Дмитро Ткач - Шторм и штиль
А Юрий ответил сдержанно, даже загадочно, так что старушка не все поняла.
— И на подводные скалы бросало меня, мама, и на спокойные волны выносило. Но не беспокойся, все будет в порядке…
— А я и не сомневаюсь в этом. И расспрашивать ни о чем не буду, чтобы не бередить твое сердце. И поучать не стану… — Она смотрела на него внимательными, любящими глазами. — Ты уже взрослый, я верю в тебя.
Потом до полуночи они сидели вдвоем в заросшем виноградом дворике Запорожца. Вспоминали отца, детство Юрия… Мать рассказывала о себе: как живет, как тоскует о сыне. Юрий просил ее переехать к нему в Севастополь, но она отказалась:
— Ведь ты же и сам еще гнезда не свил… — Она хотела еще что-то сказать, наверное, о Поле, но промолчала.
А на следующий день мать побывала в части, в комнате Славы. Прижав руки к груди, долго стояла молча перед портретом своего погибшего мужа. А позади нее, будто опасаясь, что может упасть эта маленькая, сухонькая, седая женщина, стояли Курганов и Вербенко.
Курганов. — Вас, товарищ лейтенант, следовало бы снять с должности командира корабля. Для этого у меня достаточно власти и оснований. Но я учитываю вашу молодость, отсутствие опыта и ваше стремление бороться с собственными недостатками. Я оставляю вас под свою ответственность…
В синих глазах командира части теперь не было даже признака мягкости и доброжелательности, к которым Юрий уже привык. Его бросало то в жар, то в холод, он боялся переступить с ноги на ногу, но все же решился сказать:
— Я вас понимаю, товарищ капитан второго ранга, и готов понести любое наказание.
Курганов поморщился, досадливо отмахнулся:
— Не в наказании дело. Достаточно того, что вы понимаете, что заслужили его. До сих пор кое в чем я делал вам поблажки, вы это хорошо знаете, и для остальных — не тайна. Но это оказалось вам во вред. Запомните — в дальнейшем этого не будет… Начинайте с корабельных уставов и инструкций. Неважно, что вы их читали и перечитывали. Их следует не просто читать, а с карандашом в руках. Вскоре придет пополнение. Служить и плавать с молодыми будет труднее, поэтому распишите каждый свой день, каждый час и даже минуту для личной подготовки. Не бойтесь усталости, вы еще очень молоды… Он мельком взглянул на часы и заговорил резкими, короткими фразами:
— О малейшем происшествии на корабле докладывать мне лично сразу же. Детальным рапортом. Все ясно?
— Так точно, товарищ капитан второго ранга!
От стола Курганова до дверей командир корабля Юрий Баглай шагал, как курсант, печатая шаг по длинной цветистой дорожке.
Вербенко. Разговор состоялся в тесной каюте Юрия Баглая. За маленьким столиком они сидели близко друг к другу, и Юрий ясно видел глубокие морщины под глазами за стеклышками очков, стареющую кожу рук.
Замполит говорил, поглядывая на Юрия:
— Не так начали, товарищ лейтенант. Начали с заботы о себе, о своем престиже. А нужно было начинать с людей, которых вам доверили. Вы — молодой офицер, на вас смотрят. Благодаря вашему служебному положению, каждому подчиненному вы кажетесь вдвое старше, хотя, может быть, вы и одногодки. Подчиненный смотрит на вас, как на отца, которого надо во всем слушаться, от которого надо набираться ума-разума… А чем вы обогати ли Соляника, боцмана Небабу, радиста Куценького и других? Разбрасывались «гауптвахтой» и «без берега». Вот и перестали вас уважать ваши подчиненные.
— Мне очень тяжело это слушать, — сказал Юрий. — Но… может быть, у меня меньше грехов?
— Может, и меньше, — согласился Вербенко, — но я не хочу, чтобы их становилось больше. Запомните раз и навсегда: наши уставы, законы, инструкции требуют от командира не только строгости, требовательности, твердости, но и чуткости, душевной теплоты, человеческого внимания к подчиненным.
Лицо Вербенко неожиданно посветлело. Он снял очки и, неведомо чему улыбаясь близорукими глазами, протер стекла носовым платком.
— А вот мне повезло… В начале войны попал я к одному командиру. Усадил он меня, сам сел напротив и начал расспрашивать: кто, откуда, что с семьей? Я и не заметил, как обо всей своей жизни ему рассказал. И как учительствовал, и как погибли жена и дети. Как поклялся я себе никогда не снимать флотского кителя. А он тогда и говорит: «Ну, если так, то давайте вместе плечом к плечу идти».
— Это капитан второго ранга Курганов? — спросил Юрий Баглай.
Вербенко поднял на него глаза:
— А почему вы решили, что я о нем рассказываю? А впрочем, да, это Курганов. Он. Кстати, из-за вас мы с ним крепко поспорили, впервые за все время службы.
— Из-за меня?
Юрий Баглай выпрямился в кресле, готовый каждое мгновение вскочить.
Вербенко махнул рукой:
— Сидите, сидите, лейтенант. Мне не нужно, чтобы вы передо мной навытяжку стояли. А вот разговор наш постарайтесь не забыть… Я понимаю вас. Вы сейчас слушаете меня и думаете: «Легко вам, товарищ замполит, со мной разговаривать, у вас погоны пошире и звездочки на них покрупнее…» Дело не в погонах, а в человеке. Но если бы и не было у меня этих широких погонов, я сказал бы вам то же самое. Я ухожу. А вы еще раз обойдите корабль, поговорите с матросами и подумайте, какая сила дана вам!
Поля. В море никто уже не купался.
Норд-остовый ветер еще дышал иногда неожиданным теплом, но высокие волны были холодны и сердиты, они разбивались о прибрежные камни со стоном и грохотом, швыряя вверх, к серому небу, пену и густые, тоже серые, брызги.
Юрий и Поля сидели на своем обычном месте и разговаривали с чувством неловкости или, может быть, даже вины. На это были причины. Странно как-то сложились их отношения.
Девушка куталась в легкое пальтишко и, не глядя на Юрия, расспрашивала о его служебных делах, словно это беспокоило ее больше всего.
— Почему молчишь? Почему ты ничего не рассказываешь?
— Кому? — спросил Юрий, не отрывая глаз от серой гривастой волны, катившейся на берег.
— Всем нам. Мне. А может, и себе самому. И это меня пугает…
— А почему ты думаешь, что я и с тобой играю в молчанку? — Он повернулся к ней неожиданно резко, и лицо его вмиг заострилось. В глазах вспыхнула злость. — Ты в душу мою заглядывала? Ты знаешь, что там творится?
Поля подняла голову, глаза их встретились.
— Понимаю, тебе тяжело. Все мы это понимаем. И дядя Федор, и тетя Марина. Но если ты нам ничего не говоришь, и себе не все до конца договариваешь… А ведь живешь ты среди добрых людей…
Оба они были взволнованы.
— Собственно, что ты от меня хочешь? Чтобы я себя распинал, выворачивал наизнанку? И только этим жил?
— Вот-вот, в этом-то и дело. В этом ты весь… Мне твоя мама рассказывала. Рос ты, как говорят, в шелковых пеленках, хоть и без отца. Все тебе давалось легко. Во всем — полная независимость. Как же — сын героя! Ну и что из того, что сын героя? Чем гордиться? Вокруг тебя много героев, даже у тебя на корабле, а ты их не замечаешь. Потому что собственное «я» держит тебя в плену. Отсюда и история с Соляником, и авария в море…
Юрий стремительно поднялся:
— Хватит! Наговорились! — и начал застегивать шинель. Не торопился, ждал, что Поля опомнится, загладит резкость сказанного, но она произнесла еще жестче:
— Ну, что ж, хватит так хватит… — И тоже поднялась с камня. — Если то, что с тобой произошло, ничему тебя не научило и мои слова до тебя не доходят, то думай сам… Сам…
Она не захотела, чтобы Юрий ее провожал. А он не очень-то и напрашивался. Оставшись один, перебирал в памяти сказанное Полей.
«И правда, и неправда в ее словах, — думал Юрий. — Да, я не кричу на всех перекрестах о том, что произошло во время последнего похода, о том, что пережил, передумал и какие выводы для себя сделал, да это и не обязательно. Словами этого не передать. Не казнить себя надо, а делом доказать, чего я стою».
Он долго пробыл на берегу, слушая шум моря, не знавшего теперь покоя ни днем, ни ночью.
«Глубокая осень, — подумал Юрий. — Еще неделю, и на корабль придет новое пополнение…».
И так заторопился, будто молодые матросы уже прибыли.
2
Юрий поднялся рано. Тщательно побрился. Не дожидаясь вестового, надраил медные пуговицы на темно-синем кителе, выгладил брюки, до блеска начистил ботинки.
Одевался тщательно, придирчиво рассматривая себя в зеркале, вправленном в белую стену каюты. Наконец решил, что выглядит он хорошо, даже празднично. Но тут же поймал себя на том, что на душе — далеко не празднично. Сел в кресло, вытянул ноги, чтобы не измять остро заутюженные складки на брюках, закурил и задумался. В самом деле, какая радость, если сегодня боцман Небаба навсегда оставляет корабль! Недолго с ним проплавал, всего лишь год, но сжился, сроднился так, что от одной мысли о разлуке сердце щемит.
![Дмитро Ткач - Шторм и штиль[с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/210450/210450.jpg)
