Людмила Матвеева - Ступеньки, нагретые солнцем
— Взрослый парень, а грубит, как маленький.
Знакомьтесь — пятый «Б»
Борис Золотцев ворвался в класс и закричал:
— Сидите и ничего не знаете! У нас будет новая классная! Вместо Ольги Петровны! Она раньше в ПТУ преподавала, у неё стальные нервы!
— А Ольга Петровна куда? — спросил Тимка.
— Ольга Петровна будет ребёнка рожать, — объяснила Светлана Агеева. — Что ты, Золотцев, хихикаешь? Тебя-то самого в капусте, что ли, нашли?
— Ну и что? — сказал Сергей, Тимкин сосед по парте, отрываясь от головоломки в журнале «Пионер». — Потом же всё равно Ольга Петровна вернётся к нам.
— Это как сказать, — ответила Света Агеева. — Она говорила, что её замучили эти кошмарные пятиклассники? Говорила?
— Она говорила, что мы её замучили? — повторяет за Светой ее лучшая подруга Эля, которая всегда всё повторяет за Светой.
— Ну, это она, может быть, просто так говорила, — говорит Тимка. — От минутного настроения.
Но Света настаивала:
— От нас кто хотите сбежит. Один Золотцев чего стоит.
— А что Золотцев? — возмутился Золотцев. — Как что, так сразу Золотцев. На себя посмотри. Ты, Светка, ябеда, отличница и подлиза!
Света встала из-за парты и сделала шаг к Золотцеву, но Борис Золотцев показал ей кулак и выскочил за дверь.
— Всё равно поймаю! — крикнула вслед Света. — Рано или поздно!
— Рано или поздно, — сказала Эля.
Потом Света спокойно села на своё место рядом с Элей и громко сказала:
— Во всём виноваты мальчишки. У нас в классе никакой работы не ведётся и никакой активности нет. Отдельные девочки выполняют отдельные поручения. Но что могут сделать отдельные девочки? У мальчишек никакой инициативы. В пятом «А» все вместе ходят на каток, а у нас все по отдельности.
— Ябеда хочет, чтобы с ней мальчики на каток ходили! — крикнул из-за двери Золотцев.
— Ещё что! — не смутилась Света. — Я говорю о воспитании самостоятельности и инициативы.
— Демагогия, — сказал Сергей, не отрываясь от головоломки.
Света не знала, что такое демагогия, и никто не знал. Но все знали, что Сергей очень умный, самый умный в пятом «Б».
Новая учительница оказалась совсем молодой и такой розовой, как будто она долго мыла лицо холодной водой, а потом долго вытирала его жёстким полотенцем.
Тимка подумал, что у такой молодой розовой учительницы не могут быть стальные нервы.
Она встала у стола и сказала сухо:
— Я ваша новая учительница, меня зовут Галина Ивановна Мартынова.
— Знаем! — крикнул Золотцев.
— Не кричи, — сказала Галина Ивановна.
— Я не кричу, у меня голос такой! — крикнул Золотцев ещё громче.
Учительница постучала по столу ключом. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Может быть, у неё действительно стальные нервы? Тимка хотел задуматься, может ли так быть. Но Света Агеева сказала:
— Это Золотцев, не обращайте внимания.
— Не обращайте, — сказала Эля.
— А это Светка Агеева, она у нас ябеда, отличница и подлиза. И ещё её назначили старостой не за авторитет, а за то, что у неё фамилия первая во всём журнале.
Учительница оставалась непроницаемой. Она обвела глазами всех, как будто в классе было тихо и мирно. Тимке показалось, что на нём, на Тимке, её взгляд остановился совсем ненадолго, скользнул мимо. На Золотцева смотрела, на Агееву, на Катю. А на Тимку чего смотреть? Ничего в нём интересного.
— Уровень ваших знаний и выясню в процессе уроков, — сказала учительница. — А ваши общественные дела меня интересуют уже сейчас, сегодня. Кто чем увлекается, какие проводятся мероприятия. Словом, как вы живёте?
Странный вопрос, думает Тимка. Как живём? Ну живём и живём. Ходим в школу, делаем уроки. Кто любит, играет в хоккей. А летом в футбол. Кто любит, книжки читает. И он, Тимка, живёт, как все. Человек как человек. Даже, пожалуй, не плохой, а, скорее, хороший. Но не каждый это понимает. Вот сидит за своей партой сзади Тимки другой человек, который ничего хорошего в Тимке не видит, а считает, что Тимка так, пустое место. А что сделать, чтобы этот человек стал считать как-нибудь не так, а иначе, Тимка не знает. И ни новая учительница, ни старая учительница этого ему не скажет.
Все молчат. Но вот Света Агеева сказала:
— У нас класс совершенно недружный. Каждый сам по себе. Никакой работы не ведётся. Знаете, почему? Потому что наши мальчики ничего не хотят выполнять. Отдельные девочки выполняют отдельные поручения, а к мальчикам лучше не подходи.
— Завела свою пластинку! — хмыкнул Золотцев.
— Это очень плохо, мальчики, — сказала Галина Ивановна. Она не так давно окончила педагогический институт и больше всего боялась, что из-за её молодости ребята не будут слушаться. Поэтому она держалась сухо и строго, никогда не улыбалась, говорила размеренно, отделяя слова друг от друга. — Нехорошо уклоняться от поручений.
Вдруг Катя сказала:
— Почему же не выполняют мальчики? Серёжа, например, очень активно собирал с нами макулатуру. И активно пел с нами на утреннике. — Сказав это, Катя покраснела.
А Тимка дернулся от возмущения. Вот это дожили! Вот это да! Катя защищает Серёжу! Перед всем классом, перед новой учительницей! Катя! Защищает! Серёжу! А Тимка, между прочим, прекрасно помнит, что он тоже собирал тогда макулатуру, даже больше Серёжи набрал, потому что ему дали картон в мебельном магазине, а Серёжа дальше мусорных баков пойти не догадался, хотя он и самый умный. А Тимка не самый умный. Теперь Тимка прекрасно понял, как к нему относится Катя. У него дрогнуло в груди слева. Наверное, это перевернулось Тимкино сердце.
— За мальчишек заступается, — пропела Света. — Интересно.
— Очень интересно, — подпела Свете Эля.
— А что же, если несправедливо? — смело ответила Катя и покраснела ещё больше.
— Вот видите, — сказала Галина Ивановна, расставляя слова в одну линейку. — Мальчики не так уж безнадёжны. А ты молодец, что выступаешь принципиально.
Она сказала это Кате. Все повернулись и стали смотреть на Катю, как будто Катя в эту минуту изменилась и было очень интересно на неё посмотреть.
Тимка тоже обернулся, он тоже посмотрел на неё. И в тысячный раз Тимка испытал восторг перед невиданной красотой Катиного лица. Что такое красота? Тем более красота лица? У Кати круглые щёки, не очень большие серо-синие глаза, маленький нос и волосы, спадающие на лоб неровными прядями. Вот и вся красота. А попробуй оторви взгляд — не оторвёшь.
Минуту назад Тимка решил, что ненавидит её. Он думал: «Предательница проклятая!» Теперь, когда он смотрел на Катю, эта мысль совсем исчезла, от этой мысли ничего не осталось. На её месте в Тимкиной голове появилась другая мысль: «Какая красивая Катя». И от этой мысли его сердце перевернулось ещё раз и встало на своё прежнее место.
Синяя комната
Странный сон приснился Тимке. Синяя, как вечернее небо, комната. Не тёмно-синяя, не светло-синяя, а чисто синяя. Синие стены, синие вазы, и в них белые цветы. А может быть, синие цветы, Тимка не запомнил. Ещё там были на стенах картины в золотых рамах, тяжёлые медные подсвечники. И свечи горели неподвижным пламенем, как будто язычки огня были из оранжевого стекла. Неподвижные огни отражались в зеркалах, но отражались не такими, как были, а гораздо ярче и горячее.
Тимка не видел в своём сне того, кто жил в этой комнате. Но почему-то он знал, что живёт там принцесса, хотя откуда-то Тимке известно, что это не дворец, не замок, а квартира. И комната принцессы — просто комната.
Во сне Тимка был в этой комнате один. Он видел всё так ясно, как будто не во сне. И тихо журчала кинокамера: Тимка снимал кино. И, снимая кино, он удивлялся сам себе: зачем он снимает пустую комнату? Даже очень красивая комната — это всё равно только комната. Он во сне очень хотел, чтобы вошла принцесса. Он не знал, какая она, и знал, что сейчас, во сне, увидит её впервые и сразу полюбит на всю жизнь.
И она вошла неслышной походкой.
Он видит её отчётливо на фоне синей стены. Вот она садится на маленький бархатный диван, притихла. А диван не продавливается — принцесса лёгкая, как луч.
Какое у неё лицо? Прекрасное. Он не смог бы описать её лица — какие у неё брови, какой подбородок. Но он знает: прекрасные глаза, прекрасные брови — лицо настоящей принцессы.
Этот сон был явственней, чем явь. Тимка видел, как за окном синей комнаты качался старинный тяжёлый фонарь, похожий на фонари у памятника Пушкину. Качался тревожно, свет метался по стенам, метались тени цветов в кувшинах. И весь сон Тимка ждал; он помнит это чувство — ждёшь и веришь: вот-вот случится чудо. И, веря, сомневаешься — а вдруг не случится. Мало ли что может помешать чуду случиться? Это сомнение, наверное, обязательное. Какое же может быть чудо, если в нём уверен? Тогда это вовсе не чудо.
