Наталья Долинина - Мы с Серёжкой близнецы
А я не завидую. Я её люблю, Галю Беликову. Мы с ней с первого класса дружим, с первого дня. В тот день, как уроки кончились, почти все мамы и бабушки пришли за своими детьми. А наша мама, конечно, не пришла: зачем это, если у нас ключи есть? Но Галина бабушка очень заволновалась и говорит:
— Пойдёмте, деточки, со мной, я вас провожу.
А Серёжка ей:
— Пожалуйста, мы сами можем вас проводить, потому что вы уже не очень молодая.
С тех пор мы с Галей подружились. Теперь её бабушка не встречает, потому что мы вместе в школу и из школы ходим. Только просит Серёжку, чтобы он на улице получше присматривал за Галей, а то она очень рассеянная. Но это неправда. Она весёлая и добрая, наша Галя. И совсем не рассеянная.
Я её люблю, Галю Беликову. И ещё я её жалею. Потому что дома у них скучно до чего. Кругом салфеточки, дорожки, коврики, везде чисто — нигде нельзя поиграть. И разговоры такие скучные: «Галочка, уроки сделала?», «Галочка, кушать хочешь?» А наши папа с мамой вообще это слово «кушать» выносить не могут. Они считают: надо говорить «есть». Папа у Гали не знаю, где работает. Его никогда дома нету. Я его всего один раз видела: серьёзный такой. И тоже спросил у Гали: «Ты уроки сделала?» Как будто ничего нет на свете важнее уроков!
Сашка Бубнов очень всегда дразнит Галю — прямо изводит. Он её по-всякому обзывает: и маминой дочкой, и бабушкиной внучкой, и буржуйкой. Потому что Галя ничего не умеет делать. Но она же не виновата, если ей бабушка не позволяет. У них вообще ничего не разрешается трогать. «Не тронь, разобьёшь!», «Оставь, сломаешь!», «Садись за рояль!» — только и слышно. А Галя на Сашку не сердится, хоть он её и дразнит. Она добрая.
Но я не люблю к Гале ходить. У них все такие слишком уж вежливые. А Галя к нам — любит. И её, главное, отпускают. Никуда не пускают, а к нам — пожалуйста. Это потому, что её бабушке нравится наш папа. Она говорит: он хоть молодой у вас, а самостоятельный.
Сегодня в школе мне было скучно, потому что Галя заболела. И Бубнову, наверное, было скучно: дразнить некого. Он сегодня ни одного замечания не получил: на уроках не вертелся и в перемену не дрался; Даже Мария Тимофеевна сказала, что Комаров Сергей на него хорошо влияет. Потому что Серёжка теперь всё больше с Бубновым — даже Мишка Кузнецов рассердился. «Комаров, — говорит, — с двоечником связался, скоро сам на двойках поедет и колами будет подгонять». И неправда! А сам всё равно Серёжке звонит и спрашивает, что задано.
После уроков я пошла к Гале. Серёжка — со мной. А Бубнов — с ним. Вот пришли мы, позвонили. Галина бабушка открывает дверь. Сначала обрадовалась:
— Здравствуйте, — говорит, — деточки. А Галочка наша прихворнула. Вы заходите, только близко к ней не садитесь, а то можете подхватить грипп. Прихворнула наша Галочка.
И в это время она Бубнова увидела.
— А тебе, — говорит, — что здесь нужно?
Бубнов молчит, ничего не отвечает. А Серёжка за него:
— Он тоже к Гале пришёл.
Но бабушка этому совсем не обрадовалась.
— Ты, — говорит, — иди домой. У Галочки температура. Ей нельзя, чтобы много гостей. У неё температура. Иди домой.
Мне стало очень жалко Бубнова. А Серёжка тогда сказал:
— Я тоже пойду домой.
— Ну что ты, Серёженька, заходи, — отвечает бабушка. — Я как раз пирожок испекла.
И начинает Серёжке пальто расстёгивать. Но он вырвался, застегнул опять пальто и ушёл с Бубновым. А я стою и не знаю, как быть: с Серёжкой мне уйти или Галю проведать? А Галя из комнаты кричит:
— Маша, иди сюда!
Пришлось пойти. У Гали кроватка такая беленькая, не то что у меня — простой диван. И ночная рубашка с кружевами.
— Ты чего так долго раздевалась? — спрашивает Галя.
— Я не раздевалась. Я с Серёжкой пришла и с Бубновым.
— Так где же они?
— Их твоя бабушка не пустила.
— Почему?
— Не знаю. Она Бубнову сказала: иди домой. И Серёжка с ним пошёл.
Бабушка как раз входит с пирогом.
— Ты почему Бубнова не пустила? — спрашивает Галя.
— Какого Бубнова?
— Такого, что с Серёжкой пришёл.
— А зачем он пришёл? Ещё новое дело — каждого оборванца в квартиру пускать!
Это Бубнов — оборванец? И неправда! Серёжка тоже грязный. У Серёжки тоже штаны вечно съезжают. И бахрома внизу висит. И рубашка вылезает. Это она потому, что Бубнов считается хулиганом. А он не хулиган. Он только Галю дразнит из-за этой самой бабушки. Я говорю:
— Бубнов не оборванец.
И Галя тоже говорит:
— Бубнов не оборванец. Зачем ты его выгнала?
— Я его не гнала, — отвечает бабушка. — Я его вежливо попросила. И вообще рано к тебе мальчикам ходить. А этого я не гнала.
Галя спрашивает:
— А Серёже можно?
— Серёжа ведь не один приходит, а с Машенькой. И он такой порядочный мальчик. Кушай, Машенька, пирожок. Сейчас молочка принесу. Кушай пирожок, деточка.
До чего мне вдруг противно стало! У нас никогда, никогда не говорят так: пирожок, молочко, деточка. У нас совсем не такие все вежливые. Зато у нас Бубнова не выгоняют. Пришёл человек — и пришёл. Никто к нему не лезет. Бабушка пошла за молоком, а я говорю:
— Галя, вот я уроки тебе принесла. Списывай скорее, что задано, а то мне некогда.
— Посиди, — говорит Галя. — До того скучно одной лежать! С бабушкой разве поговоришь — сама видишь…
Но я не стала сидеть. Мне Галю жалко, конечно. Но только пирогов ихних мне не надо. Пусть Галя скорее поправляется и приходит к нам. А я к ним — не хочу.
Генеральная уборка
Мы сегодня все проспали! Мама ночью нам тапочки шила для праздника — вот утром и не услышала будильника. А я услышала и кричу:
— Мама!
Она не отвечает. Я зову:
— Серёжка!
Он проснулся злой и шипит:
— Спи, чего раскричалась! Ещё ночь — видишь, темно!
Я и заснула. Просыпаюсь — мама меня трясёт и говорит:
— Скорее, Машенька, пятнадцать минут осталось!
Мы быстро оделись, поели и побежали в школу. А мама ещё до нас ушла.
Приходим мы с Серёжкой из школы — дома у нас некрасиво так. Кровати не убраны, на столе грязная посуда, корки хлебные… Обычно мы все вместе убираем ещё до ухода, а сегодня некогда было. Серёжка мне и говорит:
— Давай, Маша, вымоем посуду и всё уберём. Вот мама обрадуется!
Я спрашиваю:
— А водогрей как же?
Нам водогрей не разрешают самим зажигать.
— Подумаешь, водогрей! — отвечает Серёжка. — Во-первых, я его запросто могу зажечь. А во-вторых, мы и холодной водой вымоем, под краном.
Ну, начали мы убирать. Хлеб и все продукты в буфет поставили, пыль везде стёрли, пол подмели, а посуду снесли на кухню и стали мыть. Серёжка моет, я вытираю. Хорошо так работаем! Все чашки перемыли, за тарелки принялись. И всё удивляемся: почему их так много? Завтракали мы втроём, а сколько тарелок испачкали! Потом вспомнили: мама не смотрела на нас, а мы взяли себе по три тарелки и с одной на другую кашу перекладывали, чтобы скорее остыла… Оказывается, это не так-то приятно — на трёх тарелках сразу есть!
Ну, что делать, приходится мыть! Вымыл Серёжка первую тарелку и даёт мне. А она противная такая, жирная… Я и говорю:
— Серёжка, ты с одной стороны мыл или с двух?
— С двух, — отвечает Серёжка. — А может, с одной. Не помню что-то.
— Ну, вымой с другой теперь!
Взял Серёжка тарелку, повертел её и говорит:
— Так я же не помню, с которой стороны мытое, а с которой — нет.
Стали мы рассматривать тарелку — везде она грязная, со всех сторон. Серёжка рассердился и кричит:
— Ну тебя! Это всё твои были выдумки на трёх тарелках завтракать. Мой теперь сама, а я вытирать буду.
Стала я мыть тарелку — ничего не получается. С одной стороны вымою — на другой уже жирные капельки появляются.
Я предлагаю:
— Серёжка, давай с мылом!
А Серёжка опять сердится:
— Ещё чего — с мылом! Давай лучше я водогрей зажгу. Мама обрадуется, что мы сами научились зажигать. Вот увидишь.
Ну, я чувствую, что Серёжка всё равно решил зажечь, и не стала спорить. Вот взял он спички, открыл водяной кран, повернул ручку от газа, которую мама поворачивает, спичку зажёг, поднёс к газу — а газ не горит.
— Ничего, — говорит Серёжка, — это он пока что набирается. Подождём минуты две.
Пошли мы к будильнику, две минуты постояли, вернулись в кухню. Опять не горит!
— Слушай, Серёжка, — говорю я. — Иди к тёте Наде: может, она дома.
Серёжка побежал, стучит — никто не открывает. Дёрнул дверь — заперто. Нет тёти Нади.
— Ну, что будем делать? — спрашиваю я у Серёжки.
— Ерунда, — говорит он. — Сейчас наберётся газ…
И вдруг как бросится к водогрею и давай принюхиваться.
Я спрашиваю:
— Чего ты нюхаешь-то?
