Лев Рубинштейн - Честный Эйб
— Папа сказал, что Джон Браун нарушил закон, — заявил Вилли.
— Не так, не так, масса Вилли! Масса Линкольн — он честный человек, он сказал: «Браун так же, как и мы, считал рабство злом», но Браун шёл против закона, а масса Линкольн не может терпеть беззакония. Зато масса Линкольн сказал, что если южане пойдут против закона, то с ними так же поступят, как с Брауном… Масса Линкольн прежде всего смотрит, какой есть закон, а потом…
Внизу раздался шум. Улица осветилась факелами. Тэд бросился вниз по лестнице. Вилли остался на месте. Сверху ему было хорошо видно, как улица заполнялась людьми. Впереди, как телеграфный столб, торчал над толпой папа. За ним, отдуваясь, семенил ногами толстый судья Дэвис. Вокруг них люди плясали, подбрасывали в воздух шапки, горланили. Возле самого подъезда папа стал спиной к дому и снял с головы цилиндр. В толпе запели торжественно, как в церкви:
Отец Авраам пришёл из пустыни,
Иллинойс! Иллинойс!
И деспоты головы склонят отныне,
Иллинойс! Иллинойс!
Папа вошёл в прихожую, улыбнулся и сказал маме:
— Мэри, нас избрали.
Тэд сорвался с места и галопом помчался в детскую.
— Вилли! — крикнул он. — Вилли, Джонсон! Нас избрали!!
Через несколько дней с почты принесли посылку, завернутую в бумагу. Когда мама развернула бумагу, оттуда вывалил кусок холста с картинкой. На картинке был нарисован папа с верёвкой на шее, с кандалами на ногах, весь вывалянный смоле и перьях. Подпись была: «Берегись, президент лесорубов!»
Дальше пошла суматоха. Впоследствии мама говорила, никогда мальчики не вели себя так плохо, как зимой 1860 года. Это потому, что за ними никто не смотрел. Мама ездила в Нью-Йорк покупать себе новые платья и шляпки, а папа ездил в гости к бабушке Саре Буш. Бабушка жила в бревенчатом домике и была уже так стара, что по ошибке сыпала курам соль вместо проса. Она долго держала за руки долговязого Эйба, которому когда-то предсказывала великую будущность — должность капитана парохода или губернатора — и даже сделала ему свечу, чтоб он мог читать по вечерам «Робинзона Крузо». «Эйб, ты забудешь меня в этом богатом Вашингтоне?» — спросила она. «Никогда и нигде, мать», — сказал Эйб и поцеловал её. «Не обольщайся властью, Эйб, — продолжала Сара Буш, — и помни о нас, простых людях. Я прошу тебя только об одном: берегись себялюбцев, лгунов и торгашей и вернись в Иллинойс живым и невредимым». — «Вернусь, мать, — сказал Эйб, — обязательно вернусь, поскольку это будет от меня зависеть».
В декабре 1860 года южане нанесли свой первый удар.
Штат Южная Каролина отделился от Союза. К нему примкнули ещё несколько южных штатов, и они образовали новое государство «Конфедеративные Штаты Америки». Это было государство рабовладельцев.
Вице-президент этого государства Александр Сте́фенс объявил:
«Наше новое правительство основывается на той великой истине, что негр не равен белому человеку; что рабство, то есть подчинение негров белой расе, есть их естественное и моральное состояние. Наше новое правительство впервые в истории человечества исходит из этой высокой физической, философской и нравственной истины».
Впервые! Философ Стефенс надеялся, что и в дальнейшем человечество будет исходить из этой «высокой истины».
А пока что южане готовились захватить Вашингтон и навязать свою «высокую истину» всей Америке с помощью оружия.
Весной 1861 года Линкольн попрощался с Хэрндоном.
— Билли, — сказал Линкольн, — мы более пятнадцати лет работали вместе и ни разу не поссорились, правда?
Хэрндон утвердительно кивнул головой.
— Не снимайте вывеску. Пусть клиенты знают, что контора «Линкольн и Хэрндон» не закрылась. Если я уцелею, я вернусь сюда, и мы будем продолжать нашу адвокатскую жизнь.
— Остерегайтесь, мистер Линкольн, — сказал Хэрндон.
— Я знаю, Билли, — ответил Линкольн. — Вы помните спекулянта земельными участками… как, бишь, его звали… Мелвин Хиггинс?
— Как же, «дело против Моффета»… помню.
— Таких хиггинсов тысячи. Это враги, которые подстерегают меня с тыла. Прощайте, Билли!
Тэд, которого папа держал за руку, также сказал:
— Прощай-те, мис-тер Хэрндон. — А потом выпалил: — Извинитезабеспорядоквконторе!
Поезд, в котором папа должен был уехать в Вашингтон, уже стоял возле маленькой кирпичной станции. Паровоз и вагоны были убраны флагами. Задний вагон имел открытую площадку для выступлений, и с неё папа произнёс свою последнюю речь в Спрингфилде.
Речь была произнесена, и станционный колокол уже зазвонил, когда целая ватага фермеров-переселенцев посыпалась из Фургонов с бичами в руках.
— Покажи паренька, Эйб! — кричали переселенцы.
И тут Тэд впервые в жизни оказался перед лицом народа. Папа подхватил его на руки. С высоты папиного роста было видно бушующее море широкополых шляп и клетчатых рубашек.
Тэд махнул рукой, и в ответ послышалось громогласное «ура».
— Это лично тебе, Тэд, — сказал папа. — Поблагодари этих людей. Они тебя любят.
Тэд звонко и отчётливо выговорил «спа-сибо» и заслужил ещё одно «ура»… Поезд тронулся.
Папа вернулся в вагон, поставил Тэда на пол, сунул руку в карман и вытащил оттуда синие тёплые чулки домашней вязки.
— Знаешь, Мэри, — сказал он, — они как раз по мерке…
— Помилуй боже, откуда ты их взял?
— Мне их подарила старая фермерша. Пожалуй, пригодятся. Как ты думаешь?
Мама презрительно отвернулась. Папа воспользовался этим, подмигнул Тэду и сунул чулки в чемодан.
Чем ближе к Вашингтону, тем меньше людей становилось на станциях. Рабовладельческий штат Мэриленд не откололся от Союза, но «лесоруб из Иллинойса» здесь был не в почёте. Разукрашенный флагами поезд провожали хмурыми взглядами.
Начальник охраны Пинкертон сообщил, что существует заговор: папу собираются убить в Балтиморе.
— Это относится к вашим обязанностям, Пинкертон, — равнодушно отозвался папа.
Вилли и Тэд ничего не знали о заговоре. Даже мама ничего не знала. Они очень удивились, когда папа сказал, что поедет в Вашингтон сам и будет ждать семью в столице.
Линкольн проехал через Балтимор ночью в обыкновенном поезде, под охраной богатыря-полицейского, вооружённого револьвером. В вагоне были задёрнуты занавески. На вокзале в Балтиморе поезд стоял больше часа. В вагоне все спали, и только гудки паровозов нарушали тишину.
Пинкертон вышел на пустую платформу. К нему подошёл дежурный по станции.
— Всё в порядке, — сказал он тихо, — даю сигнал к отправлению.
В шесть часов утра новый президент прибыл в Вашингтон.
А Вилли и Тэд ехали в специальном поезде, и мама сказала, чтоб они не смели подходить к окнам. На вокзале в Балтиморе остановка заняла всего несколько минут. Вся платформа была наводнена полицией. Где-то кричали: «Да здравствуют Конфедеративные Штаты!», «Смерть лесорубу!» При выезде из Балтимора в поезд полетели камни.
— Это очень хорошо, — мрачно сказал Вилли, — то есть очень хорошо, что папы здесь нет… Пахнет Югом!
Впервые за последние месяцы Тэд почувствовал, что папа окружён врагами и что путь в Вашингтон — это путь на войну.
— Вилли! — сказал он. — И вовсе нет ничего хорошего в том, чтобы быть сыновьями президента.
— Да, — отвечал рассудительный Вилли. — Но нас избрали! Ты боишься?
— Нет, — решительно отозвался Тэд, — я никогда никого не боялся.
Это было не совсем верно. Тэд боялся мамы.
Серым утром 4 марта 1861 года Тэд стоял у окна гостиницы и смотрел на штыки пехоты, которая размещалась вдоль улиц Вашингтона. Людей на улицах было мало, флагов ещё меньше.
Тэд уже начинал догадываться о заговоре. Он случайно слышал, что на всех крышах размещены стрелки-снайперы, которые следят за окнами и балконами на пути следования папы в Капитолий.
Ночью коменданту города донесли, что заговорщики собираются подложить бомбу под помост, на котором Линкольн должен был произнести речь.
Бомбы не нашли, но помост окружили целым батальоном солдат.
— Тэд, не стой у окна! — крикнула мама.
Всё это получалось вовсе не так, как думал Тэд. Он думал, что при въезде в столицу солнце будет сиять на ясном, южном небе. Ликующие жители столицы будут бросать цветы в коляску, в которой они с Вилли и мамой будут ехать на церемонию. На всём пути будут играть оркестры. Генералы в парадных формах будут подходить к семье президента и пожимать руки Вилли и Тэду. Можно будет написать на родину, мальчикам из Спрингфилда, что встреча была замечательная. Тэд уже заранее представлял себе, как лопнут от зависти те, кто думал, что папу не выберут.
Но всё получалось не так. Семью Линкольнов отвезли в Капитолий по боковой улице. Они видели церемонию из окна: видели, как закапал дождик и зрители начали раскрывать зонтики; как папа подъехал в коляске с бывшим президентом Бьюкененом и поднялся на помост; как папа не знал, куда ему девать цилиндр, и наконец сунул его своему бывшему противнику Дугласу; как папа медленно читал речь, в которой он уверял, что не хочет войны, не хочет «разрывать узы старинной привязанности…».
