Леонид Жариков - Повесть о суровом друге
Ни о чем больше не хотелось говорить. Всю дорогу, пока шли домой, мы не проронили ни слова.
Глава шестая.
БИТВА НА РЕКЕ КАЛЬМИУС
Час битвы близок. Сегодня грозно
Враги сойдутся померить силы.
Пусть трус уходит, пока не поздно,
Сегодня многих снесут в могилы.
1
Город стоял по правую сторону речки. По другую шла степь - море полыни, кашки и молочая.
От речки поднималась крутая каменистая гора, на ней расположились нестройными рядами землянки, косоглазые, с длинными печными трубами, с крышами набекрень. Извилистые улицы ручьями сбегали с горы к речке.
Между этими улицами тянулись кривыми линиями тесные переулки. Они служили для свалки нечистот и назывались Грязными. По этим улочкам никто не ходил, и летом они густо зарастали лебедой, лопухом и колючками. Кое-где среди бурьяна желтели подсолнухи, выросшие сами собой на мусоре.
Грязные улицы были излюбленным местом наших собраний. Здесь решались все неотложные дела. Так было и в то памятное июльское воскресенье семнадцатого года.
Мы собрались на Грязной с утра. Причина была важная: предстояла битва с кадетами, битва не на жизнь, а на смерть.
Наш главнокомандующий Васька держал перед нами речь. Он стоял на опрокинутой тачке голый по пояс (рубашку стирала мать) и, потрясая кулаками, выкрикивал:
- Товарищи пацаны! До каких пор будем терпеть! Царя скинули? Скинули. Значит, должна быть свобода. А чего кадеты всю власть себе заграбастали и задаются?
Концы веревки, которой были подвязаны Васькины штаны, яростно болтались и подпрыгивали.
- Почему богачи учатся читать и писать, а нас в школы не принимают?
Золотистые, как пшеничная солома, волосы на Васькиной голове росли буйно и неудержимо. Они сползали клиньями на виски, на высокий лоб, а на затылке даже закручивались в косичку. Брови у Васьки были грозно сомкнуты, а голубые глаза метали молнии.
- Кадеты на ставок нас не пускают, купаться не дают, - продолжал он. - Вчера колбасник Сенька нашему Алеше Пупку голову проломил. Поглядите, вон у Алеши голова перевязана. За что сироту мучить? Мы с вами кто?.. Я спрашиваю, кто мы?
Ребята не знали, как отвечать, и помалкивали.
Мне захотелось поддержать Ваську, и я выкрикнул:
- Пролетарии всех стран!
- Правильно! - одобрил Уча.
А Васька, ободренный нашими возгласами, продолжал:
- ...И если мы пролетарии всех стран, что мы, ставок у кадетов не отвоюем?
- Отвоюем! - поддержали ребята.
- Что мы, кадетам по шеям не дадим?
- Дадим! - загудели голоса.
- Царя кто скинул?
- Я! - выкрикнул Уча.
- Правильно! - подтвердил Васька. - Я сам видел, как Уча и Абдулка за веревку тянули. Значит, ставок теперь наш. Верно я говорю?
- Верно, верно! - одобрительно кричали отовсюду.
- Тут кадеты письмо прислали, - сказал Васька, - сейчас Ленька прочитает.
Я взобрался на тачку. Абдулка Цыган, у которого под глазом красовался лиловый синяк - «подарок» кадетов, порылся за пазухой и вместе с обрывками веревок, гвоздями и цветными стекляшками извлек черный конверт. Посредине конверта зловеще белели череп и две скрещенные кости.
При виде страшного письма все подались вперед.
- Смерть! - прошептал кто-то.
- Тише, может, там бомба, - сказал Илюха.
Я вскрыл конверт. К моим ногам упала желтая двадцатирублевая керенка.
Стукаясь лбами, ребята бросились поднимать.
- Глянь, деньги! Зачем это?
Васька взял из рук Илюхи керенку, повертел и кивнул мне:
- Читай, Лёнь, потом узнаем.
Я вынул из конверта тетрадный листок в три косых. На нем синими чернилами крупным красивым почерком было написано:
- «Я вчера приехал из Петербурга, и мне пожаловались, что вы, оборванцы, не хотите повиноваться нам и даже деретесь...»
Прочитав это, я запнулся.
- Читай, чего остановился? - загалдели ребята.
- Тут руганье, - сказал я.
- Читай, - зашумели вокруг, - читай все подряд!
- «Кухаркины сыны, рабы презренные! Как вы смеете поднимать руки на своих господ? Свободы захотели? Я вам покажу свободу!..»
Я взглянул на ребят. Задрав головы, они в недоумении глядели на меня. Я продолжал читать:
- «А в общем, а ла гер, ком а ла гер[3], как говорят французы, сегодня я приеду к вам с моим войском, и скажите там вашему сапожнику Ваське, чтобы он поклонился мне в ноги, когда приеду, а то я не люблю ослушания!..»
На этот раз поняли все и обиделись.
- А вот этого он не пробовал? - вскричал Уча, грозя костылем.
- Тише, не мешайте слушать.
Напрягая голос, я читал дальше:
- «Приказываю собрать к моему приезду и сдать оружие. Кадет 4-го Санкт-Петербургского кадетского корпуса, 5-го класса Геннадий Шатохин».
Дальше шла приписка карандашом большими кривыми буквами:
- «Выходите сегодня на пустыр, мы вам набем морды. А на 20 рублей нехай Васька закаже себе гроб. Гроза и молния - силач Семен Муромец (у которого кулаки смертью пахнут)».
Когда я кончил читать, поднялся невообразимый свист, крики, топот ног.
Васька вскочил на тачку и поднял письмо:
- Что будем делать?
- Ответ писать!
- Не надо ответа!
- Бить кадетов!
- Голосуй!
- Кто за то, чтобы кадетов бить, подымай руки кверху. Вот так...
Мы дружно исполнили команду. Васька сурово оглядел нас и сказал:
- Против нема никого? Значит, объявляем кадетам бой... - Васька помедлил и добавил: - Не на живот, а на смерть!
На тачку взобрался Абдулка, которому кадеты передали письмо, и рассказал, как его поймали враги, как били, а потом приказали передать письмо. Абдулка сказал, что сочинил письмо настоящий кадет, приехавший из Петербурга на побывку, а приписку сделал сын колбасника Цыбули Сенька. Кроме того, мы узнали, что вражеским войском будет командовать сам кадет, верхом на лошади и с настоящей шашкой.
- Кадета Генькой зовут, а отец у него генерал, - рассказывал Абдулка. - Этого Геньку слуги укачивают, когда он спать ложится.
- Не ври.
- Ей-богу, правда: кладут в люльку и качают.
- Выдумываешь...
- Да нет же. И это еще не все. Слуги ему штаны по утрам надевают.
- А сам?
- Не умеет.
- Вот гад...
- Ничего удивительного нет, - заключил Уча, - богачи что хотят, то и делают, с жиру бесятся. У них только птичьего молока нету.
- Есть, - выкрикнул Илюха, глядя на нас бесстыжими глазами, - я сам видел, как Генька птичье молоко пил!
Ребята рассмеялись, а Васька вскочил на тачку и яростно взмахнул кулаком:
- Долой десять министров-капиталистов!
- Долой! - поддержали мы, хотя никто из нас не понял, о каких министрах шла речь. Но если Васька сказал - значит, долой!
- Я ихнему Геньке пропишу письмо вот этим карандашом! - И Уча воинственно потряс костылем.
- Вась, а правда, что кадеты хотят обратно царя поставить? - спросил я.
- Уже поставили, - хмуро отозвался Васька, - только называется он не Николай, а... как-то... забыл.
- Керенский, - подсказал Абдулка.
- Верно. Этот кадетский царь Керенский только называется царем, а сам с виду мокрица: глянешь, и плюнуть охота.
- Какой же он?
- Поганый: волосы как сапожная щетка, нос толстый, а правая рука за пазухой.
- Почему?
- Камень там держит... камень за пазухой, понятно?
- Правитель нашелся, - передразнил Уча. - Деньги свои выпустил.
Ребята стали разглядывать керенку, присланную колбасником. Она была похожа на обертку от дешевой конфеты. На ней, как и на царских деньгах, значился двуглавый орел, но какой-то ощипанный и без короны.
Васька продолжал:
- Я вам про войско Керенского рассказал бы, да боюсь, кишки со смеху порвете.
- Не порвем, Вась, расскажи.
- У него армия - одни тетки в юбках.
- Как тетки? - удивились ребята.
- А так. Набрал теток и разных женщин, одел их солдатами, дал винтовки и приказал: «Стреляйте!»
Ребята рассмеялись - кто недоверчиво, кто весело.
- Не может быть, чтобы тетки стреляли.
- Ей-богу, не вру.
- А командир тоже в юбке?
- И командир в юбке. Зовут Мадам, шапка солдатская, на ногах сапоги, а ружье кривое, вроде кочерги: целишь прямо, а пуля летит вбок.
Ребята покатывались со смеху.
- Это войско называется «Батальон смерти», - продолжал Васька под хохот ребят.
Уча спросил:
- Почему называется «Батальон смерти»?
- Потому, что с этого батальона можно обсмеяться до смерти.
Васька взял керенскую двадцатирублевку и наколол ее на пику.
- Не признаем кадетов! Мы большевики!
- Вась, расскажи про Ленина, - попросил Абдулка.
- После боя, сейчас некогда.
