Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север
— Ты что, тоже помешался на скорости? На машинах?
— Скорость — явление объективное. Некая категория, как говорит наш классный руководитель.
Слово это я совсем забыл, с трудом сейчас вспомнил, да и все, что я только что сказал, было сказано нашим Пружиной-Крамсом. Но это знать дедушке не обязательно.
В ответ дед даже присвистнул.
— Скажи пожалуйста! — говорит он мне. — Неплохо ты отпарировал!
— Спасибо нашему Пружине-Крамсу, — бормочу я себе под нос. — Иногда и учитель тебя из беды выручить может.
— Быстрей не могу. Беппо не позволяет, — говорит дед.
Какое отношение имеет Беппо к этой тарахтелке на колесах?
— Вот посмотри! — говорит дед и чуть не ложится на руль.
Мы едем немного быстрей. Можно ведь!
Но это только метров сто. Беппо приподнялся, заложил уши назад. Теперь уж он точная копия своего хозяина.
— Смотри, идем ровно тридцать! — кричит дед и прибавляет газу.
Машина дрожит. Беппо начинает потихоньку рычать, но уже громче.
— Смотри, идем сорок! — с торжеством кричит дед.
В глушителе подо мной что-то хлюпает.
Беппо лает громко и резко.
— Смотри, ровно пятьдесят!
Рыдван делает скачок — это дедушка включил четвертую скорость.
Густав, держись крепче!
Беппо высовывает голову побольше, будто хочет понюхать, чем пахнут облака, покряхтел, как хозяин, и… завыл.
Никогда я не слышал, чтоб так собаки выли. Циркулярная пила по сравнению с этим — клёвая музыка.
И воет, и воет, открыл зубастую пасть, поднял голову к небу и воет.
— Кончай! — кричу я. — Дедушка, кончай!
— Я? — смеясь, переспрашивает дед высоким голосом.
Неужто он тоже сейчас завоет?
Приходится признать — с этой воющей тварью ехать невозможно. Надо сбрасывать скорость. В обратном порядке все происходит как по писаному. Прекращается вытье, затем Беппо уже только резко лает, потом переходит на рык, и, покуда дедушка едет 30, сидит, сердито прижав уши.
Что ж, значит, едем 25.
Трюх-трюх! — тарахтим мы, еле-еле продвигаясь вперед. Беппо свернулся калачиком. Дрыхнет, скотина! На обочине стоит красная «шкода». От водителя видим только дрыгающие ноги — сам он нырнул под капот.
— Видел? А еще говоришь — «скорость». Мы-то с тобой воздухом дышим, а он…
— Бархатным.
— Шелковым, — говорит дед.
— Кем вы работаете? — спрашиваю. — Может, собачек дрессируете, в цирке выступаете?
Загадочный дед отрывисто смеется в ответ, точь-в-точь как до этого тявкал Беппо.
— Emeritus[4].
Мне, конечно, сказать нечего.
Дед опять смеется.
Густав, пошевели извилинами! Что же это такое — э… ре… Пружина-Крамс нам вечно какие-то иностранные слова преподносит. Немецкая грамматика вся кишит ими. Что, к примеру, означает «партицип презенс»? Или этот «индикатив»… «актив»… «конъюнктив»? Ну, что такое «актив», я знаю. Наша группа СНМ неактивна, утверждает Крамс. А Шубби — активный боксер, значит, он уже три боя провел.
Погоди, Густав, что он сказал? Эремит?[5] Это же святой какой-то. Живет в бочке. Ясное дело, отшельник.
«Густав, — говорю я себе, — ты прав: дедуля чокнутый. Уж кто завел себе такого Беппо и разъезжает в таком рыдване, тот уж наверняка эремит и чокнутый».
— Вы верите в ангелов? В этих — с крылышками и в ночной рубашке? — Чуть я не сверзился со своего высокого сиденья: отпустил ручку и стал руками, как крылышками, махать, чтобы деду все поясней представить.
— Ты почему об этом спрашиваешь? — говорит он и опять хихикает, будто на самом-то деле прекрасно знает, почему. — Я сам рад был бы узнать, — продолжает он, — как установили наивысшую скорость, ее идеал, так сказать. В старинных историях и легендах я никогда не читал о состязаниях ангелов на скорость, кто летает быстрее всех. И вообще мне неизвестны документы, в которых говорилось бы о скорости полета ангелов.
Что мне на это ему сказать? Вот что:
— А вы про ведьм подумайте. Уж эти гоняют на своем помеле по вашему бархатному воздуху как угорелые.
— Хороший ответ, — замечает дед и еще сбрасывает скорость.
Теперь даже начинающая ведьма только просвистела б мимо.
К сожалению, я так и не припомнил ни одного из мудрых изречений, которыми Крамс засыпал нас. Дед медленно подруливает к обочине. Там такой же парень, как я, стоит и устало машет рукой. Дед тормозит и останавливает свое суденышко метрах в трех от голосующего, рывком освобождает руки от огромных перчаток и снова сдвигает очки на лоб.
Я молчу. Мне кажется, что дед недоволен нашим разговором и теперь хочет обменять меня на этого новенького. Меня, значит, побоку, а его — на мое место. На худой конец я этому конкуренту врежу левую снизу, и мы с дедушкой и Беппо рванем дальше. Святые они там или нет, это уж их дело.
Надо же! Не успел я оглянуться, как этот чужак уже оказался в коляске и почесал Беппо шейку!
— Редкий случай в моей практике. Беппо не так-то легко сходится! — громко кричит дед. — Ну что ж, он у нас высший судья. Садись, сдвинь все назад и втискивайся. Беппо можешь на колени посадить. Почеши ему шейку. Как ты догадался, что там ему особенно приятно?
— А я люблю собак, — пищит в ответ моя конкуренция. — У нас тоже есть собачка, черный пудель. Принцем зовут.
Тоже мне выискался типчик! «Я люблю собак»! Разве такое говорят вслух? Тебя же сразу на смех поднимут.
Мы снова трогаемся и «мчимся» вперед… со скоростью 25 километров в час. А новенький трещит без умолку. О каких-то там иволгах, о заходе солнца треплется. Вот уж два сапога пара! Этот дед архимандрит и цыпленок, должно быть убежавший из инкубатора. А я сижу теперь и многозначительно молчу, как мой отец. Дышите, мол, пожалуйста, своим бархатным воздухом.
Правда, цыпленок чудной какой-то. На меня даже ни разу не взглянул. «Здоро́во» не сказал. Да и теперь в мою сторону не смотрит. Задается, будто он министр сельского хозяйства собственной персоной.
Глава III, или 9 часов 42 минуты
С полчаса мы вчетвером так трясемся потихоньку: этот дедушка, его живой спидометр Беппо, Новенький и я. Мать может быть довольна: я не лез вперед, в чем она вечно меня упрекает, когда я, к примеру, говорю: «Я и этот Фридрих Карл». Нет, я скромно прицепился на заднем сиденье.
Так как скорость у нас константная — Крамс обрадуется: иностранное слово я употребил с, так сказать, математической точностью, — мы за полчаса проехали двенадцать с половиной километров. Не ахти что, по мелкие домашние животные, куры, например, тоже ведь удобрение дают. Кто это сказал, убей меня, не помню — и мать так не говорит, и Крамс тоже…
У Новенького по поводу нашей скорости никаких замечаний нет, вот Беппо и лежит тихо: не тявкает, не воет. Пусть болтают дед и этот цыпленок, я и не слушаю совсем. Только когда какой-нибудь «вартбург» просвистит мимо со скоростью сто десять — я это всем телом ощущаю, сердце ёкает.
— Мой новый друг позади меня, — слышу я, как говорит дед, — очень спешит, но, как видишь, эти красивенькие «шкоды» в конце концов оказываются на обочине с расплавленными подшипниками… — Дед выдергивает руку из перчатки и, хлопая по баку, заканчивает: — А эта скоро пятьдесят лет работает. Попробуй пройдись в расстегнутом пальто мимо такой «шкоды» — сразу дырка…
— В пальто? Почему?
— Да нет, в «шкоде».
Острит дед. Но тот Длинный, с бороденкой, наверняка похлеще умеет. Отпускал бы он такое старье, его бы сразу высадили.
— Ха-ха-ха! — отзываюсь я.
Новенький, как девчонка, пожимает плечами. Пусть поостережется, а то получит от меня по уху. Дед опять подруливает к обочине. Может, еще кого-нибудь посадить хочет? Сенбернара какого-нибудь, а?
— К сожалению, мой дальнейший путь лежит направо. Мне необходимо навестить пожилую кузину. Разумеется, если вы пожелаете, вы можете поехать со мной: у нее великолепный мед. Но я полагаю, что вы хотите ехать дальше. — Затем он обращается непосредственно ко мне: — Знаешь что, дорогой друг быстрых передвижений и абсолютной скорости (я выдергиваю мешок Петера из коляски и только киваю ему бессмысленно: и слушать не хочется, что он там говорит), мне хотелось бы предположить, что ты, невзирая на все невзгоды, останешься джентльменом…
— Да, да, это самое… — отвечаю я, кивая и покрякивая под тяжестью мешка.
В таком случае, прошу тебя: возьми это юное существо под свое покровительство и доставь барышню благополучно в Альткирх.
…Да-а-а! Пожалуй, надо присесть. Сажусь на мешок Петера и говорю себе: «Густав, тревога! Не соглашайся! Ты же не… нет, нет. Поздно. Осел!»
— Ясное дело, дедушка, — слышу я свой собственный голос. — Мне это ничего не стоит. Мигом доставлю… Как место называется-то? Через час там будем… Можете быть уверены, я же настоящий испанец. — Это выражение опять от Крамса, он всегда так говорит, чтобы мы девчонок наших не дразнили. — Цыпленка этого я куда хотите переправлю…
