Эдит Несбит - Общество «Будем послушными»
«У меня кровь закипает в жилах».
Ноэль очень огорчился, когда это услышал, потому что у всех остальных людей кровь в жилах леденела, когда мы рассказывали эту историю.
Дядя объяснил ему, что он научился в Индии одновременно и кипятить свою кровь и замораживать.
Наверное, это как-то связано с климатом. У тех, кто живет в Индии, кровь все время кипит, хотя я все равно не понимаю, как им удается есть столько перца. Но не стоит отклоняться от главной темы — про перец дальше ничего не будет. Вот про кипящую кровь вы еще услышите.
Когда станционная бричка вернулась за дядей, он попросил нас проводить его до вокзала и роздал нам по полсоверена безо всякой дискриминации по возрасту или полу. Он у нас истинный британец, без всяких эдаких глупостей!
Когда поезд тронулся, мы все прокричали прощальное ура, а потом предложили кэбмену шиллинг, чтобы он довез нас до перекрестка, но он подвез нас даром, потому что, как он сказал, старый джент слишком много оставил ему на чай. Как редко встречаешь ныне искреннее и благодарное сердце! Мы прокричали ура еще раз, славя добродетель нашего возничего, и поспешили домой, чтобы обсудить, как нам извести наши деньги.
Я не смогу отчитаться за все эти деньги, они растаяли как вешний снег на лугах (слушайте больше Денни), и почему-то они всегда исчезают тем быстрее, чем их больше. Мы накупили множество вещей, о которых давно мечтали, и нам принесли их прямо из магазина в аккуратных коричневых пакетиках, но все это опять же не имеет ни малейшего отношения к нашему повествованию, кроме той покупки, на которую скинулись Освальд и Денни.
Они купили пистолет. На это ушли все деньги, но если Освальду и случалось порой пожалеть о том, что он так быстро расстался со своей долей, он говорил себе:
«Ну и пусть. Нам нужен пистолет, настоящий, а не эти дурацкие кремневые ружья. Вот придет грабитель, а мы совершенно безоружны!»
Мы решили пользоваться им по очереди и подальше от дома, чтобы не волновать взрослых, которые почему-то боятся пистолетов — а мы нисколечки не боимся.
Между прочим, купить пистолет предложил Денни. Освальд сперва онемел от изумления, но, надо признать, Денни сильно переменился в нашей компании. Пока все остальные пировали в кондитерской на Хай-стрит, мы принесли домой свое приобретение и даже удержались от соблазна посшибать по дороге ворон с телеграфных проводов.
После чая мы созвали совет, и Освальд объявил:
«У нас с Денни есть секрет».
«Знаю я ваш секрет», — фыркнул Дикки, — «вы наконец, разыскали тот магазинчик, где мятные лепешки идут по четыре унции за пенни. Мы с Г. О. уже сто лет о нем знаем».
Освальд сказал: «Лучше заткнись. Не хочешь слушать, так уходи. А если остаешься, клянись торжественной клятвой».
Этой клятвой мы клянемся только в самых серьезных делах, так что Дикки сразу понял, что мы не шутки шутить собрались, и сказал:
«Конечно, конечно, продолжай! Я ведь думал, вы понарошке!»
Все произнесли слова торжественной клятвы. Ее сочинил Ноэль — еще давно, когда мы нашли в Блэкхите гнездо дрозда.
Я не скажу и не открою,
Не украду и не зарою, (как Пинчер косточку — это уже не из клятвы — О.)
Пусть подлецом меня считают,
Коль эту тайну разболтаю.
Стихи, как всегда, не очень-то получились, но для клятвы они годятся. Когда все поклялись (вплоть до Г. О.), Дикки сказал: «Так в чем дело?»
В горделивом молчании Освальд извлек таившееся на его груди сокровище, и все члены совета замерли от изумления. Пистолет еще не был заряжен, поэтому мы даже девочкам позволили его подержать.
Тут Дикки и говорит: «Пошли охотиться!»
И мы решили: пора. Г. О. хотел еще сбегать в деревню и купить за пенни рожок в охотничьем магазине, чтобы мы трубили «на зверя», как в песне, но мы решили, хотя бы из скромности, не трубить, пока не затравим добычу. Зато эти разговоры о песне помогли нам решить, на какого зверя мы собираемся охотится: нам предстояло бесстрашно сразиться с лисой.
Освальд разрешил Денни взять пистолет на целый день и на ночь положить его под подушку, только не заряженный, а то чего доброго ему что-нибудь присниться, и он спросонья как выстрелит!
Так бы Освальд еще поспорил, но у Денни болел зуб, а пистолет под подушкой должен был его подбодрить, хотя, конечно, боль от этого не пройдет. Зуб разбаливался все сильнее, и дядя Альберта заглянул Денни в рот и сказал, что зуб сильно шатается. Денни признался, что пытался раскусить им орех. То-то и оно — пришлось ему отправляться в постель с ваткой, смоченной камфарой, и красной фланелевой тряпкой через всю щеку.
Освальд знает, как надо обращаться с больными, поэтому на утро он не запустил в Денни подушкой, а тихонько подошел к постели страдальца, чтобы потрясти его за плечо. Но гнездышко оказалось пустым, и даже пистолета там не было (чуть позже я нашел его в комоде). Тогда Освальд пошел будить остальных — с ними церемониться не приходилось, ведь у них-то зубы не болели — и когда мы все поднялись, то как раз успели услышать стук колес и, выглянув из окна, увидели, как Денни и дядя Альберта укатили на высокой фермерской тележке с красными колесами.
Мы быстро-быстро оделись и побежали вниз спросить, что же все это означает. На столе мы обнаружили записку от Альбертова дяди:
«Денни проснулся от зубной боли рано утром. Он поехал к дантисту, чтобы уладить с ним это дело, как подобает мужчине. К обеду вернемся».
Дора прочла и объявила всем нам: «Денни уехал к дантисту».
«Наверное, они родственники», — сказал Г. О. — «Денни — просто уменьшительное от дантиста».
Он, конечно, хотел пошутить. Он все время старается шутить, потому что хочет стать клоуном, когда вырастет. Что ж, мы посмеялись.
«Интересно», — сказал Дикки, — «сколько он получит за этот зуб — шиллинг или полкроны?»
До той минуты Освальд был погружен в мрачное раздумье, но теперь встрепенулся и сказал:
«Конечно, я и забыл! Он получит деньги за зуб и к тому же прокатится. Стало быть, мы вполне честно можем пойти на охоту и без него. А я уж думал, придется отложить!»
Все остальные согласились, что это будет вполне честно.
«Мы можем поохотиться еще раз, когда он вернется», — добавил Освальд.
Мы слыхали, что на лис полагается охотиться в красной куртке и верхом на лошади. Ни того, ни другого у нас не было, только Г. О. напялил красный свитер, который сто лет назад носил дядя Альберта. Но он все равно ворчал, что у нас нет охотничьих рожков.
«Мы можем сами гудеть», — предложила Дора, но он знай свое: «Не хочу сами, хочу в рожок!»
Мы особо не снаряжались — надели треуголки, захватили деревянные сабли и повесили Г. О. на груди табличку, чтобы все видели: мы «Охотники из Моат-Хауза». А еще мы повязали по куску красной фланели на шею нашим собакам, чтобы они выглядели как настоящие гончие, но они все равно выглядели сами по себе, да еще будто простуженные.
Освальд засунул в карман пистолет и несколько патронов. Он не хуже вас знает, что в лис стрелять не полагается, но пистолет был нам нужен на случай если повстречается медведь или крокодил.
И мы бодро тронулись в путь. Прошли через сад, через два соседних поля и вдоль ограды третьего, а этой ограде мы как раз на днях проделали дырку: пролезешь через нее, два шага — и ты в лесу.
Лес был тихий, зеленый, собаки ошалели от счастья и тут же зарылись носом в землю. Пинчер поднял зайца. Мы заулюлюкали и бросились в погоню за ним, но паршивый кролик куда-то свернул и спрятался. Пинчер так и не нашел его, и пришлось идти дальше.
В конце-концов мы велели Дикки быть лисой и погнали его по зеленым холмам и долинам. Собак у нас было только трое, — Леди, Пинчер и Марта, — поэтому мы присоединились к заливистой своре и лаяли изо всех сил; и так, на полном ходу лая во всю глотку, мы слетели с очередного холма и наткнулись на нашу добычу. Наша лиса стояла посреди тропинки и рассматривала что-то рыжее у своих ног и вдруг крикнула нам:
«Идите скорее сюда!» — таким голосом, что нас всех озноб продрал по коже.
Наша лиса — то есть Дикки, а то все запутается — показала нам то рыжее, на земле, что уже начали обнюхивать собаки.
«Настоящая живая лиса!» — сказал он. Вот именно, настоящая, только не живая: когда Освальд приподнял ее, то увидел, что у нее из головы течет кровь. Кто-то подстрелил ее — прямо в голову — и она скончалась на месте. Освальд сказал об этом девочкам, и они принялись реветь. Честно говоря, Освальду тоже было жалко лисичку.
Лиса была уже совсем холодная, но шкурка такая красивая, и хвостик, и маленькие лапки. Дикки поспешил взять собак на поводок, чтобы они ее не трогали.
«Как ужасно, она никогда уже не посмотрит на нас своими маленькими глазками», — сморкаясь, всхлипывала Дора.
«И не будет удирать от охотников, и не заберется в курятник, и не попадет в ловушку, и вообще ничего интересного уже не будет!» — сокрушался Дикки.
