Вадим Фролов - Невероятно насыщенная жизнь
— Боже мой, — сказала мама. — Витя, принеси мне капли Зеленина.
— Не пойду, — сказал Витька, — мне тоже интересно.
Бабушка величественно выдвинулась вперед.
— Это как в романе, — сказала она опять почему-то в нос и улыбнулась самой любезной улыбкой. — Вы читали роман, не помню уж чей, «Бомбы падают вниз»? Вот там довольно похожая ситуация.
Папа сердито посмотрел на нее, а мама дернула за рукав.
— Не понимаю… — начала бабушка.
— Ой, — спохватилась мама, — а что же это мы здесь стоим?
— Да, в самом деле, — сказал папа.
— Просим, просим, — сказала бабушка.
— Проходите, проходите, — сказала мама.
— Прошу, прошу, — сказал папа.
И все они начали толкаться в дверях, стараясь пропустить вперед Василия Андреевича и только мешая ему и друг другу. Наконец кое-как все протиснулись в комнату и принялись усаживать гостя, выбирая ему лучшее место.
— Ну-с, — сказала бабушка, — рассказывайте, рассказывайте. — И она устроилась поудобнее в своем любимом кресле. Ужас как она любит всякие рассказы.
В дверь заглянула Светлана, и папа крикнул:
— Светланочка, заходите, заходите!
— Ну, что вы, — сказала она, — мне неудобно. У вас тут все свои. Я лучше в другой раз, — и прошла в комнату и тоже села на краешек дивана.
Я села к столу и, вспомнив про свое украшение, повернулась ко всем в профиль, чтобы синяк не был виден. Сидеть так было не очень удобно, приходилось косить, чтобы видеть гостей. В суматохе мы и не заметили, как уселись сами, а полковник остался стоять посредине комнаты, все так же посмеиваясь.
— Расселись! — мрачно сказал Витька, встал со стула и пододвинул его гостю.
Василий Андреевич громко засмеялся и сел. Тогда все ужасно сконфузились и вскочили со своих мест. «Да, да, что же мы, садитесь, садитесь, ах, ах, как же это мы, садитесь, садитесь!» — закричали все, а гость замахал обеими руками, и тогда опять все уселись на свои места и начали вздыхать и улыбаться, а потом вдруг, переглянувшись, стали смеяться и хохотали долго — у бабушки даже слезы на глазах выступили, а Василий Андреевич стал вытирать платком лоб. А когда, наконец, все успокоились, он встал и сказал чуть хрипловато — наверно, все еще волновался:
— А ведь мы с тобой еще и не поздоровались, Гриша.
Папа вскочил, уронив стул, и бросился к нему, и они поцеловались три раза, обнимаясь крест-накрест. А все мы смотрели и ужасно радовались. «Вот так встречаются старые боевые друзья», — думала я с гордостью. Мы очень много слышали от папы о Василии Андреевиче. Папа говорил о нем как о самом лучшем, самом добром, самом смелом, самом сильном человеке, которого он когда-либо встречал в жизни, но говорил всегда с грустью, так как считал, что его комбат погиб. И вот оказывается, он вовсе не погиб, а разыскал своего верного ординарца, и вот они сидят друг против друга и вспоминают минувшие дни и битвы, где прежде рубились они. Потом папа спохватился.
— Василий Андреевич, дядя Вася, — он повел рукой, показывая на всех нас, — это моя семья.
— Очень, очень приятно, — сказал дядя Вася.
— Моя жена Оля, — гордо сказал папа.
Мама встала и почему-то ужасно покраснела. Василий Андреевич внимательно посмотрел на нее и подошел к ней.
— Хорошая жена, — сказал он серьезно, и мама раскраснелась еще больше. — Не возражаешь? — спросил он у папы, и они с мамой тоже три раза поцеловались. И мама стала похожа на девочку.
— Моя теща Антонина Петровна, — сказал папа и поклонился в сторону бабушки.
— Фи, — сказала бабушка, — ужасное слово «теща». Я Олечкина мама. — И, не вставая с кресла, она протянула дяде Васе руку, как важная дама, для поцелуя.
— Хорошая те… мама, — сказал дядя Вася и подошел к бабушке. Он поцеловал ей руку, а потом, улыбаясь, сказал: — Но этого мне мало, — и наклонился к бабушке.
— Ах, — сказала бабушка и расцвела, как маков цвет. — Витенька, подержи очки. — И они тоже три раза поцеловались.
— Это мой сын Виктор, — сказал папа.
Витька сам подошел к полковнику и сунул ему руку. Вид у него был такой, точно он проглотил аршин, и на носу выступили капельки пота.
— Отличный парень, — сказал дядя Вася и пожал руку Витьке, как мужчина мужчине. И Витька даже засопел от гордости и надулся, как индюк.
А я сидела и волновалась, и боялась, как бы гость не заметил мой синяк, и думала, как же я к нему подойду, чтобы он не заметил, а еще думала, что хорошо, если он и меня поцелует… три раза…
— Это моя дочь, — сказал папа, — Маша.
Я кое-как сползла со стула и боком подошла к дяде Васе и так, боком, остановилась около него.
— Отличная дочка, — сказал дядя Вася, — а чего ты на меня смотреть не хочешь?
— Стесняется, — сказал Витька противнючим голосом.
— Ну, раз стесняется… — сказал полковник и потрепал меня по волосам, а я пулей вылетела из комнаты и дала себе клятву уничтожить Веньку Жука и всю его фуфлиную компанию, а заодно и Витьку, и этого белобрысого Семена…
Я стояла в передней и слышала, как там в комнате все громко смеялись и говорили одновременно, так что отдельных слов разобрать было невозможно. Я прислушивалась — не говорят ли что-нибудь обо мне, но моего имени не упоминалось, и, с одной стороны, я была рада, а с другой стороны — мне почему-то было обидно: вот ушла — и все сразу обо мне забыли. Им так весело, а я стой тут со своим синяком, и никто обо мне даже не вспомнит. Ну и ладно — обойдусь. Вот пойду в семь часов в садик на Некрасова — интересно, что вы тогда скажете?
Только я это подумала, как в переднюю вошла Светлана — такая довольная и веселая, что можно подумать, будто именно ее разыскивал полковник, а не нас. Впрочем, он нас и не разыскивал, он даже не знал, есть ли мы или нет. Он разыскивал папу, своего однополчанина, а не нас.
— Ой, как хорошо-то, ведь это надо же, — сказала Светлана. — А ты чего здесь стоишь? Там так весело, так хорошо, просто ужас. Ой, что это с тобой? Кто это тебя так? Наверно, Венька из двадцать седьмого? Вот такой-сякой! Ну, я ему! А ты примочки делай — я тебе скажу, какие… — Она разохалась, разахалась и начала меня жалеть и успокаивать, а мне от этого еще тошнее делалось. Дались им эти примочки! А если не помогут тут примочки? Как я в школу пойду, как я с Г. А. встречусь? Хороша умница-разумница, красавица-раскрасавица! И как я в комнату войду к нашим?
Светлана еще немножечко поохала и убежала. Я тоже хотела уйти, но не уходила: надеялась, что все-таки кто-нибудь вспомнит обо мне и выйдет, и позовет. И вышел… Витька. Он хотел что-то сказать, но не успел — я схватила папину сандалию и треснула ему по лбу: пропадать, так пропадать.
— Ты чего? Ты чего? — заорал Витька. — Второй фонарь хочешь?
Я замахнулась на него второй раз, и он скрылся, держась рукой за лоб. И тут в переднюю вышла бабушка. Она посмотрела на меня, подошла и обняла за плечи.
— Со мной был подобный случай в одна тысяча девятьсот… ну, да это неважно. Но я не очень расстраивалась. Молодость. Ах, молодость, — сказала она и вздохнула. — Где ты, моя молодость?! Вот тебе три рубля. Пойди, пожалуйста, в кондитерскую и купи торт. Тебе надо проветриться. На сдачу — зайди в аптеку и купи эту, как ее, бодягу, и тогда мы сделаем примочку, и все будет в порядке. — Она поцеловала меня в лоб и подтолкнула к двери.
Я спускалась по лестнице и думала, что все-таки бабка у меня отличная. Забавная, но все, все понимает, и хоть и сердится на меня иногда, а в трудную минуту всегда выручит и поможет.
Я уже спустилась в парадную и услышала бабушкин голос.
— Машенька, — кричала она, — не забудь, скоро семь часов! Домой можешь прийти в восемь.
— Ладно! — крикнула я и только уже на улице сообразила, что она имела в виду. Ну и бабка! Как бы не так — и не дождетесь, ни в какой садик на Некрасова я не пойду. Не на такую напали. Сама же мне говорила о женской гордости…
На углу в гастрономе я купила хороший торт, и у меня осталась сдача. Раздумывая, в какую аптеку поближе, я остановилась. И как раз напротив оказался этот садик на Некрасова, а часы около бани показывали без трех минут семь. Как же я попала именно в этот гастроном — ведь есть другой, гораздо ближе. Это просто что-то таинственное. Вроде как ее… телепатии — я толком не знаю, что это такое, но, кажется, передача мыслей на расстоянии. Я украдкой глянула в садик. Ну, так и есть: ходит теле… патик несчастный и поглядывает на часы над баней. «Нет! Этому не бывать», — сказала я себе и направилась в обратную сторону. Правда, ноги стали у меня какие-то деревянные и передвигались еле-еле, и мне почему-то ужасно хотелось обернуться — наверно, это тот несчастный белобрысый телепатик на меня действовал. Но я оказалась сильнее и, не оглядываясь, дошла до аптеки, а он пусть походит там часик. Ишь вообразил!
