Надежда Сапронова - Когда деды были внуками
Благодать, да и только!
Смотрел, смотрел Савелий, слушал, слушал — и стал опять пастушонком Савкой, что скакал когда-то за жаворонками по родным полям. И начал птицам подсвистывать. Сначала тихо, а потом все громче, все заливистей.
Неожиданный возглас Кондрашова привел его в себя:
— Гляди-ка, кажись, Ерёменко шествует!
На безлюдной дотоле дороге действительно показался человек. По особой походке, чуть вприпрыжку, друзья признали в нем одного из своих бывших товарищей — по первому году работы — забойщика Ерёменко: хороший малый, верный.
И тот их признал и поспешил навстречу. Долго хлопали друг друга ладонями и трясли за плечи старые друзья.
Оказалось, у Ерёменкн умер отец, он бросил шахтерить и едет домой хозяйствовать.
— Мать покою не дает, обижается, домой зовет. Да и женить меня собирается. А то, говорит, перестареешь, — несколько смущенно объясняет он и, в свою очередь, спрашивает, куда идут Кондрашов и Сапронов.
Те отвечают.
— Ах, черт вас дери! Так идите же немедля на нашу шахту! Там в кузнеце во как нуждаются! У нашего-то грыжа объявилась, на днях чуть не помер, а хозяин не пускает — замены нет. Двигайте, двигайте! В точку попадете. Далеко только. До вечера шагать будете.
— Вот то-то и хорошо! — говорит Кондрашов. — На ближние-то шахты нам дорога закрыта. А на дальнюю мы чистенькие явимся, незамаранные.
— И то правда, — соглашается Ерёменко. — Ну, так час добрый!
Всем троим время дорого, и, крепко пожав руки, товарищи расходятся, возможно навсегда.
— Стойте! — вдруг кричит Ерёменко. — Стойте! Забыл упредить: хозяин-то наш спесив больно. Почет любит, уважение. Чтобы шапочку снимали, чтоб стояком при нем стояли — и все такое прочее. Так вы уж, того… Соответствуйте!
— Ладно! — кричит Кондратов в ответ. — Посоответствуем.
К вечеру до шахты добрались. Неподалеку наткнулись на шахтеров, ночующих в степи. Подошли. Познакомились. Узнав, что Кондрашов и Сапронов пришли наниматься, один из шахтеров сказал!
— Сласти от нашего хозяина не ждите, ребята. Человек гордый и без совести. И подрядчик — такой же сатана. Бараки гнилые, пища гнилая, крепи гнилые. Холодно, голодно, и обвалы бывают.
— Ну что ж, други, посмотрим! — ответил на это Кондрашов. — На людях, говорят, и смерть красна, а мой дед по-другому говорил: «Бог не выдаст, свинья не съест!» И другая у него поговорочка была: «На бога надейся, а сам не плошай!» И я, братцы, так рассуждаю: если сам не плошаешь, в обиду себя не даешь — никакая тебя свинья не съест. А в жизни, между прочим, обратное получается: не свинья человека ест, а тот ее! Как бы и вашего хозяина… того… кто-нибудь не слопал!
Шахтеры засмеялись, потеснились и предложили нашим путникам хорошее «спальное» место.
Поболтав недолго в том же роде, один за другим все уснули.
Утром отправились вместе с прочими: шахтеры — в шахту, наша парочка — в контору.
В конторе хозяина еще не было. Молодой конторщик, о котором шахтеры рассказали, что это племянник и единственный наследник хозяина, предложил обождать. Друзья пошарили глазами по комнате — где бы присесть? Ни скамьи, ни табуреток нигде не оказалось.
Только позади стола стояло внушительное кожаное кресло с высокой спинкой, да по бокам стола — по табуретке. На одной из них сидел конторщик.
Заметив взгляд Кондрашова, конторщик сказал с усмешкой:
— При хозяине сидеть собираешься? У нас этого не водится!
Кондрашов подошел к нему поближе, сделал глуповато-растерянное лицо и, хлопнув себя по ляжкам, сказал полушепотом, наклонившись к конторщику:
— Да ну? А не врешь? А ежели он, скажем, до вечера не придет: неужто я до вечера стоять должен?
— И до вечера постоишь: невелик барин! Савка чуть не расхохотался, глядя на кондрашовскую «комедь». Однако выдержал.
Оба отошли к окну.
Савка хотел было примоститься на подоконнике, но Кондрашов так взглянул на него своими выразительными глазами, что тот сразу понял свою оплошность.
А конторщик насторожился уже.
Хорошо еще, что кепки сразу же у порога сняли, а то, пожалуй.
В это время какой-то парень вошел в контору в картузе, так и к столу подошел.
Конторщик привстал и ловким привычным жестом сбил картуз с его головы на пол:
— В какое место пришел, деревня? Учить вас…
Малый в испуге попятился к двери — и был таков!
Возможно, он пришел сюда впервые и, возможно, действительно из деревни. Остальные входившие шахтеры были, по-видимому, свои, уже вышколенные: шапки они снимали у порога и, разговаривая с конторщиком, мяли их в руках. Говорили негромко, почтительно и располагались возле стен, их не касаясь, чтобы не опачкать угольной пылью. Впрочем, были и непочтительные. Эти хотя и сняли картузы (а иные без них и пришли), но с конторщиком говорили полным голосом, чем-то недовольные, чего-то требующие.
С приходом хозяина все разговоры стихли. Хозяин сел за стол и уткнулся в поданные ему конторщиком книги.
Кондрашов и Савелий обождали, пока все пришедшие пройдут перед хозяйским столом (хозяин слушал их, не отрываясь от книг) и подошли к столу последними. Конторщик уже шепнул хозяину о цели их прихода, и тот поднял на них бесцветные, с красными жилками глаза-буравчики. Тут же вновь упер их в книгу, буркнув племяннику:
— Зачисли, отведи на кузницу и поставь на довольствие.
Ерёменко был прав: кузнец был нужен хозяину до зарезу. Но он, разумеется, и виду не показал. Конторщик принял документы новых работников и положил их в ящик стола: «Потом оформится. А пока нечего время терять!»
Кузница, в какую он их привел, была лучше многих: просторная даже, почти светлая; горн в порядке, инструмента вдоволь. Но, разумеется, нет такой кузницы, что пришлась бы по руке новому работнику. Каждый новый кузнец обязательно по-своему переложит инструмент и материалы в своем собственном, привычном ему порядке, чтобы не глядя хватать его в нужный момент: когда раскаленный кусок металла шипит и брызжет искрами — тут не время искать где что лежит.
На эту перекладку и на добавление полок и затычек на стенах ушел первый день, а затем началась работа, такая же как и на прежних шахтах: в кузнице и в подполье. Такая и, однако, уже не такая. Русско-японская война, позорная для царского самодержавия и губительная для России, многое перевернула в сознании народа. Иными стали и шахтеры. Теперь уже подпольщикам социал-демократам удавалось поднимать их на большие дела, чем борьба за собственный заработок.
Хозяйская коммерция
Много хозяев узнал Савелий за пять с лишним лет своей работы на шахтах, но такого, как новый, еще не встречал. Владел он четырьмя шахтами, но по доброй воле никогда туда не спускался. Разве уж нужда заставит: потолок обвалился, водой залило, авария в стволе получились с человеческими жертвами, — надо следы заметать, чтобы под суд не попасть.
Целые дни проводил хозяин в конторе, уткнувшись в расчетные книги. Искал, какие статьи расхода можно еще срезать, чтобы увеличить приход. А люди, трудом которых он жил? Они только ярлычки к цифрам. Не интересовался он и состоянием шахт. Работают — и работают: была бы прибыль.
И вот однажды (месяца три с лишком успели до того поработать на шахте Кондрашов с Савкой) хозяин обнаружил, что на одной из шахт снизился приход.
Он засопел. Проверил еще раз: точно, уменьшился. Хозяин крякнул, побагровел весь. Конторщик взглянул в его лицо и встрепенулся: может, удар? Тогда — он наследник!
Но радовался он преждевременно. Дядя поднял над столом свое грузное тело и, наклонившись к племяннику, ударил его по щеке.
— Ты что же, щенок, не докладываешь? В книгах не разбираешься? Так за что ж я тебя, мозгляка, кормлю, наследником сделал? Дядю разор ожидает, а он помалкивает!
— Да помилуйте, дяденька, какой же разор? Самая малость меньше! — залепетал перепуганный племянник.
— Зови, мозгляк, десятника, подрядчика, управляющего!
Конторщик опрометью бросился за дверь. Подрядчика поймал по дороге и вернулся с ним тотчас же. Тот подтвердил:
— Малость уголька поубавилось. Пласт чуток победнел, а оборудование не соответствует. Вот подновить бы, и уголек опять потечет за милую душу!
В глазах хозяина зарябили цифры расхода.
— Закрыть! Не нужна мне эта негодная яма. Закрываю! Подготовь документы! — и плюхнулся на кресло! вопрос о закрытии шахты был решен.
Трое шахтеров, вошедших в контору при этих словах хозяина, испуганные его криком, попятились назад. Но смысл слов был так понятен и страшен, что они сначала остолбенели в дверях, а потом бросились на шахту, передавая всем встречным тяжкую весть.
Через час все стало известно всем.
Залетела весть и в кузницу…
