Оскар Хавкин - Моя Чалдонка
— Конфету хочешь? — спросила Тамара.
Почему не хотеть! Конфета завернута в тонкую скользкую бумажку; под бумажкой угадывается «золотника».
— Спасибо, Тамара! — Она отвернулась, будто бы жует, и незаметно спрятала конфету в карман телогрейки — для Валерки. — А я тебе сейчас что расскажу!
Торопясь, рассекая ладошкой воздух, Нина стала объяснять Тамаре про «глазки».
— Не понимаю, — передернула плечиком Тамара, — зачем резать, когда можно сажать целую!
— А у вас много картошки?
— Не считала, не знаю.
Нина замолчала, насупилась. Да уж, поймет такая! Не знает даже, сколько у них картошки в подполье.
Но Тамара ничего не заметила.
— Сегодня буфет открывается, слышала?
— Слышала, — ответила Нина. Она в самом деле слыхала про буфет, но сегодня утром Пете и Кире последнюю мелочь наскребли, и у Нины даже и пятачка завалящего нету!
— Мама засунула мне в портфель завтрак, а я его тихонько вытащила и три рубля взяла, — похвасталась Тамара и вдруг предложила: — Хочешь, одолжу рубль? Могу насовсем.
Что это она такая добрая сегодня? Позавчера еле перышко у нее выпросила, а сейчас целый рубль предлагает. Нина колебалась: не стоит брать у этой задаваки, да ведь ничего особенного, предложила, потому что знает — Нина отдаст; маме получку выдадут, и она отдаст.
— Приходи ко мне, — пригласила Тамара, — я тебе свой альбом покажу. В фантики поиграем.
— На рояле?
— На рояле, — подтвердила Тамара. — Это мы с Машей додумались. А ты откуда знаешь? Володя сказал?
— Да, Володя. — «Значит, нахаживает к Тамаре, а не говорит ничего, все злится. Может, ему и дружить со мной наскучило?..»
Все теперь в Тамаре раздражало ее: и меховая шапка, и варежки, и самодовольная улыбка. «Портфель — как у начальника, а уроки небось не выучила!»
Тамара легонько ударила красным портфельчиком по сапожкам, перехватила его из руки в руку.
— А вы… а вы зачем дяде Яше дрова возили? — острым любопытством спросила она.
— Как — зачем? Он же сам не может!
— Я видела, как вы через Урюм переезжали… Ох, а какой пожар вчера был! Я из окна смотрела — небо будто в красных чернилах. Красиво!
— Красиво!.. Дом-то у Сени сгорел… Мы лошадь отвели в школу, побежали на Первый стан, а от дома — одни мокрые головешки!
— Ну-ну, — довольно равнодушно сказала Тамара и с прежним любопытством заговорила: — А Лиза сказала Маше, что у мальчишек тайна. Будто она подслушала, только не все разобрала. Димка мальчишкам сказал: «Вот еще одно воскресенье пропустим». Тебе Володя, наверное, говорил что-нибудь про это? Вы ведь дружите?
— Ну и что? Ничего не говорил.
Нина взяла папку под мышку, замерзшие пальцы сунула в рукав телогрейки. «Вот выдумывает, вот выдумывает! Дрова возили, и все. Какая тут тайна? Неужели Володя не сказал бы? — И остановилась. — А ведь насчет тетради он молчит. Может, в той тетради тайна?»
— А почему сегодня велели пионерам раньше прийти? — спросила Тамара.
— Будем столярку поднимать, — нехотя ответила Нина. — Только уж, наверное, без Сени.
До школы они шагали молча, а у самой школьной ограды Тамара вдруг остановилась:
— Знаешь. Нина, забыла задачу решить по арифметике. Меня непременно Анна Никитична спросит!
«Ага, так я и знала!»
— Как же ты могла забыть? Я еще в субботу решила. Сегодня у тебя полдня было!
— Думала — в воскресенье, а в воскресенье нашлись другие дела, а сегодня поздно встала. Ну, в общем, не успела…
Не успела! Нина пожала плечами: дома ничего не делает, лапа с мамой над ней трясутся, а у нее даже на уроки времени не хватает.
Они прошли еще несколько шагов. Тамара выжидательно смотрела на Нину. Та, занятая своими мыслями, ни о чем не догадывалась. «И чего это Володя с ней сдружился? — думала Тамара. — Обыкновенная девчонка! А катанки-то — как танки».
— Нина, — вкрадчиво заговорила она, — дай мне тетрадку, я на большой перемене спишу. Ты не бойся, я тихонько!
Так вот оно что! Нина остановилась, подогнула ногу, положила папку на колено и застывшими пальцами принялась развязывать тесемки:
— Ох, Тамара, словят тебя. Вот увидишь.
— Подумаешь! — ответила Бобылкова. — В первый раз, что ли? Не получать же мне двойку!
Тесемки никак не поддавались красным, обмороженным пальчикам. Тамара глядела на эти пальцы почти с ненавистью. Тихоня! Строит из себя, а сама, наверное, тоже…
— Будто ты не списываешь! — сказала она со злой усмешкой. — Уж не важничай.
— Я? А ты видела?
— Не видела, а все равно все знают, что ты у Володи списываешь.
— Ты врешь, врешь!
— Не вру! Володя сам говорил.
Володя? Нина снова завязала с трудом развязанные тесемки.
— Ну, и проси тогда у него, раз так. Иди проси! А я не дам!
— Жадина! — зло сказала Тамара. — Я тебе конфету дала… домой пригласила… и рубля не пожалела!
Нина разжала руки, и папка упала на землю.
— Ты что? — наступала она на Тамару. — Я не покупная! На́ тебе! На́ тебе!
Конфета в роскошной обертке, скомканный рубль полетели в лицо Тамаре. Сжатые красные кулачки подталкивали Тамару в бок. Тамара, подобрав конфету и деньги и придерживая шапочку, пустилась наутек.
Во дворе вокруг старой, скособоченной столярки шла целая карусель. Под завалившийся бок ветхого здания подвели торчком три бревна. Их связали дощатым сплошным настилом, и сейчас десятки школьников валили на этот настил землю. Лопаты только мелькали — казалось, с неба падает земляной дождь.
И Сеня был тут — в обгорелой телогрейке, с тяжелой землекопной лопатой в руках. Сеня носился от одного конца столярки до другого, и тяжелые пласты земли летели с его лопаты на дощатый настил.
— Так, еще черпачок… А ну еще! Эй, Коноплев, Сашок, поживей! Это тебе не рачков в Урюме ловить. Глядите, как Ерема ворочает, словно медведь-лесовик. Аж серу позабыл жевать. Эй, эй, ты, Сухоребрий, не так отчаянно — руки отмахаешь! Скоро наша столярка, как живая, зашевелится. Земля на бревна, как на рычаги, напрет, и домишко прямиком станет. Тогда мы под него новые балки и подведем. Ну и клуб будет у нас! Будет клуб, будет клуб, — пропел Сеня, — за билеты целый руб!
Лопаты мелькали еще быстрее; толща серой земли на настилах росла, уплотнялась, темнела.
Сеня подошел к Тоне, вытер рукавом телогрейки лицо.
— Вот увидишь, Тонечка, все будет хорошо.
— Насчет себя-то хоть подумал? — тихо спросила Тоня. — Где жить-то будете?
— А мы как-нибудь, — беспечно ответил Сеня и, увидев пробегавшую мимо Карякину, крикнул: — Эй, Нина, постой!
Нина остановилась было, но увидела Володю и, не ответив Чугунку, быстренько взбежала на школьное крыльцо…
Едва раздался звонок на большую перемену, у дверей бывшей гардеробной, где оборудовали буфет, выстроилась очередь. Помещение было небольшое — приходилось впускать школьников партиями.
У дверей дежурили семиклассники. Они сдерживали нетерпеливых малышей. Дима Пуртов, протолкавшись ближе к двери, бренчал серебром, но, сколько ни подсчитывал, рубля не набиралось. Он увидел медленно и важно шествовавшую Тамару Бобылкову:
— Бобылиха, дай двадцать копеек, до рубля не хватает.
Тамара, и так злая сегодня, совсем вышла из себя:
— Грубиян, вечно обзывает! И не дам, есть — и не дам.
— Я и знал, что не дашь. Задавишься, а не дашь. Ходишь бойко, а в дневнике…
— Двойка! — подсказал Веня.
— А вы… вы невежи! — не осталась в долгу Тамара. — А я… а я про вас что-то знаю! Да, знаю!
Дима хотел дать Тамаре тумака, но не успел: дверь растворилась, и пятиклассники с шумом и криком ринулись в буфет.
Школьники увидели столики, покрытые новой светло-зеленой клеенкой с цветастой каймой, деревянную стойку со стеклянной витриной под белыми занавесками, раздатчицу — семиклассницу Валю Басову — и Антонину Дмитриевну в белых халатах. Ребята невольно приумолкли и замедлили шаг. Их заинтересовала стойка и стеклянная витрина. Круглые стограммовые булочки с зеркально блестящей коричневой корочкой громоздились в больших фанерных ящиках. Булочки были разрезаны пополам, в середину вложен кусок холодного мяса. В стеклянных матовых блюдцах с высокими краями светился красной капустой и квадратиками свеклы винегрет. Строем стояли граненые стаканы с компотом. В желтом взваре, похожем чем-то на подводное царство, виднелись нежно-прозрачные ягоды абрикоса, круглые, с морщинистой кожей лепешки яблок, темные, как птичий глаз, шарики вишни.
Завтрак — булочка, винегрет, компот — стоил рубль.
— Дай мне, Валя, на восемьдесят копеек! — попросил Пуртов.
— Как же тебе сделать на восемьдесят? — ответила Валя. — Булочка с компотом стоит семьдесят копеек, булочка с винегретом — шестьдесят пять.
— Дай ему все… — вмешалась Антонина Дмитриевна, — он завтра принесет двадцать копеек.
