Олег Тихомиров - Про муху и африканских слонов
— Я?!
«Спокойно», — заметил я себе, а ему сказал:
— Я был в твоем классе, но тебя там не видел.
— Я тебя тоже не видел.
«Наглец», — хотел было крякнуть я, но сумел сдержаться.
— Правда, меня вызывали к директору… — добавил он.
— С родителями?! — поинтересовался я.
— Нет. Директор попросил меня выступить в соседней школе.
— Выступить? — Я так и подскочил.
— Ну да, сыграть Второй венгерский танец Брамса.
Мне стало не по себе. Я смахнул платком пот со лба. «Сейчас ты у меня попляшешь. Брамс!»
— Хочешь воды? Сегодня так жарко.
«Крепкий орешек! — оценил я Генашино самообладание. — Нет, с наскоку его не возьмешь». И я перешел к осаде.
— А вообще-то врать нехорошо.
— Это верно, — согласился он.
— А старшим врать нехорошо вдвойне.
— И я такого же мнения, — кивнул он головой.
Я понял, что вести длительную осаду тоже бесполезно.
«Да, голыми руками его не возьмешь, — вспомнил я предостережение стриженого. — Нужно заманить Кузина в ловушку. Как Кутузов Наполеона».
— Сознайся, только честно, — вкрадчиво сказал я, — ведь трудно быть примерным? Иногда хочется смотаться с уроков, особенно с последнего.
— Никогда, — отрезал Генаша. — А с последнего урока меня даже в цирк не затащишь.
— А разве плохо на перемене съехать с третьего этажа по перилам?
— Только штаны протирать.
— Ах ты брехун! — не выдержал я. — У кого отобрали дневник за катание по перилам?.. Кому влепили четыре двойки за три дня?.. Не тебе? Отличничек! Кто прогуливает половину уроков?.. Не ты?
— Нет, не я, — спокойно возразил Генаша.
— Значит, ты святой? Святой Геннадий! — прокричал я шутовским голосом.
— Во-первых, никакой я не святой. И тем более не Геннадий.
Хоть я и помнил совет стриженого, но все же вцепился в поручни кресла, чтобы не дать Генаше по затылку, и лишь выпалил:
— Ну и наглец!
— Во-вторых, — продолжал Генаша, — ты, как старший товарищ и вожатый, должен подавать мне пример, а не ругаться…
После этих слов я понял, что сегодняшнее сражение мне не выиграть. Стараясь сохранить достоинство, я посмотрел на часы:
— Мне пора.
— Приходи еще, — сказал Генаша, вежливо проводив меня до двери.
Щелкнул замок, дверь захлопнулась. Я вздохнул. «Ну и тип! Экспонат! Экземпляр!»
В это время веревка подсекла мне ноги, я пошатнулся, и тут же меня окатило холодной водой.
Пока я соображал, в чем дело, и приходил в себя, по перилам с криком и улюлюканьем, хохоча съехал тот самый мальчишка со стриженой головой. На веревке он тащил пустое ведро, которое отчаянно громыхало по ступенькам.
Встревоженные люди стали выглядывать из квартир.
— Генаша! Стой!.. Куда ведро уволок?!.. — неслось откуда-то сверху.
«Так вот кто Генаша», — мелькнуло у меня в голове. Но «экспоната» уже не было видно, лишь его отвратительный хохот доносился откуда-то снизу.
Я понял, что мне еще не раз придется появляться во «втором доме после булочной», но думать сейчас об этом как-то не хотелось.
А вдруг…
С утра прошел дождь. Алешка прыгал через лужи и быстро-быстро шагал. Нет, он вовсе не опаздывал в школу. Просто он еще издали заметил синюю шапочку Тани Шибановой.
Бежать нельзя: запыхаешься. А она может подумать, что Алешка бежал за ней всю дорогу.
Ничего, он и так ее догонит. Догонит и скажет… Только вот, что сказать? Больше недели как поссорились. А может, взять да и сказать: «Таня, пойдем в кино сегодня?» А может, подарить ей гладкий черный камушек, который он привез с моря?
Алешка вынул его из кармана. На камушке была прожилка — ровная и тоненькая, как белый поясок. А вдруг Таня скажет: «Убери, Вертишеев, свой булыжник. На что он мне нужен?»
Алешка сбавил было шаг, но, взглянув на синюю шапочку, вновь заторопился.
Таня шла себе преспокойно и слушала, как машины шуршат колесами по мокрой мостовой.
Вот она оглянулась и увидела Алешку, который как раз перепрыгивал через лужу.
Она пошла потише, но больше не оглядывалась. Хорошо бы он догнал ее возле вон того палисадника. Они пошли бы вместе, и Таня спросила бы: «Не знаешь, Алеша, почему у одних кленов листья красные, а у других — желтые?» Алешка посмотрит-посмотрит и… А может, он и не посмотрит совсем, а буркнет только: «Читай, Шиба, книжки. Тогда все знать будешь». Ведь поссорились…
За углом большого дома была школа, и Таня подумала, что Алешка, пожалуй, и не успеет догнать ее. Нужно остановиться. Только ведь не встанешь просто так, посреди тротуара.
В большом доме был магазин «Пиджаки и брюки». Таня шагнула к витрине и принялась разглядывать манекены.
Алешка подошел и стал рядом. Он все же немного запыхался. Таня посмотрела на него и улыбнулась. На витринном стекле было хорошо видно ее отражение. Алешка постарался дышать ровнее, но она опять улыбнулась. «Сейчас что-нибудь сказанет», — подумал Алешка и, чтобы опередить Таню, проговорил:
— А-а, это ты, Шиба… Здравствуй…
— Привет, Вертишеев, — бросила она.
Алешка быстро зашагал дальше, а Таня задержалась у витрины.
Снова начал накрапывать дождь.
Про муху и африканских слонов, или Про то, как я был хулиганом
Шел урок географии. Самый обыкновенный урок. И вдруг Вовке на затылок села муха.
Ну села, так уж сиди себе спокойно — никому не мешай, а муха, как назло, принялась вертеть передними лапками свою голову. Повертит, потом перестанет, словно задумается, потом опять повертит.
В общем вела она себя нагло. Мне даже обидно сделалось. Софья Андреевна про животный мир Африки рассказывает, а тут какая-то муха вертит и вертит себе башку.
Мне-то, конечно, было наплевать на эту муху. Я бы на нее и внимания не обратил, но Вовку было жаль: чего она на него села. А он, бедняга, даже не подозревает.
Тогда я не вытерпел — взял и махнул рукой. Вовка как раз в это время головой двинул. Ну, я ему и заехал слегка по затылку.
— Шныков! — строго сказала Софья Андреевна. — Что с тобой?
— Муха…
— При чем здесь муха?.. Я про слонов рассказываю… Не узнаю тебя, Шныков.
На перемене ко мне подошел Женька Проегоркин — его недавно выбрали председателем совета отряда.
Женька сказал:
— Слушай, что это ты?
— Что? — спросил я.
— Дисциплину расшатываешь, — и, как Софья Андреевна, добавил: — Не узнаю тебя, Шныков.
— Ничего я не расшатываю вовсе, — рассердился я. — Это все из-за мухи получилось.
— Из-за какой мухи?
— Обыкновенной… Которые летают.
— Ты мне басни не рассказывай, — тоже рассердился Женька. — За что Вовку ударил?
Пришлось мне обо всем рассказать подробно.
Женька вздохнул.
— Все равно, — сказал он, — нужно тебя проработать.
— Зачем?
— Чтоб учился лучше. Двойки есть?
— Нету.
— А по дисциплине что? — с надеждой спросил Женька.
— Пятерка, — ответил я.
Женька опять вздохнул.
— Эх, — сказал он сокрушенно, — какой случай пропадает!
— Какой? — спросил я.
— Завтра собрание… понимаешь?
— Ну и что?
— Что, что, — передразнил Женька. — Непонятливый ты какой-то. О дисциплине бы поговорили, тебя бы пропесочили…
— Да зачем же?
Женька досадливо махнул рукой.
— Ну как тебе объяснить. С дисциплиной-то у нас что?
— Что?
— Сам знаешь… Безвыходное положение. У всех пятерки.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Какое же безвыходное?
— Кому хорошо, а кому плохо. Отчет-то мне делать придется.
— Какой отчет?
— О работе отряда. В плане, между прочим, и про дисциплину было. Только какая тут работа, если у всех по дисциплине пятерки?.. Кого подтягивать?.. Вот ты мне скажи.
Женьке Проегоркину можно было лишь посочувствовать, и я неуверенно протянул:
— Да-а-а.
— Вот видишь, — оживился Женька. — А то бы было видно, что мы тебя перевоспитываем, над твоей сознательностью работаем. — И он вдруг попросил: — Шныков, будь другом, а?.. Ну, что тебе стоит? Пропесочим мы тебя, поговорим. Все равно ведь все знают, что ты не такой. Ведь нам для отчета, а?
Я согласился. Раз для отчета, для общей пользы, пусть, думаю, прорабатывают.
А на собрании Женька начал меня «песочить». Про муху он не сказал ни слова. Зато оказалось, что я стукнул несколько раз Вовку по уху и что Софья Андреевна даже не смогла закончить рассказ про африканских слонов. И еще Женька сказал, что с таким возмутительным поступком мириться нельзя, а нужно бороться всем здоровым коллективом и поскорее смыть это позорное пятно.
После уроков он подошел ко мне и сказал:
— Здорово я тебя?!
— Здорово, — признался я. Мне это все не очень-то, прямо скажу, нравилось, но что делать. Нужно было выручать коллектив.
