Илья Москвин - Форвард — в защиту
В конце отец сделал суровую приписку:
От неприятного разговора, Юра, не убежишь. Страусиная политика никого ещё не спасала.
Мать добавила:
Если б ты знал, сынок, как ты нас огорчил.
Передала через Юру низкий поклон свекрови. А в самом низу крупными буквами вывела:
Юра, помогай бабушке. Спеши делать добро.
Когда хочется оттянуть неприятный разговор, люди начинают заниматься делами необязательными. Попросту заниматься «не делом». Отец объявил, что барахлит строчная развёртка, и вскрыл телевизор. Мать же начала искать конверты. Искала, искала и, так как поиски не увенчались успехом, перешла в Юрину комнату. А вот он, конверт, — уголок торчит между учебниками. Мать потянула за уголок и вытянула распечатанное письмо. Она, конечно, не стала бы его читать — не такие были у них в доме нравы, — если бы не бросились в глаза грубые ошибки, которыми был усеян весь текст письма, как край крыши голубиным помётом. Прочла она следующее:
Наших бьют!!!!!!!!!!!
Юра друг сдраствуй. Пишет тебе Заза из дома 29. Я живу в лагире в пионерском. Тут нас вчера зделала команда из саседнего лагиря счет 2:5. Былобы еще хуже да Хряк подковал ихнего форварта. Он его зделал незаметно. Он умеет, хороший паринь. Они правда зделали ему потом Кровопускова. Я хотел ему помоч, но ты знаеш, что я не боксер а правый полу средний. Приежай. 15-во будет еще мачт. Надо их зделать. Хряк играть отказываеца. Тут две оксилераточки за тобой интиресовались. Я им наврал, что твой Батя живет в Штатах и каждый месяц присылает тебе Шмотки на любой размер, Диски и прочие. Твои претки меня не любят, поетому посылаю писмо через Гаги.
Далее ужасный Заза обещал Юре «добрый харчь», добавив:
…Может мы тут и башлями для тебя скинемса.
— Какая гадость! — воскликнула мать. Заза — противный узкоплечий переросток с запавшей нижней челюстью и маленькими колючими глазками — друг её сына!
Отец прочёл это жуткое послание гораздо спокойнее.
— Чушь какая-то, — сказал он.
Ему было не до того: после налаживания строчной развёртки телевизор, похоже, потребовал уже капитального ремонта.
— Надо сходить к Косте, — сказала мать. — А сперва на почту. Если отдать письмо прямо на сортировку, утром оно будет в станице.
Вернулся отец через два часа и с папиросой в зубах.
— Закурил! — ужаснулась мать.
— Терновский дал, — сказал отец и лёг с папиросой на диван.
— Не знаю, что и делать, — добавил он немного погодя.
— Да ты хоть расскажи, что там! — волновалась мать.
Но супруг вдруг вскочил и поспешно ушёл, пробормотав «на почту».
Довольно скоро он вернулся.
— Всё. Ушло, — произнёс он убитым голосом.
— Да в чём дело? — недоумевала, волновалась мать. — Кто ушёл?
Александр Александрович только что-то досадливо мычал.
— Наверно, полный разгром, битое стекло, кругом вода? — наводила жена мужа на разговор.
— Вода, вода, кругом вода… — неожиданно пропел Александр Александрович, схватил мать на руки, как маленькую, и закружился с ней по комнате, продолжая петь сильным и вполне красивым баритоном:
— Письмо они уж отослали, Я не успел его перехватить…
Слова в мелодию не укладывались, и Юрин отец замолчал.
Тут его испуганную жену наконец осенило: случилось, наоборот, что-то очень хорошее, вот муж и развеселился. Вскоре он осторожно усадил жену на диван и рассказал следующее.
Их сын, оказывается, вскоре после своего футбольного бандитизма был у Терновского. Они вместе с Костей заменили разбитое стекло, причём Юра даже порезался («Помнишь, у него палец завязан был?»). И вообще произвёл на Костю самое благоприятное впечатление. Он, оказывается, после этого был у него ещё два раза. А они и не догадывались.
Если бы родители знали подробности Юриного визита к Терновскому, они бы радовались ещё больше.
В тот день (кажется, на третий после рокового удара) Юра, сильно труся, подошёл к двери Терновского и позвонил. И вот перед ним вырос мощный дядя в сетчатой рубашке.
— Я… — начал Юра.
— Я узнал тебя, — сказал Терновский. — Заходи.
Хозяин дома молчал, и Юра молчал. Наконец Терновский бросил:
— Родители послали?
— Да, в общем, нет, — промямлил Юра. — Вот на ремонт и вообще, — с этими словами он достал из кармана 25 рублей, — деньги, которые копил на футбольную форму «адидас».
— Тогда, в общем, садись, — задумчиво повторил в тон ему Терновский. — Что ещё скажешь? И вообще.
Тут Юру потянуло сказать что-нибудь красивое, подобающее моменту. Типа: «Это мой долг». Или: «Я честный человек». Нет, пожалуй, уместнее отделаться игривыми словами какого-нибудь нэпмана из кинофильма про чекистов: «Надеюсь, предпочтёте наличными?» или «Позвольте уплатить по векселю». Но слова сами вырвались:
— Совесть, наверно, меня замучила.
Почти как по писаному. Есть слова, которые часто слышишь, читаешь, но сам никогда не произносишь. И вот, на тебе, произнёс.
Константин Петрович, похоже, оценил эту необычность.
— Тебя зовут Юра, так? И ты, Юра, хочешь сказать, что испугался, как бы я тебе… — крутанул здоровенным кулаком. В сетчатом рукаве, как зверь в клетке, метнулся туда-сюда гигантский бицепс.
— Как раз и нет, — нахмурился Юра. — Да я от вас бы в случае чего убежал.
— Значит, если бы ты разбил аквариум у какой-нибудь… скажем, изящной тётеньки, тебя бы всё равно мучила совесть?
— Ну.
— Потому что тётенька нажалуется отцу, тот снимет ремень и…
— Отец меня не бьёт, — отмахнулся Юра. — Просто мне…
— Тебе было бы стыдно смотреть этой тётеньке в глаза?
— Да, — согласился Юра и смутился.
— Вот ты какой! — всерьёз изумился дядя Костя. — А если бы никто, понимаешь, никто не видел, что ты натворил. Тогда как?
Юре уже понравилось чувствовать себя хорошим, и он с ответом не затруднился:
— Я бы всё равно пришёл.
— Куда? — не понял Терновский.
— Ну, к этой… — замялся Юра. — Ну, к изящной тётеньке.
Оба диковато посмотрели друг на друга и вдруг покатились, сражённые долгим, неукротимым хохотом.
— И смех, и грех, — сказал Константин Петрович, отсмеявшись. — Да ты, Юра, настоящий пионер (он зачем-то говорил «пионэр»). Деньги забери. Лучше помоги мне вставить новое стекло. Видишь, какую ты тут брешь пробил? А ну забери деньги! — грозно прикрикнул он.
Юра огляделся. Вся задняя стена комнаты была составлена из светящихся зелёным светом больших, средних и совсем маленьких стеклянных блоков. Это были аквариумы, а в них среди водорослей где суетливо сновали, а где степенно шествовали по невидимым водяным тротуарам рыбы самой разной формы и окраски. Но Юру это особенно не взволновало. «Как в ростовском зоомагазине», — думал он, стараясь не задерживать взгляд на «бреши» — длинном мёртвом прямоугольнике в центре зелёной стеклянной стены.
Потом дядя Костя пригласил гостя за стол. Разлил по чашкам чай, поставил сахарницу. Юра поискал глазами ложку.
— Ах, ложки нет! — спохватился хозяин. — Айн момент.
Вышел из комнаты и вернулся с ложкой.
Юра положил себе сахар и стал размешивать. Но что это? В руке у него оказался лишь черенок, а всё остальное растворилось. Юра с изумлением разглядывал маленький плоский кусочек металла. А дядя Костя — тот опять весело смеялся.
— Что, брат, здорово я тебя купил, а? — сквозь смех говорил он. — Эта ложка, дорогой друг, сделана из сплава Вуда. Он настолько легкоплавкий, что плавится даже в горячей воде.
— Вот это класс! — восхищённо воскликнул Юра. — А у вас нет ещё одной такой ложки? Я бы дома такое устроил!
— Могу сделать — я ведь по сплавам работаю. Сейчас мы разрабатываем сплав, который плавится при температуре человеческого тела. Представляешь?.. А теперь — раз пришёл — будем стекло вставлять.
В понедельник вечером вдруг необычным каким-то звоном зазвонил телефон. Отец, который всё ещё перепаивал телевизор, зажал трубку между плечом и ухом. Издалека послышался голос его матери. Слышимость была плохая, но стало ясно: что-то случилось.
— Мама! Успокойтесь! — кричал Александр Александрович.
— Письмо?.. Ну да. Как!.. Откуда вы звоните?.. Из сельсовета? Фу-ты, ничего не слышно!
Юрина мать стояла рядом и переживала.
— Веся, выключи паяльник. Да, мама… Что?.. Что он натворил?
Их неожиданно разъединили.
— Ну, дела… — сказал отец. — Юры у бабки нет.
