Ульяна Орлова - Время нас подождёт
— Господи, да когда же я видел Тебя голодающим и накормил? Когда видел Тебя жаждущим и напоил? Тридцать три года я искал Тебя и ни разу не видел Твоего лица, не мог послужить Тебе, моему Царю…
Тишина сменяется спокойной, нежной и чуточку грустной мелодией. И в этой тишине раздаётся ласковый голос:
— Истинно говорю Тебе: всё, что ты сделал нуждающимся братьям Моим, ты сделал Мне.
Артабан улыбается, и теперь его за руку берет Ангел и ведет к экрану, где Господь протягивает к ним Свои руки.
— Кончились странствия старого волхва, — говорит рассказчик. — Нашёл, наконец, Артабан Великого Царя, Спасителя. Дары его были приняты.[5]
На этом занавес закрывается, и Ангел — маленькая Ирочка поёт песню про Рождество. От волнения она позабыла слова первого куплета и вступила не сразу, но её голосок звучит чисто и звонко, стараясь каждого сидящего в небольшом зале обнять светлой радостью праздника.
На ладонь упадёт свет звезды.
В душе утихнет боль, и улыбнёшься ты.
Тени за спиной сделают шаг назад,
Когда увижу свет звезды в твоих глазах.
Скоро ночь привычно сбросит чёрные одежды.
В небесах сгорит звезда, но не умрёт надежда.
Второй куплет допевали все: и Катя, и Олежка, и Володя с Федей…
На ладонь упадет свет звезды.
В чудесный зимний сон ведут твои следы.
Только бы мне не упасть, не свернуть, и дойти
До утренней звезды по Млечному пути.[6]
Глава 26.
Диалог с совестью.
До марта ещё две недели, а весна чувствуется всюду. Рассветало раньше, просыпался я с какой-то лёгкостью, дни стали длиннее, наступление сумерек как-то незаметно отодвинулось к семи часам вечера; по утрам под нашими окнами пели птицы — не знаю какие, должно быть, синички, — они чирикают заливисто и долго, и песенка их похожа на звон капели. Но самое главное, от чего менялось всё мое настроение с «минуса» на «плюс» — от весеннего запаха, запаха мокрой коры деревьев, тёплого дождика и таявшего снега. Если случалось солнце — оно отражалось от снега так, что до слёз начинало слепить глаза, а подставишь ему лицо — так и чувствуешь, как греет оно не по-зимнему жарко. Так ярко оно светит только в марте.
Вот и сегодня был такой день — ну точно весна! Пригревает солнышко, дороги мокрые, снег липкий, малыши в детском саду смеются и катают шарики для снеговиков, чирикают птицы. А мне поставили по русскому пятёрку, случайно можно сказать, просто на диктанте попался отрывок из книжки, который мы читали с Наташей, из повести про настоящего человека. То есть о настоящем человеке… Но я всё равно не поверил, думаю, ошиблась учительница, а нет, правда — одна маленькая ошибочка в слове «будто» — я его раздельно написал… Здорово!
Я шёл по тропинке между детским садом и гаражами, раздумывая, стоит ли вытащить свой вертолёт на улицу, как давно уже предлагает Коля, или лучше дождаться, пока сойдёт снег? Дома-то я почти освоился с управлением этой машины, а как на улице она себя поведёт — не знаю. Вдруг улетит куда-нибудь? На крышу или на дорогу? Если на крышу — неясно как его доставать, а если ещё о провода зацепится и упадёт — сломается ведь, жалко… Но так хочется поднять его в небо — тесно ему в двухкомнатной квартире! Разве вертолёты для квартиры придумывают? Да нет, конечно!
Ещё я размышлял о том, что уже сто лет не слышал Юркиного голоса. Не, вру — неделю, наверное, а вот его лица не видел с самого его отъезда. Боюсь, что забуду, как он выглядит, и не узнаю его, когда мы пойдём его встречать. Фотокарточку достать надо, у Наташи есть. В последнее время мы с ней ладили, и я старался её не обижать… А встречать я Юру пойду обязательно, хоть он и говорил, что не надо, а Наташа рассказывала, что он точное время приезда ни за что не скажет, и лучше дома ждать… Пусть она дома ждёт, в тепле, и вкусненькое приготовит, а я побегу на станцию, и буду целый день дежурить! Наверное, целый день не получится, школа ведь…
От раздумий меня отвлекли странные звуки, похожие на разборку. Я поднял голову и обомлел: всего в нескольких шагах Перец дрался с нашим Володькой, командиром хулиганов, точнее он даже не дрался, а бил его; Володька и неумело махал руками, прикрывая голову.
Я замер, боясь пошевельнуться.
В мыслях я словно разделился на две половинки: один бросился на помощь, а второй, словно оцепенев, не двигался с места, продолжая смотреть на драку…
И ведь словно меня кто-то звал, совесть моя меня подталкивала, ну давай же Миша, Миша Жуков… Мишка… Миша!
… И вот уже возле меня сердито пыхтит Володька, и плачет редкими злыми слезами…
— Я старшему брату скажу, тот ему задаст… Он КМС5 по дзюдо, и не таких отделывал… — Володя вытер рукавом губы и вздохнул.
— Зачем ты с ним связался? — угрюмо спросил я.
— Ничего я с ним не связывался! Достал он меня уже! Пристаёт после школы: дай прикурить… Один раз я дал, а потом отказывался, а ему не понравилось, я же резко могу послать куда-нибудь… Ох…
— Вовка, где больно?
Мне хотелось уйти поскорее отсюда.
— Да ничё, нормально всё. А ты его знаешь, откуда? — он подозрительно глянул на меня мокрыми глазами, полными беспомощности и обиды.
— Было дело. Не связывайся с ним.
— Да у меня брат… — начал было Володька и махнул рукой. — Айда по домам. Ну его…
И я поплёлся домой.
«Ну и что… — стучало в голове, — теперь он задаваться не будет… Не, ну заступился бы, а дальше что? Сам получил бы только…»
И всё равно на душе у меня было тягостно.
«Ты боялся за Наташу… За Юру… За дом… Не хотел рисковать…»
Что за ложь?! Про Наташу я в тот момент вообще не думал. Стоял как пень и ничего не делал, оцепенев от липкого страха, который полностью завладел мною. И я ему подчинился, не сделав даже попытки побороть его.
Что такое?
Да, теперь, пожалуй, я не был рабом Перца. С появлением дома у меня появилась свобода, правда, наверное, до первой встречи с ним, кто знает… Сейчас Перец меня не увидел. Зато я стал своим собственным рабом. Или рабом страха, как угодно!
«Миха, да ты предатель! — думал я, шагая по таявшему снегу, по блестящим на солнце ручейками — и они меня теперь не радовали. — Ты им стал, ничего не делая…» Пусть это был не мой друг, а Володька, которому я нисколько не симпатизировал, и вообще после того случая со сторожем, я его сторонился, — сейчас мне было так паршиво, будто я предал своего самого лучшего друга.
Володьку ли я предал?!
Ночью мне не спалось. Я вертелся так, будто в постели у меня было сотни колючих камешков, мне хотелось спать, и утром надо было просыпаться и идти на уроки, а уснуть я не мог. Кот урчал в ногах, сладко так и беззаботно, а на сердце у меня было тяжело, и мысли вертелись всякие разные.
После того, как я увидел Перца в бинокль на башне — я размышлял над тем, сможет ли он как-нибудь навредить мне или Наташе, бабушке, Юре, если узнает, где я живу? И пришёл к выводу, что буду стараться не встречаться с ним, а если вдруг такое случится — ничего не скажу… Да и у Юры друзья есть, и сам он — сильный…
Почему, почему он уехал?! Да если бы он был здесь, случилось ли такое?
«Да что ты его-то винишь! — упрекнул я себя. — Стоял и смотрел, как Вовку бьют кто? Ты! И ничего не сделаешь уже…» Совсем ничего?
Это я прошёл мимо человека, на которого напал бандит. Почему Юра остановился и помог, а я — нет? Почему Артабан не прошел мимо, когда торопился встречать Бога? Казалось бы, что может быть важнее, а он остановился и помог… И не испугался ни воинов с мечами, когда спасал маленького ребенка, ни тех, что тащили девушку в рабство, ни землетрясения, он не боялся даже потерять дом! Почему Кирилл, не боясь угроз, защищает Петьку, с которого хулиганы, как и с меня, трясут деньги?
А я стою и смотрю…
Я снова заскрипел диваном.
Ответ был один — простой и ясный, как день: потому что я трус.
Что делать теперь?!
Мне было так горько, словно это я избил Володьку. Даже нет, наверное, ещё хуже. Мне хотелось плакать, и я не мог, да как же мне хотелось остановить время и вернуть тот миг, чтобы, чтобы…
Что, Миха, вступился бы ты тогда, или снова бы струсил?! Какую же, выходит, можно сделать подставу, ничего не делая, не двигаясь, не шевелясь. Предать себя и того, кто рядом, кого нужно бы защитить…
Где-то я слышал такую фразу.
Молчанием предаётся Бог.
Значит, я предал Бога?!
Это было невыносимо. Я встал, на цыпочках, стараясь никого не разбудить, прошёл на кухню, налил себе из крана воды и залпом её выпил. Потом с минуту поразглядывал магнитики на мирно гудящем холодильнике и ушёл в комнату. Уткнулся носом в подушку и заснул без снов.
Только под утро мне приснился короткий мутный сон. Я лежал там, на мокром снегу, а меня бил Перец. А неподалёку стоял Володька и смотрел на меня, и что-то говорил даже — не разобрать, что. Я хотел крикнуть Володьке: «Ну чего ты стоишь?!» — и проснулся. За минуту до будильника.
