Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север
— Какие еще «варианты»?
— Эх ты! — хлопает он меня по плечу. Не трогает, а хлопает. — С девушкой куда как приятно путешествовать! Ты возьми и поставь ее на обочину. Только ручкой махнет — и тут же тормозит «мустанг». А она, прежде чем воспользоваться его предложением, небрежно так роняет: «Я с братом… кавалером…» или с кем хочешь.
Я ни чуточки не верю в эту болтовню. Кому охота с девчонкой по стране ездить, да и кто из-за какой-то девчонки остановится?
— Ну, а если так, то оба мы на мели. — Длинный грустно кивает. — Однако я продолжаю развивать свою мысль: что способно развеселить и обрадовать водителя автомашины, когда он трясется по булыжнику или мчится по однообразной автостраде?
Как я ни напрягаю свои извилины, мне ничего не приходит в голову.
— Музыка, — отвечает за меня Длинный. — Но, понимаешь, у многих в машинах есть радио. Как ты, например, поешь?
— «Двойка!» — говорю я дребезжащим тенорком.
Он старается напеть какую-то песню; голос у него скрипит, будто рашпилем пилят железо.
— Караул! — кричу я.
— Вот видишь, и у меня ничего не получается, — говорит он раздосадованно. И вдруг его лицо начинает сиять, словно его намазали сметаной. — «Эврика!» — как когда-то воскликнул Архимед, тоже филерфоб» между прочим. Анекдот! Понимаешь, хороший анекдот взбодрит любого водителя…
Он наклоняется, и открывает свою сумку. Вытаскивает большой лист бумаги, разворачивает и сует мне под нос.
«Сто анекдотов до Темплина», — четко написано на нем.
— Сам знаешь, если по радио передают анекдоты, то водитель и «Неоконченную» симфонию выключит. Чья она, кстати?
— Раз симфония, значит, Бетховен.
— Не угадал. Шуберт. Водитель готов выключить даже Шуберта, если по другой станции передают анекдоты.
— Шубертом моего дружка зовут. Даниил Шуберт. Мы с ним на кружок бокса ходили. Там его «Шубби» и прозвали.
Но Длинного уже ничем не остановишь.
— Сто анекдотов — и автомобиль подан.
— И вы столько знаете?
— Считать пока никто не считал. Итак, вариант третий: запомни десять анекдотов — и комфорт обеспечен. Такова психология человека, сидящего за рулем. Наукой доказано.
Длинный крупными шагами направляется к шоссе. Редкие волосы его бороденки подпрыгивают. Он разворачивает плакат над головой.
— Внимание! — кричит он. — Засеки время!
«Густав, — говорю я себе, — ты уже больше двух часов торчишь тут, и, если ты не ошибаешься, этому долговязому типу придется стоять с тобой еще в два раза больше».
В эту минуту бежевый «Жигуленок» останавливается около него, дверь открывается, и изнутри басом спрашивают:
— Соленые есть?
— Еще бы! — отвечает мой тощий компаньон, а мне тихо шепчет: — Жаль, шеф, что тебе в другую сторону. Доброго пути! Привет!
Тучка пыли, выхлоп — и мой Густав снова один, поскребывает затылок и тут же принимает решение: отныне работать также на научно-анекдотической основе. Прежде всего надо подсчитать, сколько анекдотов я помню. Больше всех анекдотов знает Фридрих Карл, но он укатил с родителями в Крым.
Густав, Густав, пораскинь мозгами!
Вариант номер три! Если бы я помнил хотя бы десятка два анекдотов, их можно было бы рассказывать без конца, всё снова и снова.
Например, такой: «Какая разница между почтальоном и оконным стеклом? Почтальон сначала бегает, потом потеет, а окно сначала потеет, потом уж бежит».
Хи-хи! Я давлюсь от смеха и плюхаюсь на мешок Петера. Да, если я начну рассказывать, мне до самого Ростока хватит…
Глава II, или 9 часов 18 минут
Останавливается мотоцикл. Допотопный. Должно быть, еще изобретение Джемса Уатта. Коляска величиной с «Запорожец». К мотоциклу прикреплен небольшой человечек. Огромными перчатками с крагами вцепился в руль.
Мотоцикл стреляет и трещит, как молотилка тех времен, когда у нас еще производственных кооперативов в деревне не было. Человечек выбирается из краг, сдвигает очки на лоб:
— Здравствуйте!
— Здрасте, дедушка, — мрачно отвечаю я. — Вам чего: подсказать, куда ехать, или подтолкнуть?
— Садись.
«Густав, — думаю я, — мерещится тебе или ты во сне?.. Тебя хотят подвезти, подвезти на север, к самому побережью, и без всяких там вариантов — первый, второй, третий…»
И на этой вот колымаге? Не на «татре» и даже не на «Ф-8»[3]?
— А мы не перегрузим вашу тележку? — говорю я и показываю на матросский мешок Петера.
— Не такое возили! — говорит дедушка, поглаживая руль.
И вот я уже поднимаю проклятый мешок Петера, но при этом все же спрашиваю:
— Правда у вас ничего тут не проломится?
Вдруг коляска оживает. Из-под клеенки показывается маленькое серенькое чудовище и начинает брехать. Я подпрыгиваю, будто взбесившийся кузнечик. А маленькая шавка, упершись лапами в борт, рычит.
— Фу, каракатица! — кричу я.
Но треклятая скотина — ноль внимания, знай себе рычит, — теперь уже тоном ниже.
— Дурная примета, — отмечает дед. — Раз Беппо лает и рычит, значит, плохой человек. Вероятней всего, характер по запаху определяет.
Тем временем я уже совсем успокоился и только презрительно фыркаю.
— И знаете, сколько у нас было уже подтверждений тому! В нашем доме по соседству жил молодой человек, всегда такой вежливый, воспитанный, здоровается. «Добрый день» говорит, желает доброго пути. Но когда он проходил мимо, я что угодно мог делать — все равно Беппо рычал. Я уж псу сколько раз выговаривал: «Беппо, и ты можешь ошибаться», но он все же оказался прав.
— И как вы об этом узнали? — спрашиваю я, не сдержавшись.
— Молодой человек срезался на экзаменах.
— А я перешел. Средний балл 3,6.
Беппо все еще рычит, правда уже тише.
— Вот видите, — говорит дед. — Возможно, он просто от неожиданности испугался. Обычно-то он всю дорогу спит.
Дедушка довольно ловко соскакивает со своей старомодной дрезины, даже чуть присел, когда приземлился.
Став рядом со мной, он не достигает даже моего подбородка, и я еле удерживаюсь, чтобы не крикнуть: «Ну, как дела, малыш?»
Вместе мы упрятываем матросский мешок в коляску. Мне приказано разместиться на заднем сиденье. Отлично, а то ведь с этой карликовой пантерой в одной коляске далеко не уедешь.
Из кармана своего аккуратно выглаженного комбинезона — должно быть, тоже сохранился у него со времен Шиллера — дедушка достал автомобильные очки, очень похожие на его собственные, сдвинутые на лоб и поблескивающие, будто два огромных выпученных глаза. Только у этих резинка другая: у дедушки широкая, рифленая, а у вторых — от банки для консервирования, красная и гладкая. Эти очки он теперь и надел на свою псину. А собачка ничего, сидит, все терпит, даже голову наклонила, чтобы дедушке удобней было.
Кто его знает, может, у собак и правда котелок варит? Соображают они, что ли? Но наш Крамс, когда мы ему такое преподносим, говорит — это метафизический балласт. Мне чего-то даже не по себе делается: попрыгунистый дед, старинный граммофон на трех колесах и пес в автомобильных очках, так похожий на своего хозяина, — чудно! А тут еще серое облачко закрыло солнце… Бр-р-р!
«Хватит, Густав! — говорю я. — Это тебе не гном из «Белоснежки», это просто дед чокнутый и глупая собачка при нем…»
Скрылась за поворотом бензоколонка, исчезла и очередь неподалеку от нее. Чтоб вам торчать здесь до позеленения! Чтоб никто вас не посадил к себе в машину!
Надо мной голубое небо — серое облачко растаяло. Под колесами поет асфальт.
А Беппо уперся передними лапами в бортик и поглядывает через огромные очки на белый свет.
Может, правда мне лучше петь что-нибудь или анекдоты рассказывать?
— Рассказать вам анекдот? — спрашиваю.
— Почему бы и нет? — кричит дедушка. — Только тебе орать придется, охрипнешь. Так что, лучше наслаждайся солнечным днем. Благодать. Воздух — бархатный!
Благодать там или не благодать, бархатный воздух или еще какой, а мне вот в Росток надо.
— Может, газку прибавите?.. Не разобрали? Ваша тележка не может пошустрей, а?
— Почему? Вполне может.
Чуть приподнявшись, я смотрю через его плечо: на спидометре 25. Но стоило мне привстать, как сатаненок в коляске снова за свое — рычит, проклятый!
Дед щелкает языком в его сторону.
Да-а-а, на этой душегубке далеко не уедешь. Буду зарабатывать деньги — куплю себе «Запорожец». Для начала неплохо! Потом «вартбург» — это лучшая машина среднего класса на нашем меридиане.
Только объехав осторожно цепочку велосипедистов, дедушка обращается ко мне своим скрипучим голосом:
— Ты что, тоже помешался на скорости? На машинах?
— Скорость — явление объективное. Некая категория, как говорит наш классный руководитель.
