Юрий Бриль - Рядом с зоопарком
Кодла скатилась вниз по лестнице. Дима вернулся ни с чем.
Сварили суп. Разлили по тарелкам, начали есть, тут услышали гитарные переборы, Лимон гнусаво запел:
А беби, беби, беби!
Я твой дегенерат.
Набей, набей, набей меня —
Я только рад!
— Концерт бесплатно послушаем, — сказал Рафаил.
— За десять рублей, — уточнил Дима. Он уже успокоился и как ни старался «распсиховаться», не мог, а значит, не мог выполнить просьбу Лимона, которую тот выражал через песню.
В конце концов кодла ушла, пора уже было и ребятам расходиться по домам, но не хотелось в этот день расставаться. Сначала наладили дверь, прилепив выпавшие дощечки пластилином, попили чаю, поговорили, а времени уже час ночи.
Так и заночевали.
Утром чуть свет проснулись от крика:
— Проклятье какое-то, господи! В коридоре наплевано! Грязь несусветная! А дверь!.. С дверью-то что сделали! Наказание инквизиторское!
Димина мама приехала, догадался Валерик.
Хлопнула дверь, и второй голос продолжал:
— Вот он где, мучитель! — не мог не узнать Валерик второй голос. Вдвоем у мам получалось довольно эффектно. Димина мама первым голосом, Валерикина — вторым. Сначала по очереди, потом в унисон.
— Ну что раскричались?! — заворочался на своей постели Дима. — Поспать не дадут! Суп лучше ешьте, я сварил…
— Ничего страшного не произошло, — вклинился еще один голос, — главное, все живы и здоровы.
И Вадим Петрович здесь.
С четверть часа, наверно, обе мамы кричали, а Вадим Петрович их успокаивал, потом инициатива перешла к нему. С его слов получалось, что Дима, Валерик да и Рафаил отличные, в принципе, ребята. Обе мамы сначала оспаривали эту точку зрения, но потом согласились с ней, как ни странно. И все бы благополучно завершилось, если бы не соседка. Явилась некстати, начала выговаривать за вчерашний вечер. Оказывается, она — да и не только она, весь подъезд, — наблюдали за тем, что происходило на лестничной площадке. Поскольку наблюдение велось через замочные скважины, картина была искажена и, надо сказать, не в лучшую сторону.
И тут началось дознание. Несмотря на то, что Вадим Петрович сдерживал пыл расходившихся родителей, досталось ребятам крепко.
Глава тринадцатая
ЖИЗНЬ ВЕЩЕСТВА
Снег выпал к середине декабря. Снегу радовались, как чуду.
Студия надела валенки, мягко выкатилась из ДК прямо к дверям автобуса.
Долгожданные зимние этюды!
— Мы в лесу, — приложил палец к губам Вадим Петрович.
И в самом деле, лес стоял такой тихий и торжественный, что шуметь и кричать в нем было бы кощунственным.
Черный полушубок мелькал впереди, Вадим Петрович шел осторожно, чтобы не потревожить облакастый, щедро лежащий на лапах и лапушках елей снег. Так же осторожно, гуськом, шли за ним ребята. Валерик перегнал Диму и Рафаила, там дальше, за поваленным деревом, за густыми кустами должен был открыться пейзаж, который ждал, хотел увидеть, — строгий, несколько даже угрюмый, с неразгаданной красотой. Тропка сделала зигзаг, вырулила к железнодорожной насыпи. Мимо со страшным грохотом промчалась электричка.
НА ЧУВЯКИШ— успел разглядеть Валерик. От поднятого электричкой ветра упал с елок снег.
Электричка отгрохотала — и снова тихо. Но тишина эта больше ничего волшебного для Валерика не таила. Если пойти по тропке дальше, наверняка придешь на барахолку.
Тропка снова вильнула в глубину леса и через минуту вывела на уютную полянку.
— Располагайтесь, ребята, — сказал Вадим Петрович.
И каждый, найдя свою точку, с которой природа представлялась наиболее привлекательной, раскладывал рисовальные принадлежности. Только Валерик ходил неприкаянный. Куда ни посмотри — везде безлистые березовые ветки, колючие, обронившие снег лапы обломанных елок. Подумал о Лильке: почему не поехала на этюды? Алик — понятно: воскресенье у него рабочий день. А Лилька?..
Вадим Петрович подошел к Валерику, посмотрел вопросительно.
— Не хочется что-то рисовать, — сказал Валерик.
— Ну, не рисуй. Я думаю, на этюдах это не так важно. Можно посмотреть и запомнить. Хотя и запоминать не обязательно. Главное, понять, почувствовать…
Он присел на корточки, принялся разглядывать снег, как какое-нибудь чудо. Снег в ложбинке темнел, был мокрым и пористым, впитывал влагу из непромерзшего еще до дна ручья, живое струение которого едва чувствовалось, и стоило только легонько дохнуть холодам — оно прекратится, снежная мякоть начнет прорастать кристаллами, застекленеет.
— Смотри, — сказал Вадим Петрович и принялся наговаривать почти бессвязное: — Вода! Это не просто H2O. Чудесное вещество, в котором множество тайн. Жизнь воды, она разнообразна, удивительна… Звонкие кристаллы и мягкая волна… капля, океан, туман и пар — это, брат, вода. Вода, — он наборматывал, наборматывал, а у Валерика начинала зябнуть спина — сырость подступала снизу и впитывалась всей кожей.
Снова прогрохотала электричка.
«А зачем мне все это? — загнанно подумал Валерик. — Жизнь вещества, все эти тонкости… Чужая душа, сочувствие траве и камню, когда меня никто не понимает, мне никто не сочувствует?!»
— Ты чего? — очнулся Вадим Петрович. — Замерз?.. Пойдем в автобус.
Валерик мотнул головой: а, все равно. Пошел к автобусу.
— Какой-то ты стал безучастный — во всем.
— Вон электричка поехала на Чувякиш, а мы на этюдах…
— Ну и что? Какая связь?
— Почему люди так по-разному живут?
— Вот ты о чем… Так, видишь ли, было во все времена. Были купчики, были толстомордые и сытые. Но были и декабристы, бессребреники, Пушкин был.
— Но купчикам-то лучше живется!
— Это ты напрасно — лучше. Хуже! Только штука в том, сами купчики этого не понимают.
— Так ведь проще, как они… Имей только две извилины: одну — чтобы купить, другую — чтобы продать…
— Ты все-таки кого имеешь в виду? Конкретно?
Все как будто ослепли. Вадим — художник, а тоже!.. Алика — вот кого! — хотелось выкрикнуть Валерику, открыть наконец всем глаза, но он сдержался, ведь нехорошо, взять вот так да и наклепать…
— Есть у меня один знакомый… да не один он, многие так живут… как маршаны, купить-продать… А потом издеваются, с помощью кретинов, которым и человека убить ничего не стоит.
— У меня тоже есть такие знакомые… у кого нет. Но это бездарно — разменивать жизнь на этикетки. Ничего за ними не видят. Бедные они. Нет у них ничего. Потому что все настоящее богатство на глубине: и радости настоящие, и горести, и красота.
— Жили бы, как хотели, а то еще и другими распоряжаются.
— Никем они не распоряжаются. Просто есть слабые люди, которые поддаются соблазну…
— А Малкин ваш! Он не в торговле, художником называется, а халтуру гонит, и никто ему по рукам не даст, наоборот, деньги платят. И еще какие!..
— Прошу тебя, не надо мне об этом человеке.
В автобус один за другим начали заходить ребята, потом и шофер занял свое место.
Дима Мрак и Рафаил втащили корягу, похожую на васнецовского Змея, что висит в картинной галерее, обсуждали, какие отростки следует отсечь, каких коснуться ножом, слегка поправив, чтобы получилось настоящее чудище.
Валерик оставался безучастным к их спору, к веселой болтовне и смеху, которыми заполнился автобус. И Вадим Петрович сидел хмурый, думая о чем-то своем.
Глава четырнадцатая
КОНЕЦ ДЖИНСОВОЙ ЭРЫ
Идя от тетки Полины, Валерик завернул в ЦУМ, мама просила купить крем для обуви. Он теперь сам вызывался ходить в магазины. Копеек двадцать — тридцать всегда можно было утаить от сдачи, и, когда собиралась десятка, вручал ее Алику.
У входа в магазин продавали мороженое, его любимое, шоколадное. Такое редко продавали в городе. Валерик нащупал в кармане рубль: купить — нет? Слюнки текли, но в то же время и жалко было пятнадцати копеек. Пока раздумывал, мороженое кончилось.
Он медленно поднимался по грязной от наношенного слякотного снега лестнице, случайно глянул на лоток, где, случалось, выбрасывали дефицит вроде колготок или шампуня, — и остолбенел: на стенке, сзади молоденькой продавщицы красовались джинсы, рядом джинсовый костюм. «Риордо», — прочитал он. Итальянская фирма. Огляделся: народу в магазине немного. Подходят к лотку и отходят. Никакой давки. Постоял, понаблюдал. Покупают очень немногие. И кто же? Подошел паренек, достал пачку замусоленных троек, принялся отсчитывать… Фуфайка на нем вполне наша, вполне отечественная, хотя в карманы вшиты молнии и на груди приляпаны яркие лэйблы. Валерик спустился вниз, подумал: странное дело, снег среди зимы тает. Снова поднялся. Многие обходили лоток даже с какой-то, как казалось ему, опаской. Покупателей почти нет. Ну вот еще один — драповое пальто. Зачем ему?
