поинтересовался: дескать, что это с коровами, Росица, ты не знаешь? Коровка что-то промычала в ответ — но, конечно, никто ничего не понял.
Сели на велосипеды и выехали на грунтовую дорогу. У крестьянина, проверявшего на полях пшеничные всходы, спросили, мол, не знает он, уж не сибирская ли язва у местного скота аль другая какая болезнь: бешенство, к примеру?.. (Ваня беспокоился о Росице: они-то скотьими болячками, скорей всего, не заболеют, а вот комолая корова — неизвестно…)
