Галина Карпенко - Тимошкина марсельеза
— Лопнул, лопнул!!! — вопит публика.
Вместо капитала на сцене генерал: мундир английский, погон российский… Генерал скачет на коне. Неспокойный у него конь. Бравый генерал едва удерживается в седле. И вдруг…
— Полундра! Бей его!
Нет ни коня, ни генерала.
Зрители опять видят весёлого клоуна.
— Даёшь, Рыжий! Даёшь!.. Здорово!
— Граждане публика… Прошу внимания! — говорит клоун.
Глухо гудит барабан.
Это Фрося. Что есть силы ударяет она по натянутой коже: бум, бум!
Рядом с клоуном появляется худой чернявый мальчишка. Звучит всем знакомый мотив: «Эх, яблочко, да куда катишься?!» Весёлый клоун играет на гармошке, а мальчишка пускается в пляс.
— Жарь! Жарь! — кричат зрители, притопывая ногами и хлопая в ладоши.
— Граждане! — говорит клоун, когда пляска окончена. — Товарищи!..
Уже никто не смеётся.
Старый клоун держит за руки мальчика и девочку:
— Товарищи! Вы едете на фронт воевать за рабоче-крестьянскую власть. Сейчас дети споют вам боевую песню.
Клоун растягивает маленькую гармошку.
Смело мы в бой пойдём
За власть Советов! —
запевают мальчик и девочка.
И, как один, умрём
В борьбе за это! —
подхватывают красноармейцы.
Бойцы сняли шапки. А к агитвагону проталкивается оратор.
— Для чего нам дано оружие? — спрашивает он, потрясая винтовкой. Шинель на нём покоробилась, на ногах стоптанные сапоги. Видно, повоевал солдат. — Для чего? — спрашивает он уже грозно, взобравшись на сцену.
— Чего-оо-оо! — прокатывается по толпе.
— Для того, чтобы громить тех, кто хочет нас распять, задушить. Не выйдет! — Оратор переходит на крик. — Не выйдет!.. Не сядут нам опять на шею генералы-бароны!..
Уже стемнело. А ораторы, сменяя друг друга, всё ещё произносят пламенные речи.
— К коням! К коням! — раздаётся в темноте.
Бойцы пропускают к вагону командира. Придерживая шашку, он легко взбирается на помост.
— Где Швычко? — спрашивает командир.
— Швычко! Швычко! — перекликаются бойцы.
— Конь его не чищен! — повышает голос командир.
Командир ждёт ответа.
— Он до хаты побежал, — откликается чей-то робкий голос.
— До хаты? Ну, я ему!..
И все понимают, что будет Швычке, если он явится.
— Позор! — гремит командир. — Позор для всей нашей рабоче-крестьянской армии.
— Ну и всыплет он ему! — говорит Тимошка. — Коня надо чистить, а потом поить.
— Ты-то почём знаешь? — спрашивает Фрося.
— Знаю…
* * *Чем ближе поезд к Питеру, тем больше и больше озабочен Тимошка. Фрося, та радуется:
— Скоро дома буду.
«А что там дома? Может, нет никого и окна заколочены…» — думает Тимошка.
Уже какой вечер они говорят, а ещё не всё переговорено. Когда Фрося рассказала про Репкина, Тимошка переспросил:
— Так и сказал про меня — всемирный артист?
— Так и сказал, — подтвердила Фрося. И тут же утешила: — Он жалел тебя, не ругал.
Наговорившись, Фрося и Тимошка засыпают.
— Тише, пожалуйста, — предупреждает Александр Иванович кондуктора, который входит в вагон.
— Как вы тут, Александр Иванович? — спрашивает кондуктор шёпотом, присаживаясь на лавку. — Сегодня радостные новости! — Кондуктор развёртывает газету и читает по складам: — «Владимир Ильич Ленин приступил к своим обязанностям…» — Сдвинув на лоб очки, он потрясает газетой: — Покушались на жизнь Ленина!
— А не рано ли он начал работать? Ранение было тяжёлое, — говорит клоун Шура.
— Может, и рано, — соглашается кондуктор. — Но когда Ленин на посту, нам легче.
* * *В Петрограде агитвагон встречали комендант цирка Захаров и секретарь Луначарского — Танечка.
— Мы с Александром Ивановичем можем дойти пешие, а вот как с имуществом быть? — волновался Захаров. — Имущество казённое!
— Что-нибудь придумаем, — отвечает Танечка. — Мне важно встретить Александра Ивановича. Анатолий Васильевич очень просил встретить. Вы знаете, что писали в газетах об Александре Ивановиче?
Поезд остановился на товарной, и Александр Иванович появился на платформе неожиданно.
Захаров, приготовивший приветственную речь, увидев Тимошку, онемел.
— Вот вам артист Тимми! — сказал торжественно клоун Шура. — А это Фрося! — Он пожал Захарову руку, поклонился Танечке.
Родной дом
Фрося и Тимофей пришли на Нарвскую.
Тимошка распахнул калитку. Окна в доме Тарасовых были чисто вымыты, и одно окно даже раскрыто.
— Я сама постучу, я сама… — сказала Фрося и смело взошла на крыльцо.
— Тебе кого? — спросила Фросю худенькая незнакомая женщина. В руках она держала веник.
— Товарищ, — сказала Фрося, — сегодня прибыл наш агитвагон, и я…
Женщина смотрела не на неё, а на Тимошку. Она сразу его узнала. Это был тот самый мальчишка, который помогал ей в санитарном поезде и которого она уже никогда не ожидала встретить живым.
«Тимошку вашего убило!» — крикнул кто-то, когда санитарный поезд отошёл от станции.
Вслед поезду продолжали стрелять. Машинист, рискуя на стрелках, спешил вырваться на свободный путь, чтобы спасти раненых. И Тимошка остался на рельсах.
— Откуда ты? — прошептала Лидочка, не веря Тимошкиному воскресению.
— С кем это ты, Лида?
На крыльцо вышел Гриша — худой, поседевший. Опираясь на костыли, он не мог протянуть Фросе руки. А она видела только его глаза, в которых стояли слёзы.
— А папаня? Папаня где? — спрашивала Фрося.
У Гриши тряслась голова, и он никак не мог выговорить: «Здравствуй!»
Войдя в дом, Лидочка стала хозяйничать.
— Ну что же это такое!
Лидочка никак не могла попасть иголкой в крошечное отверстие, чтобы прочистить примус.
— Дай-ка я! — сказал Тимошка.
Он помог Лидочке поставить на стол щербатые чашки и, развязав узелок, вынул два солдатских пайка: свой и Фросин.
За столом говорила только Лидочка:
— Когда мы с Гришей вернулись, пыли было вот столько… Невозможно было войти.
Тимошка оглядывался: везде чисто.
Та же печка, за которой сидел попугай Ахилл. Стол, по которому гуляла тряпичная барыня Юлия…
Тимошка посмотрел в окно.
— А где же сарай?
— Сожгли, — сказала Лидочка. — Разобрали на дрова. Погоди! — Лидочка подошла к комоду, выдвинула ящик и подала Тимошке бубен. — Твой? Бери!
Это был старый бубен, с которым Тимошка, когда ещё был жив дед, ходил по дворам и пел песни.
— Бери! — повторила Лидочка.
Она не сказала: «Бери и уходи», но Тимошка понял, что Лидочка не попросит его остаться в доме, где по-прежнему на счету каждый кусок.
И Гриша, отвернувшись, молчит.
— Я пойду, — сказал Тимошка, когда Лидочка собрала со стола чашки с остывшим чаем. — Пойду навещу Александра Ивановича.
Фрося тоже встала. Она вышла с Тимошкой на крыльцо.
— Гриша-то женился, — сказала Фрося.
Тимошка молчал.
— Гриша-то, видал, без ноги? — продолжала Фрося, кутаясь в платок. На крыльце было ветрено. — А папаня не вернулся, воюет ещё. — Фрося вздохнула и стала заплетать на платке бахрому.
Тимошке было её жалко. Теперь в доме Тарасовых, где по-прежнему чисто и вымыто, Фрося уже не будет самая любимая. И Тимошка ей пообещал:
— Я приду!
Он спрыгнул с крыльца. Фрося проводила его до калитки и вернулась в родной дом.
* * *Через несколько дней Лидочка ушла на дежурство в госпиталь. Гриши тоже не было дома. Фрося сидела у окна, чинила своё старое платьице.
В дверь постучала соседка:
— Одна сидишь?
Подперев рукой щёку, соседка остановилась у порога.
— Сирота ты теперь, — запричитала она, оглядываясь. — Как теперь будешь жить?
— Ничего, прокормимся, — ответила Фрося и замолчала.
— Гришкина жена, будет она тебя жалеть, как же!.. — Соседка села на табурет и сморкнулась в фартук. — Пелагея Егоровна, покойница, встала бы, поглядела!..
— Что она вам сделала? — спросила Фрося.
— Кто?
— Гришина жена хорошая! Вы не смеете! — кричала Фрося. — Она его вы́ходила, раненного!
— Скажи пожалуйста, да мне на вас всех тьфу!.. — Плюнув, соседка хлопнула дверью и уже на крыльце высказала свою досаду: — Все вы, Тарасовы, настойчивые, гордые, креста на вас нету. Большевики проклятые!
Старое сердце
— Где же ты пропадал? — выговаривала сухонькая старушка, открывая дверь. — Плох, очень плох наш Александр Иванович.
Александр Иванович лежал на высоких подушках. Увидав Тимошу, он молча кивнул.
Тимоша подошёл к постели. Александр Иванович был бледен, глаза у него запали.
— Ты не уходи, — прошептал он, с трудом переводя дыхание.