Ганс Краузе - Али-баба и Куриная Фея
— Ах ты, глупая курица! Это я и без тебя слышал. Я хотел бы знать, что именно попало Ренате в глаз.
— «Что, что»! — сказал Макки. — Однажды летучая мышь попала мне в голову.
— Какая чепуха! — возразил Факир. — Разве ты когда-нибудь видел среди белого дня на шоссе летучих мышей?
Малыш предложил другую версию.
— Однажды, — сказал он, — я ехал на велосипеде, мне в глаз залетела муха, и я сразу же наскочил на дерево.
Все покачали головами.
— Нет, Ренате в глаз попала не муха!..
— Скорей, это был камень.
— Камень? Да ты что, откуда там мог взяться камень! С луны, что ли?
— Ты так думаешь? Камень можно бросить, им можно выстрелить из рогатки, — сказал Факир.
До чего неприятный разговор!
Али-баба предпочитает исчезнуть.
— Чёрт побери, у меня болит живот, — говорит он. — Сегодня за обедом я наелся белых бобов…
Он проворно взбежал по лестнице в свою комнату.
Заноза сидел за столом и разбирал свои карманные часы. Али-баба ещё не успел закрыть за собой дверь, как Заноза уже заговорил все о том же несчастном случае.
— Мне очень жаль Ренату, — сказал он. — Будем надеяться, что с её глазом всё обойдётся благополучно. У нас в деревне был один парень, так вот ему однажды попали в глаз снежком, да так неудачно, что он ослеп.
— Ослеп?
Чтобы удержаться на ногах, Али-баба хватается за стол.
— Да, у него оказалась повреждённой сетчатка. Этот паренёк учился со мной в одном классе.
Али-баба тихо подходит к своему шкафчику. У него так дрожат руки, что он не может открыть дверцы. Значит, и Рената может ослепнуть… Он вспоминает старого инвалида Мешке, который потерял зрение ещё в первую мировую войну и с тех пор живёт со своей невесткой на Штернкикергассе. Али-баба явственно представляет себе его, старого и седого. Сгорбившись и постукивая палочкой, он бредёт по улице. За синими очками… мёртвые глаза.
А Рената? Неужели и она больше никогда не увидит ни солнца, ни неба, ни цветов? Али-баба не в силах додумать эту мысль до конца. Он пытается успокоить себя. Может быть, у Ренаты всё ещё обойдётся? Может быть, тому мальчику, которому попал снежок в глаз, просто не повезло. На короткое время Али-бабе удаётся немного утешить себя. Но очень скоро он снова начинает думать о школьном товарище Занозы и о старом инвалиде Мешке. Может быть, и Ренате, когда она выйдет из больницы, тоже придётся носить тёмные очки. Али-баба вздрагивает. И во всём виноват он! Это он целился в неё из рогатки. Если бы только врачи смогли ей помочь! Он бы сделал всё, всё!
Али-баба не в силах усидеть в четырёх стенах. Он выходит на улицу. Уже темно. Он бесцельно бегает взад и вперёд по деревне, пока внезапно не оказывается у деревенской пивной.
— Разрешите, пожалуйста, позвонить от вас в больницу, — просит он хозяина. При этом ему не приходит в голову, что у него нет с собой ни пфеннига, чтобы заплатить за разговор.
— Это, вероятно, насчёт того несчастного случая? — с любопытством спрашивает хозяин.
Али-баба кивает, и хозяин также отвечает ему кивком головы.
— Телефон стоит в соседней комнате, — говорит он.
— А вы, случайно, не знаете номер больницы?
— Больницы? Нет, дорогой мой. Алкоголь убивает все микробы. Кто пьёт каждый день, тот не болеет. Даром я, что ли, с утра до вечера торчу за стойкой? С больницей у меня, слава богу, никаких дел нет. Но номер ты найдёшь там же. Он наверняка записан на стенке у телефона. Только не забудь включить свет. Выключатель, как войдёшь — направо.
Али-баба выполняет все указания хозяина. Он идёт в соседнюю комнату и включает свет; телефонный аппарат висит у самой двери. Пёстрые обои вокруг него густо исписаны карандашом, шариковой ручкой, чернилами. На стенке нацарапано телефонов тридцать, не меньше: полиция, пожарная, охрана, комендатура, пивной завод, родильный дом, хозяйственный отдел, вызов такси, больница… Али-баба неуверенно набирает нужный номер. Не так уж часто ему приходилось звонить по телефону. Наконец окружная больница всё же отвечает.
У Али-бабы выступает холодный пот.
— Я бы хотел знать, как чувствует себя Рената, — робко бормочет он.
— Какая Рената? Вы должны назвать имя и фамилию больной и указать, в какой палате она лежит, — требует сестра на другом конце провода. — И кто вообще со мной разговаривает?
— Я! Фу-ты ну-ты! Хорст Эппке из… из народного имения Катербург, — отвечает окончательно смешавшийся Али-баба.
Проходит ещё некоторое время, пока сестре удаётся наконец выяснить, что хочет узнать её бестолковый собеседник.
— Обождите минутку, — говорит она своим профессионально ровным, мягким голосом. — Не кладите, пожалуйста, трубку. Я сейчас справлюсь в хирургическом отделении.
Хирургическое отделение!.. У Али-бабы по спине забегали мурашки. Он уже представил себе Ренату, лежащую на операционном столе. В операционной светло и чисто, яркий свет ламп отражается в кафеле стен. У врачей серьёзные лица. Слышно, как позвякивают инструменты. «Сестра, пожалуйста, наркоз!» Ренату просят считать вслух, пока она не заснёт. Девушка считает: «Раз, два, три, четыре… Её голос слабеет. — Пять, шесть…»
Всего лишь несколько недель назад Али-баба видел кинокартину «Квартет впятером». Там как раз показывали операционную.
— Алло, вы слушаете? — Голос сестры возвращает Али-бабу к действительности. — Вы слушаете? — повторяет сестра. — Герру Бауману мы уже сделали рентгеновский снимок и наложили гипс. У него трещина в бедре. Больной держит себя очень мужественно. Но несколько недель ему всё же придётся у нас полежать.
— А как Рената? Что с ней? — в тревоге кричит Али-баба, прижимая к уху телефонную трубку.
Помолчав минутку, сестра продолжает:
— У фрейлейн Либиг только внешнее повреждение, сам глаз, к счастью, не пострадал. Дальнейшее лечение больная может пройти в амбулаторных условиях. Мы просим вас поэтому прислать за ней машину из народного имения. Девушку надо взять домой. А наши машины предназначены только для экстренных вызовов. Если можно, пришлите машину ещё сегодня.
Али-баба растерянно смотрит на телефонный аппарат.
Что? Он должен прислать машину? Ах ты горе! «Небось они там, в больнице, решили, что я директор народного имения, — думает он испуганно. — Сделаю вид, что я уже не слушаю…»
Али-баба нерешительно отнимает трубку от уха, чтобы положить её на рычаг. Но в это время вновь раздаётся голос сестры.
— Алло! Вы меня поняли? Надеюсь, на вас можно положиться? — говорит она настойчиво.
Али-баба вновь подносит трубку к уху.
— Спасибо, да, я обо всём сообщу, — послушно бормочет он.
Разговор окончен. Али-баба кладёт трубку на рычаг. Он покидает пивную, так и не вспомнив, что должен хозяину. В зале нет ни души, и никто его не останавливает. Хозяин открывает в погребе новую бочку с пивом.
— Я ещё покажу этому парню! — кричит он позднее, став опять за стойку. — Этот паршивец, наверно, решил, что у меня телефон коллективный… Как бы не так!
Али-баба поднимается на холм, где расположено народное имение. Уже совсем темно. С чёрного, как сажа, неба моросит мелкий дождик. Али-баба ломает себе голову, кому передать просьбу сестры о машине. Директору? Невозможно! Он никогда не осмелится пойти к Харнаку. Кнорцу? Нет! Лучше забраться в логово льва.
«Как тебя, дурака, угораздило ни с того ни с сего позвонить в больницу?» — заорёт заведующий хозяйством, который во всех случаях жизни норовит придраться к ученикам… Остаётся ещё политруководительница… «А почему бы и нет? Толстуха Мукке всегда относилась ко мне неплохо, — думает Али-баба. — Кроме того, она женщина, а с женщинами легче договориться…»
Хильдегард Мукке сидела за своим письменным столом. Целый день она провела в полевых бригадах. Сейчас она стучала на старой пишущей машинке, чтобы собрать воедино все жалобы, замечания и предложения рабочих. За один этот день Хильдегард Мукке узнала куда больше важных вещей, чем на десяти собраниях.
— Товарищ Мукке, — сказал ей один рабочий, — ты должна хоть разок взглянуть на конуру, в которой я живу вместе с семьёй вот уже пятнадцать лет. Нам давно обещали новое жильё. Почему же руководство не держит своего слова? Я могу работать каменщиком и, если нужно, буду по вечерам помогать на строительстве. Разумеется, бесплатно…
— Послушай-ка, коллега Мукке, — жаловался ей другой рабочий. — Моя жена говорит, что в универмаге опять нет вёдер. Что ж нам, по-твоему, носить воду из колодца в суповых мисках?
— Коллега, — рассказывал Хильдегард Мукке третий рабочий, — я неплохо зарабатываю, и иногда по вечерам мне хочется развлечься. Моя жена ещё молодая женщина. Ну так вот, мы любим ходить на танцы, но обратная дорога портит нам всё веселье. Вы когда-нибудь гуляли по Катербургу ночью? Темно, как в могиле! Ни один фонарь не горит. Того и гляди, налетишь на столб и набьёшь себе шишку. В кооперативе ламп сколько угодно. Так в чём же дело? А вот в чём: товарищи из нашего местного совета ложатся спать вместе с курами. Им и горюшка мало, что на улицах тьма кромешная…
