Юн Эво - Солнце — крутой бог
— Мама, ты знаешь, например, что первый раз вилку для еды использовали 25 июня 1630 года? — спрашиваю я, когда мы остаемся одни.
Она не отвечает, и я продолжаю:
— И что хлеб нарезкой стали продавать в 1954 году?
Мама глядит на меня. То на меня, то на газету, и вздыхает.
— Иногда мне кажется, что в тебе есть какой-то серьезный изъян. Не знаю никого, у кого голова была бы так набита всякой ненужной чепухой. Если ты будешь продолжать и дальше забивать себе голову всякой чушью, она начнет торчать у тебя из ушей. Разве нормально говорить с матерью за завтраком о таких вещах? — Мама усмехается и приглаживает волосы. — Не забывай, что у меня слабые нервы.
— А нечего читать за завтраком объявления о покойниках, — дерзко отвечаю я.
— Мне необходимо понять, на каком я свете, — говорит мама. Она смотрит на объявления и восклицает:
— Господи! Я с ним училась в школе! — Мама цокает языком и покачивает головой. Ну что тут еще скажешь?
Если подумать, у нас в семье все чудики. Сёс тоже не исключение. Вместе с подругой они держат на Стургата лавку, которая называется «Урбан Экшн». Торгуют скейтбордами, роликовыми коньками и крутыми велосипедами. Плюс всякой прикольной ерундой для тех, кто хочет выглядеть профи: солнечными очками, повязками на лоб, обтягивающими штанами для езды на велосипеде и другими стильными спортивными штукенциями, которые любого человека сделают похожим на персонажей фильма «Безумный Макс» [2].
В нашей семье, по-моему, нормальный я один.
Правда, Братья & Сестры, может, кому-то из вас вовсе не кажется нормальным проводить утро на крыше большого зеленого элеватора в Лёкке. Высоко над землей с видом на все четыре стороны света. Что тут сказать — человек, живущий в городе, должен иметь возможность побыть иногда в одиночестве. А здесь на много километров окрест другого такого места нет.
Я лежу на крыше элеватора. Солнце застряло на небе и выжимает из Цельсия градусы. Иногда какая-нибудь птаха делает надо мной круг. Но когда я лежу на спине, мне кажется, что я нахожусь на скале, высящейся на пустынном берегу. Вот где мне бы сейчас оказаться, думаю я, и невольно начинаю моргать за солнечными очками. Мне бы сейчас жариться на скале, а не стараться внушить мамаше, что я качу на велике в свою контору. Мне нужно немного побыть одному. Здесь, на солнце.
Здесь, на солнце…
Здесь, на…
Здесь…
И на этом я улетаю.
Легкий, невесомый.
Я лежу на крыше элеватора, ощущая спиной и лопатками бетон крыши. Солнце по-прежнему красуется наверху, как леденец на палочке.
Я щиплю себя за руку, но ничего не чувствую.
Неужели я сплю? Этого еще не хватало.
Я решаю немного поваляться в этой доброй, теплой дреме.
Солнце выжигает из меня всю дрянь, и тело снова становится крепким и сильным.
Я парю в воздухе и ни секунды не думаю о Каролине.
Неожиданно рядом кто-то громко кашляет. Я вздрагиваю.
— Привет, Адам!
Бетон дрожит подо мной, и я ошалело гляжу по сторонам.
— Вставай, Адам-Радам-Хелди-Мадам! — слышу я и прямо перед собой вижу старческое лицо Солнца. Круглая рожа сидит прямо на грушевидном туловище, упакованном в пару пылающих штанов с помочами. Солнце тычет мне в грудь горячим пальцем и говорит:
— Ты должен слушаться меня. И никого больше.
— Тебя? — удивляюсь я, и моя физиономия напоминает вопросительный знак.
— Да, меня, Солнце. Надеюсь, ты о таком слышал? Вокруг меня вращается Земля со всеми своими жителями. Между прочим, ты знаешь, что средняя скорость вращения Земли вокруг Солнца составляет 107220 километров в час? Ведь ты, кажется, интересуешься всякими глупыми сведениями?
— Я называю их фактиками. Мне известно также, что твой луч долетает до меня за восемь с половиной минут. А звук? Каким образом мы вообще с тобой разговариваем?
— Ох уж эта современная молодежь, — вздыхает Солнце. — В чудеса больше никто не верит.
— Да что в тебе такого особенного? — Я уже завелся. — Неужели ты не знаешь, что в Млечном пути пять миллиардов звезд, которые больше тебя?
— Ну, во-первых, я — крутой бог, — надменно отвечает Солнце и самодовольно выпрямляется в своих подтяжках. — Я самый крутой и пузатый бог в этих краях. Тут и говорить не о чем. Но вообще-то я хотело сделать тебе предложение, которое человек получает не каждый день, а ты сразу полез в бутылку. — Солнце убирает горячий палец и начинает разворачиваться ко мне спиной.
Я вижу у него на штанах сзади какую-то бумажку.
— Эй, погоди! — кричу я.
— Ага, значит, тебе все-таки не все равно, — говорит оно. — Но ты уже опоздал…
— О'кей, — отвечаю я. — Сдаюсь-сдаюсь. Ты самый крутой и пузатый бог.
— Вот и чудненько, — говорит Солнце и трет себе лоб, так что из-под пальцев у него вырываются языки пламени. — Так на чем я остановилось? Да, раз я самый крутой бог, мне нужно внимание всех моих почитателей. В данном случае твое. Предлагаю сделку. Каждое утро ты будешь приходить на элеватор и приветствовать меня, а я позабочусь о том, чтобы ты получил все, что тебе хочется. — Солнце блестит, как смазанная жиром сковорода. Не хватает только яиц и бекона.
— Такой крутой бог как ты должен сам знать, чего мне хочется, — говорю я недоверчиво.
— Тебе хочется стать взрослым, — победоносно отвечает Солнце и щелкает пальцами. От его руки сыплется небольшой дождь искр.
— Yes, baby[3]! Вот мы и дошли до самого главного. Ты предлагаешь договор…
И тут я просыпаюсь.
Я по-прежнему лежу на крыше элеватора.
Я щиплю себя за руку и вскрикиваю, ибо понимаю, что все так и есть.
Я никак не мог этого просечь, пока не услышал правды от Солнца. Но теперь мне все ясно. Я хочу стать взрослым.
За это лето я должен стать взрослым. Каролина права. Я еще ребенок. Но это поправимо.
— Ребенок, ребенок! — говорю я, щелкаю пальцами и начинаю приплясывать на крыше.
— От ребенка к взрослому, взрослому, взрослому, — напеваю я, делаю несколько шагов и чуть не лечу кувырком вниз. Однако, пыжась от презрения к смерти, я останавливаюсь на краю и смотрю вниз, чтобы доказать самому себе, что мне не страшно.
— От ребенка к взрослому, взрослому, взрослому, — пою я и разворачиваюсь на 180°. Танцуя, я добираюсь до противоположного края крыши, снова разворачиваюсь и останавливаюсь на самой середине. Я поднимаю руки к Солнцу и приветствую старое светило, которое стоит высоко над крышей.
— Солнце — крутой бог! — кричу я и машу ему рукой.
Оно в ответ машет дымящейся сигарой, торчащей у него изо рта, и говорит:
— Остановись, Адам. Еще свалишься с крыши! Помни, что многое зависит от тебя. Хотя я все время буду у тебя за спиной и помогу, если что! — Солнце пускает над Ослофьордом жирное кольцо дыма, которое недолго висит в небе, а потом тает над Бюгдё.
Я водружаю на нос солнечные очки и чувствую себя победителем.
Спускаюсь с элеватора.
Сажусь на велосипед.
И мне кажется, что я уже немного повзрослел.
Вырос, по крайней мере, на два сантиметра.
Голова задевает за ветки и уличные фонари, ноги крепче упираются в педали.
Я качу по Маридалсвейен в сторону Рингвейен лишь затем, чтобы проверить, в какой я форме. Все о'кей. Пульс ровный, и ни капельки пота. Я возвращаюсь домой и растягиваюсь на тахте. И валяюсь, пока не приближается время обеда. А там — картошку в кастрюлю. Рыбную запеканку в духовку. Я легко справляюсь со всеми делами, и к приходу семейства обед готов. Папаша заваливается последним.
— Я скоро с ума сойду! — слышится из прихожей его голос, мы переглядываемся и делаем вид, что ничего не слышали, он, пыхтя, тяжело садится на стул.
— Да, обед, — говорит он.
После обеда звонит Рейдар, и мы договариваемся пересечься на Улаф Рюес Пласс у фонтана. Когда я заявляюсь, Рейдар, Ханс и Петтер уже сидят на скамье и делят между собой тощую пачку сигарет. Все, кроме Рейдара, устроились на лето работать и ненавидят свою работу. У Рейдара есть постоянная служба по субботам и воскресеньям на складе магазинов «РИМИ», и ему этого достаточно. Ханс работает грузчиком в компьютерной фирме. А Петтер развозит «Афтенпостен» и «Дагсависен». Сейчас они говорят о девчонках. Но ни у кого из нас своей девчонки нет.
Мы только мечтаем о них. Иногда мечты нам кажутся действительностью, и мы хвастаемся и привираем, стучим себя кулаками в грудь и обсуждаем всех девчонок, которые нам подмигнули. Всех, которые улыбнулись нам в трамвае. Всех, которых мы встретили или не встретили. И плевать, что все это вранье.
Врать необходимо, потому что все мы боимся оказаться не на высоте. Все, кроме Рейдара, но он человек особенный. И потому не в счет. Остальные несут чушь. Но мы одобрительно поддакиваем друг другу. Потому что в следующий раз придет твой черед вешать им лапшу на уши. Такие уж мы, и тут ничего не поделаешь.
