Анна Никольская - Валя offline
Сиреневое от заката море, розовое небо и белая точка на золотом берегу. Если соединить эти цвета в одной картине, будет гармония, а если перемешать — просто грязь. Акварель — не гуашь, она не прощает нам, художникам, ошибок.
Белая точка — это баба Лиза. Она неподвижно сидит на складном табурете в широкополой шляпе из соломки и смотрит вдаль.
Я встаю рядом. Мне четыре года, и я не выговариваю букву «р».
— Тебе глусна?
Баба Лиза молчит, но мне и так всё понятно.
— А почему?
— Не знаю, Собачкин. Бывает, что человеку грустно просто так. Безо всякой на то причины. По-моему, это называется меланхолия… или как-то там, — бабушка чему-то улыбается, и от этого у неё делаются потусторонние глаза. — Когда мне грустно, я прихожу сюда, на этот берег, и смотрю вдаль.
— Почему? — снова спрашиваю я.
— Я хочу увидеть Морскую птицу.
— Да? А какую?
— Такую — голубого цвета. У неё благородная осанка, человеческие черты и огромные крылья.
— Ничего себе! — мне даже не верится. — А лазве такие бывают?
— Конечно, бывают, — на полном серьёзе говорит бабушка. — Только их не каждому дано увидеть. Морская птица показывается только тому, кому очень грустно. У кого совсем не осталось надежды, понимаешь? Совсем-совсем.
Я не понимаю.
— А ты видела когда-нибудь Молскую птицу, Лиза?
— Я?
* * *Помню, однажды, ещё там, в деревне, я пришла домой из школы. Это был, кажется, январь — снег валил и валил. Сугробы доставали до окошек, и нам каждый день приходилось срезать их лопатой. Как ножом по маслу — вжииииик!
Мама сидела за столом в жёлтых валенках и читала письмо.
— От бабы Лизы? — обрадовалась я. — Или от папы?!
Вообще-то, папа мне никогда не писал, но я всё равно ждала.
Я хотела, чтобы мама прочитала мне вслух, как делала раньше. Она никогда не давала читать мне письма самой, я даже не знала, как выглядит бабушкин почерк. Но мама скомкала вдруг в кулаке письмо, подошла к печке и бросила его в топку. Я смотрела, как огонь сжирает белый комок, и не понимала, зачем мама так сделала.
— Нет папы. И бабы Лизы тоже больше нет, — вдруг сказала она.
— Что?
— Их больше нет, — повторила мама каким-то стерильным голосом.
Так уставшие хирурги в сериалах про больницу сообщают родным о самом страшном, а они потом безмолвно плачут, утыкаясь хирургам в плечо.
Я заплакала, уткнувшись маме в плечо.
Мама обняла меня, усадила на колени и стала с силой гладить по голове. Сама она не плакала. Она вообще никогда не плакала, даже когда однажды чуть не отрезала себе ножом палец. Даже когда по телику показывают какой-нибудь жутко грустный фильм, где в конце главная героиня умирает или расстаётся с любимым, мама не плачет. Наверное, просто у неё внутри нет лишней влаги.
— Они что, умерли?
— Да, доченька. Папа с бабушкой умерли. «Как же так? — не понимала я. — Так ведь не бывает — чтобы два человека разного возраста из одной семьи вдруг взяли и умерли. Одновременно!»
— Их задавило машиной, да? Как бабушку Валю? — у меня вдруг стало гореть горло, как будто я проглотила раскалённый стеклянный шар.
— Да, дочка, да. Но ты не плачь, мы с тобой всё переживём.
Мы всё переживём.
Да, мы с мамой всё переживём.
Глава 3
Мама в пятнышку
Мы с мамой идём по набережной. На нас одинаковые белые сарафаны с большими карманами и хлопковые панамы. Мы похожи на двух альбатросов — горячий ветер развевает наши волосы и юбки. Я пересказываю маме новый клип (теперь у нас есть «МУЗ», ура!), и настроение у меня просто суперское!
В зарослях заливаются цикады, и от них вокруг всё гудит. Душно, как ночью на печке под верблюжьим одеялом. А море совсем рядом — переливается серебряными блёстками сквозь прибрежные сосны. Дрожит, как мираж, — зелёное-презелёное!
Мы покупаем мороженое в стаканчиках и скатываемся вниз по крутой сыпучей тропинке.
Вот оно — море. Ура-а-а!
Я скидываю шлёпки и на цыпочках бегу к воде. Раскалённый песок хватает меня за пальцы.
— Валя, мороженое! — кричит мама.
Приходится возвращаться. Мама расстилает на песке «соломку» и с ног до головы намазывает меня кремом от загара. Разве что пятки не намазывает.
— Мам, не надо, а? Я и так бледная, как поганка.
Мороженое течёт по моим пальцам, а я с завистью смотрю на прокопчённых солнцем мальчишек. Они привязали к сосне верёвку с палкой, раскачиваются на ней и прыгают с высоты в море. Тарзанка. Если бы не их белобрысые макушки, можно подумать, что они негритята. Точно, обесцвеченные негритята. Везёт же людям!
— Бледная кожа — признак аристократизма, — говорит мама, а сама в пятнышку. То есть нос у неё в пятнышку — она приклеивает на него треугольную бумажку. Приклеивай — не приклеивай, он у неё всё равно от природы такой. Даже огуречный крем на него не действует.
Я вдыхаю полной грудью — так здорово пахнет водорослями и шашлыками!
Раньше, когда мы гуляли с бабой Лизой, она всегда покупала мне шашлык — втайне от мамы.
Мы заходили в кафе к её знакомому грузину, дяде Арчилу, и заказывали шашлык. А ещё острый суп-харчо и хачапури с белым сыром — прямо из каменной печки!
Мы сидели за длинным деревянным столом, который дядя Арчил всегда скоблил своими кривыми ножами, а по стенкам вился кишмиш. Иногда я залезала с ногами на этот стол, вытягивала шею и ловила ртом чёрно-синие глянцевые ягоды. Баба Лиза никогда не ругалась — она пила вино из глиняной кружки и смеялась. Смех у неё был, как у разбойницы с большой дороги.
— Мам, я искупнусь?
— Прогрейся сначала. А то ещё простынешь перед школой. И прикрой плечи — сгоришь.
Можно подумать, что меня сделали из стекла.
* * *Список заветных желаний:
1. Найти парня.
2. Кожаные сапоги-чулки.
3. Компьютер (пускай будет даже секонд-хэндовский).
4. Чтобы прошли прыщи!!!
5. Похудеть на 5 кг (в идеале на 6) и носить лифчик.
6. Мир во всём мире, и никаких атомных электростанций.
7. Чтобы мы жили все вместе, как раньше.
* * *— Не знаю, Вика, что и делать: не берут Валю, и всё тут. Пахомов говорит, мест нет. А раньше он мне не мог этого сказать? — мама разговаривает по сотовому, а я читаю былину «Васюта и Микола Селянинович». Это из списка на лето.
Вот интересно, почему в школе всегда задают читать такую тоску? Ведь на свете столько всяких интересных книжек! Про Гарри Поттера, например, — супер! Но мама такое не разрешает. Говорит, что эти книги — мусор и их надо выбрасывать на помойку. А как книги можно на помойку? Их же столько людей старались, делали!
— Вкус к чтению нужно воспитывать с детства, — говорит мама и даёт мне пьесы Островского. А я хочу читать Стефани Майер — у неё про настоящую любовь. Или «Поющие в терновнике» — тоже прелесть! Мне в нашей сельской библиотеке порекомендовала тётя Маша. Они с мамой тёзки. Но мама отобрала у меня и назад отнесла. Ещё и с тётей Машей поругалась, мол, она мне всякую макулатуру подсовывает.
— …Я, если бы знала, что так всё сложится, и не приехала бы сюда… Ходила я в районо, ходила. Да, говорила…
Всё-таки странно, в школе — и мест нет. А у нас в деревне в этом году в первый класс пошёл всего один человек. Хотя у Козловых дочке тоже семь лет, но она не пошла. Её родители не пустили — они сектанты и со дня на день ждут конца света. А какая тут школа, когда конец света на носу?
Но я в это дело не верю — в конец света. Вернее, не боюсь его. Потому что, даже если он наступит, мы ведь все окажемся вместе. Снова все вместе: я, папа, мама и баба Лиза. И даже баба Валя будет с нами, хотя я её ни разу в жизни не видела.
— … Ума не приложу, что теперь делать… Что? Ты в своём уме? Да мне наплевать, что он устроит! Век бы мои глаза его не видели…
— Мам, можно, я погуляю?
— Сиди читай! — рявкает мама на меня, а потом на тётю Ботю: — Только попробуй! И вообще, не вмешивайся — это семейные дела, понятно?
Я чувствую себя как в клетке. Такая затюканная зверюшка в зоопарке, которая ест кашу из ведра и глядит на голубой клочок неба.
* * *Опять приснился этот ужасный сон.
Мы едем на нашей старой зелёной машине, все вместе. Бабушка рядом с папой впереди, а мы с мамой на заднем сиденье. Окошки плотно закрыты, за ними проплывают горы. Это с одной стороны. А с другой — море. Мы поём какую-то эстрадную песню — беззвучно, только широко открываем рты, как рыбы. Кажется, нам жутко весело — просто до чёртиков.
Я поворачиваюсь к окну и на линии горизонта, там, где море соединяется с небом, вдруг вижу что-то очень красивое и сияющее.
