Яков Тайц - Неугасимый свет
— Мадам, — сказал стражник, — вхожу в положение. Можно сделать так: один пойдёт, а когда вернётся, другой пойдёт.
— Слышишь, Янкеле, — сказала мама, — я быстренько… А потом ты себе пойдёшь…
Но Янкеле, не выпуская маминого платья, повторял:
— Я хочу к папе! Я не останусь! Я хочу к папе!
Мама вздохнула, поправила на Янкеле ремешок, косоворотку, пригладила его волосы и сказала:
— Иди! Только недолго, чтоб я тоже успела. И вот Янкеле пошёл по холодному коридору к папе. Вместе со всеми он попал в большую странную комнату. Посередине сверху донизу тянулась частая решётка. За решёткой стоял стражник. За стражником была ещё решётка, и за ней — люди! Точно звери в цирке на Большой Погулянке! И вдруг Яикеле услыхал такой знакомый голос:
— Янкеле!
— Тату! — закричал на всю камеру Янкеле и побежал на голос. — Тату!
За двойной решёткой стоял он — папа! Только теперь у него чёрная борода, коричневые штаны, куртка и круглая шапочка.
Янкеле протянул руку сквозь решётку. Папа тоже хотел продеть руку, но она не проходила между железными прутьями; он помахал ею:
— Янкеле, Янкеле! Где мама?
— Тату, она здесь… там. Мы тебе передачу принесли. Там картинки, так это от меня… А бабушка тебе велела…
— Убрать руки! — закричал стражник между решётками и подошёл к Янкеле. — Ты, мальчик, по-своему не лопочи, здесь не синагога!
Янкеле спрятал руки, а папа сказал:
— Нельзя по-еврейски, Янкеле, говори по-польски!
Янкеле заговорил, как умел, по-польски, но стражник снова перебил:
— Это что за пш-пша, пши-пши? Сказано: не разрешается!..
Янкеле замолчал. Сжимая изо всех сил холодное железо решётки, он молча смотрел на папу и вспоминал русские слова: «солдат, баня, пошёл вон, мальчик…»
Папа сказал:
— Янкеле, ничего… не плачь… Ты лучше позови маму. Она всё расскажет.
Янкеле не хотелось уходить. Он всё смотрел и смотрел на папино лицо, на папины руки, на папины глаза…
— Позови маму, — говорил папа, — а то скоро выгонят.
Янкеле посмотрел в последний раз на папу и побрёл к выходу. Мама кинулась к нему:
— Нашёл папу? Янкеле молчит.
— Что ты молчишь? Скажи что-нибудь!
Янкеле молчит. Мама побежала по коридору.
Стражник поставил ружьё и добродушно спросил:
— Ну как, молодой человек, потолковали с папашей?
Янкеле молчит.
— Или онемел, — усмехнулся стражник, — на радостях?
Янкеле вдруг покраснел, отступил немного а крикнул, заикаясь:
— По…шёл вон! Сол-дат!..
Сел на каменную ступеньку и заплакал.
ПРО ЕФИМА ЗАКА
„РОГ ИЗОБИЛИЯ"
У меня было четыре тёти с папиной стороны и одна — с маминой. Её звали тётя Бася. Она приходилась дальней родственницей знаменитому в нашем городе живописцу вывесок Ефиму Заку.
Его яркие, цветистые вывески не давали мне покоя. Я упрашивал отца:
— Папа, отведи меня к Заку! Я хочу учиться у Зака!
Отец отвечал:
— Дурачок, для этого надо же иметь талант! У тебя разве есть талант?
— Есть!
— Глупость у тебя есть, а не талант! Иди!
Я убегал к тёте Басе. Она у нас была фабрикантом. У неё была своя фабрика.
Хозяином была тётя Бася, рабочим — тётя Бася. В первой смене работала тётя Бася, во второй — всё та же тётя Бася.
У фабрики была даже вывеска кисти Ефима Зака:
ПАКЕТЫ, БУМАЖНЫЕ МЕШКИ И КУЛЬКИ
СКОРО!!! ТОЧНО!!! ПРОЧНО!!!
Буквы были замечательные, точно печатные. По краям извивались узоры. Я ныл:
— Тётя Бася, вы же ему родственница, — отведите меня к Заку!
Бася густо смазывает клейстером листы из старых журналов:
— А способность? Хороший пакет тоже не всякий сделает, а тут — художественное дело.
— Пусть он меня испробует.
— Ну хорошо, только положи пакет, не мешай!
У тёти Баси была моя «библиотека». Книг у меня не было, и я читал пакеты.
Попадались очень интересные.
В один пакет я залез с головой — прочитать изнанку. Бася рассердилась:
— Положи! Разорвёшь!
Я взял другой.
«Если на вас, как из рога изобилия, сыплются неприятности, не падайте духом. Наши безвредные укрепляющие капли…»
Остальное было загнуто и заклеено.
— Тётя Бася, что такое «рог изобилия»?
Тётя Бася бросает работу, упирается кулаками в стол:
— Ты перестанешь мешать? Тут срочный заказ для мадам Болтянской, а я ещё половины не сделала!
Вечером я спросил у папы:
— Папа, что это значит: «рог изобилия»?
— Кого рог? — удивился папа. — Изобилия? Хм! У кого мы имеем рога? Мы имеем рога у коровы, у козы, у… — Он задумался, потёр подбородок и вдруг показал на ходики. — Десять часов, а ребёнок ещё не спит… Марш в кровать!
Два дня я ко всем приставал:
— Что такое «рог изобилия»? Бабушка отвечала:
— Мало ли какую чепуху печатают в этих журналах!
Мама отвечала:
— Я тебе сто раз говорила: не читай эти дурацкие пакеты!
Дядя объяснил:
— Изобилие — это, наверное, толстая корова, и это её рога.
А тётя сказала:
— Это такой рожок.
Я побежал к тёте Басе, стал перечитывать:
— «Если на вас, как из рога изобилия…» Бася перебила:
— Сегодня утром я его встретила на базаре. Покупает какую-то олифу.
Я вскочил:
— Ефима Зака?
— Ага!
— Ой! Что он сказал?
Тётя Бася нарочно молчит, смазывая и загибая листза листом. Она сделала полдюжины пакетов и только после этого ответила:
— Он сказал: «Вы же знаете, Бася, у меня одни дочки, и хороший мальчик мне не помешает». Я сказала: «У меня есть для вас хороший мальчик. Лучшего не найдёте: мой племянник, сын щетинщика Липкина». Зак сказал: «Приведите». В пятницу мы с тобой пойдём.
Я побежал домой, рассказал маме про Зака, рассказал папе про Зака и стал собирать для Зака свои рисунки.
В пятницу мама нарядила меня, точно па свадьбу.
— Смотри, будь умным мальчиком, слушайся тёти Баси… Басенька, ты поговори там, упроси Ефима!
— Он будет смотреть только на способность… — ответила тётя Бася. — Идём скорей, а то у меня фабрика стоит!
Она зашагала быстро, как солдат. Я едва поспевал за ней. По дороге нам попадались знакомые вывески — портные, парикмахеры, сапожника, лавочники, — на каждой в углу была подпись: «Художественный салон Е. Зак».
Спотыкаясь, я бежал за тётей и мечтал: «А вдруг когда-нибудь и моя работа будет висеть по всему городу, и все будут читать: «Гирш Липкин, Гирш Липкин»!
Я волновался. Тётя ворчала:
— Каждый час — это полсотни пакетов! Кто мне их вернёт?
Зак жил: Тюремная, угол Мощёной. Мы долго шли вдоль глухого забора. Было лето, цвели каштаны, громадные цветы сияли на них, точно свечи.
— Тётя Бася, вы ему не говорите, что мне девять. Скажите — одиннадцать!
— Что ты меня учишь!
Она толкнула калитку, и я увидел Зака. В тени каштана он писал вывеску:
ДИЧ
Он был маленький, с большой лысой головой.
— А, Баселе? — сказал он и бросил кисти в ведро. — Заходите, фабрикантка. Как у вас там — всё срочно и прочно?
Тётя засмеялась. Зак обернулся ко мне:
— Как тебя зовут?.. Гирш? Гирш — значит олень. Посмотрим, оленёнок, какие у тебя рожки, что ты умеешь.
Я вспомнил «рог изобилия», но спросить не решался и молча подал Заку рисунки. Он посмотрел:
— Молодец! А читать ты знаешь?
Я взглянул на вывеску и отчеканил:
— Дичь! — И вдруг забормотал: — Только здесь, в конце, надо мягкий знак…
Я испугался и спрятался за тётку. Тут сам великий Зак немного смутился:
— Скажите, какой министр! Он даже знает мягкие знаки! Ещё один вопрос, и мы его отпустим. Зайдёмте в салон!.. Шейна, принимай гостей!
В комнате было тесно, грязно, убого. Шейна положила на голый стол ржавую селёдку и две луковицы. Пахло пелёнками, масляной краской, замазкой. Вдоль стены, в углу, затылками к нам стояло пять или шесть оборванных девочек. Они что-то ели — верно, что-то очень вкусное, так как все громко чавкали, причмокивали, облизывались, шумели:
— Ривочка, а я вон то кругленькое съела.
— Нет, кругленькое моё, я его буду есть.
— А этот пряник зато мой! И вон тот! И та рогулька!
— А мой зато с изюмом!
— А я вон ту булочку ем, эту баранку и ещё вон ту халу!..
Они ели с таким аппетитом, что не заметили нас. Зак сказал:
— Разойдись, обжоры!
Дети расступились, и я увидел красивую вывеску. На ней был нарисован громадный, завитый в десять колец бараний рог. Из него дождём сыпались плюшки, баранки, сайки, пирожные, халы, калачи, крендели… Я проглотил слюнку. Зак сказал:
— А это как называется?
— Это… какой-то рог…
И вдруг у меня само собой вырвалось: — Это же, наверное, рог… этого… изобилия!
