Мария Грипе - Тень на каменной скамейке
А что, если Ульсен права? Что, если Каролина действительно тайно влюблена в папу? И флиртует с Роландом, чтобы это скрыть?
Кстати, мама тоже стала относиться к Каролине настороженно. Ее дружелюбие перестало быть безусловным и искренним, как прежде. Она ничего не сказала папе о сплетнях Свеи и Ульсен, считая, что в этом нет необходимости. Папа, наверное, почувствовал бы себя неловко, стал бы вести себя с Каролиной неестественно, узнай он о ее влюбленности. И, кроме того, возможно, все это ложь. Пожалуй, мама права, но она попросила меня попытаться выяснить, что за фотография у Каролины и откуда она ее взяла.
Мне очень не хотелось в этом копаться. Скорее всего, Каролина стащила карточку из нашего альбома, и мама лучше меня знает, что там за фотографии. Проще ей самой посмотреть, какой не хватает. Но маме этим заниматься неохота. По-моему, в таком случае лучше все оставить как есть. Но мама так не считает. Она сама не знает, чего хочет. С ней это часто бывает.
Свея ходит, поджав губы, она чрезвычайно молчалива. Пытается делать вид, что лучше всех все знает, но мне кажется, она жалеет, что разболтала сплетни Ульсен. Может быть, она поняла, что это не делает ей чести.
Итак, обстановка в доме была довольно напряженной, как вдруг случилось нечто!
Как-то утром я стояла у окна в своей комнате, повернувшись лицом к солнцу, и тут увидела семенящую по улице фигурку. Это маленький Эдвин шел в школу. За спиной у него был сшитый Свеей ранец. Я помахала ему, распахнула окно и позвала, но он пугливо прошмыгнул мимо. Видимо, Флора запретила ему иметь с нами дело. Но все-таки он пошел в школу мимо нашего дома, хотя это совсем не обязательно. Есть и другая дорога. Даже короче. То, что он все равно пошел мимо нашего дома, было неспроста.
Я побежала на кухню и рассказала новость Свее. Она вся прямо вспыхнула и на большой перемене поспешила в школу, чтобы найти малыша Эдвина. Он послушно пошел за ней. Ничего не сказал про запрет Флоры, как мы того ожидали. Свея не захотела его расспрашивать, и мы так и не узнали, ослушался он Флору или нет. Свея думала, что никакого запрета не было. Маленький Эдвин не способен на предательство. Он чист душой. Скорее всего, Флора ничего ему не сказала, пустив дело на самотек. Не лишать же ребенка еды. Если случится, что его пригласят на обед, она готова была закрыть на это глаза. В то же время Свея была уверена, что малыш Эдвин сам выбрал дорогу мимо нашего дома, и от души радовалась.
Поначалу Эдвин немного смущался, но, когда Свея поставила перед ним тарелку с едой, его лицо расплылось в улыбке. А потом, когда пришла Надя и позвала его играть, он окончательно оттаял. Ему нравилась Надя, да и Свея тоже нравилась, это было видно. Нас же он почти не замечал. Каролина обычно старалась не показываться, когда Эдвин приходил. Нарочно, чтобы Свея не подумала, что она с ней соперничает.
Эдвин был по-прежнему немного бледен после болезни, и кашель еще не прошел. Это беспокоило Свею. Ему нужно как следует питаться. Она следила, чтобы он получал все, что требуется, и он послушно приходил к нам каждый день на большой перемене, стоял на ступеньках у черного хода и ждал, пока Свея откроет. Приучить его стучаться было невозможно.
Однажды, когда Надя и Эдвин одновременно пришли из школы, Надя обманом заставила его позвонить в дверь парадного входа. Но, услышав звонок, Эдвин так перепугался, что пустился наутек. Наде с трудом удалось поймать его и уговорить войти. Потом он весь обед икал. Нельзя, чтобы от тебя было столько шума, – это до добра не доведет!
С возвращением маленького Эдвина Свея стала другим человеком. Просто удивительно! Она враз переменилась, стала добрее, спокойнее. Человечнее, попросту говоря. Я даже начала забывать, какой она бывала раньше. Сейчас она мне очень нравилась.
Неожиданно в ее характере раскрылись совершенно новые стороны. Даже по отношению к Каролине. Хотя Каролина была далеко не из тех, кто подлаживается под окружающих. В особенности теперь, когда она вбила себе в голову, что должна пробудить в Свее политическое сознание. Иногда Каролина могла быть довольно настырной, как говорила экономка, но Свею это больше не трогало, она ни на что не обижалась, готова была даже пойти на некоторые уступки и в чем-то согласиться с Каролиной. Конечно, в определенных пределах, но все же!
В доме стало гораздо легче дышать. Жизнь сразу сделалась намного радостнее. Верилось, что все в конце концов образуется. Вот как много значила для нас Свея! Все мы, в большей или меньшей степени, зависели от ее настроения. Вообще-то это даже пугало. Интересно, насколько сама она осознавала свою власть?
Как назло, в это самое время раздался новый анонимный звонок. Звонила та же женщина. Мама рассказала мне, о чем шла речь.
Доброжелательнице стало известно, что Каролина все еще работает у нас, и она считала, что с маминой стороны это было самопожертвованием: она, конечно, не хотела вмешиваться, но все же полагала, что ее долг – поставить маму в известность о некоторых деталях. Но мама, вероятно, и сама уже заметила, как обстоит дело.
А дело все в том, что весной у Каролины начинались «странности». Рассудок изменял ей. Естественно, ужасно жалко девушку, но именно поэтому для ее же собственной пользы важно, чтобы она получила должное лечение. Есть клиники, куда принимают страдающих подобными заболеваниями. Нужен только документ, удостоверяющий, что девушка нуждается в лечении, а его совсем нетрудно получить. Мама должна понимать, что, взяв в дом такого человека, она берет на себя определенную ответственность. Так или иначе, маме не мешает знать все это на тот случай, если с Каролиной начнут происходить странные вещи.
Вот почему она решила, что должна позвонить, сказала в заключение женщина и повесила трубку. Как и в прошлый раз, мама так и не смогла вставить ни слова. Как и в прошлый раз, женщина тараторила без остановки, будто читала заученное наизусть. Все это было так неприятно, что мама словно оцепенела. Ей не следовало слушать, нужно было сразу положить трубку, как только она поняла, о чем речь. Но ее будто парализовало, и она еще долго стояла с трубкой в руке. На этот раз все было намного хуже.
Нельзя же оставлять без внимания намеки на чье-то сумасшествие – а ведь именно это имелось в виду.
А что, если в довершении всего эти намеки небезосновательны?
Не то чтобы мама поверила, и не то чтобы в поведении Каролины что-то свидетельствовало о помешательстве… Но, собственно говоря, так ли хорошо мы ее знаем? Речь ведь идет о болезни, проявляющейся весной, то есть сейчас.
Не была ли Каролина несколько странной в последнее время? Ее внезапные нападки на Свею… Заигрывания с Роландом… И ведь действительно, она немного авантюристка. Вспомнить историю с похищением маленького Эдвина!
Возможно, это не просто детская непосредственность, как нам казалось? Что если это были первые симптомы серьезного заболевания?
Мама попыталась поговорить с папой, но он не желал слушать. В последнее время ему хорошо работалось, и он не хотел, чтобы его беспокоили теперь, когда работа наконец-то двинулась. «Я же сказал, нечего нам обращать внимание на анонимные звонки! Больше не желаю об этом слышать! Кто-то имеет зуб на Каролину и хочет таким образом отомстить. Совершенно не о чем беспокоиться!»
Я была с ним согласна. Я ни секунды не верила в то, что рассудок Каролины не в порядке. Но было ужасно неприятно думать, что кто-то ни много ни мало хотел объявить ее сумасшедшей – ведь в этом состояла цель звонка.
Следовало бы обо всем рассказать Каролине!
Но сейчас подступиться к ней никак не удавалось. Насколько открытой и мягкой была она во время болезни, настолько же неприступной стала сейчас. Я чувствовала себя с ней неуверенно. Может быть, она сожалеет о том доверии, которое мы когда-то испытывали друг к другу? Так или иначе, говорить с ней сейчас невозможно. Разговор пришлось отложить.
На всякий случай мама позвонила бабушке и спросила, известно ли ей что-нибудь о весенних странностях Каролины. Но бабушка, как и папа, предположила, что кто-то хочет насолить Каролине, не более того. Скорее, звонившая сама была не совсем в своем уме. Кроме того, бабушка знала родителей Каролины, и оба они были абсолютно нормальными людьми. Это известие успокоило маму, но ее настороженность по отношению к Каролине не исчезла.
Примерно в то же время я снова столкнулась с братом Каролины. Я почти забыла о его существовании, не видела его с зимы и думала, что он, наверное, уехал из города.
Это было в последний день апреля, на празднике встречи весны. Я гуляла с подругой, мы смотрели на костры, слушали речи, посвященные наступлению мая, и весенние песни. Потом медленно прогуливались вдоль речки. В воздухе стояла прохлада, и сильно пахло кострами и весной. Весь склон был сине-желтый от анемонов и чистотела. Мы остановились нарвать немного цветов.
