Альберт Лиханов - Мой генерал
Чего же не понимать? Я кивнул. Сказал:
— Ты стал какой-то странный. Не замечаешь?
— Странный? — удивился он.
— Пишешь письма, — сказал я, — рвёшь ответы. Носишь без конца приёмник. Ты раньше не был таким.
Дед неестественно рассмеялся.
— Ты настоящий разведчик, — сказал он. — Всё замечаешь. Всё видишь.
Я усмехнулся.
— Как же не видеть? — спросил я. — Ты у меня один дед. Если бы было два. А то один. И я на тебя смотрю. На кого же мне смотреть?
Дедушка обнял меня за плечи. Заглянул в глаза.
— А ты растёшь, Антоха, — сказал он. — На глазах просто растёшь.
Он стал боксировать меня. Прямо на улице. Я тоже его тихонько постукал.
— Время идёт, — сказал дед, обнимая меня за плечи, и я кивнул. — Время идёт, — повторил он. — У кого — к полдню. У кого — к полночи. И надо торопиться!
Я кивнул опять.
— Торопиться, торопиться! — повторил с жаром дедушка и добавил неожиданно: — Мало ли!
Что — мало ли? Я потом уж задумался. А тогда опять кивнул, думая о себе.
Конечно, надо торопиться. Всегда и во всём. А то чего-нибудь не успеешь важное. Или пропустишь. Или сделаешь не так. Или промолчишь, как я тогда, в Москве. И будет досадно. Обидно до слёз. Ведь я с тем парнем в красной рубашке дружить мог, а оказалось, что перед ним опозорился. Выглядел тогда, как пластилиновый подлиза. Соглашатель.
Увижу ли я когда-нибудь снова этого парня в застёжках? И сумею ли доказать, что я не такой?
Дедушка прав — надо торопиться. Торопиться и не ошибаться.
СЕМЕЙНАЯ ИДИЛЛИЯ
Однажды мама объявила:
— Еду в командировку.
Оказывается, едет осматривать будущее морское дно. Интересно бы посмотреть, и я сказал:
— Возьми нас!
Дедушка рюкзак стал искать, запел во весь голос:
Если смерти, то мгновенной,
Если раны — небольшой.
Папа нам позавидовал:
— Вам хорошо, а я один останусь…
— Зачем оставаться? — спросил дедушка. — Поехали с нами. Всего пять дней! Попроси, наконец, отпуск.
Отец стал рассказывать про бетон — что теперь горячее время, и мы с ним согласились: как же, конечно. Если бы не согласились, он бы не поехал, но мы кивнули, и на другой день отец бежал по лестнице через две ступеньки — я сам видел. Ещё на площадке закричал:
— Еду! Отпустили!
И вот мы едем в мамином «газике».
Мама газует лихо, перед ухабами не тормозит, нас подбрасывает к самому потолку, дедушка громко крякает, я ему подражаю. Папа не отстаёт.
— Что это вы, как утки? — спрашивает мама. — Раскрякались?
— Жаль, милиции в тайге нет, — ворчит дедушка.
— Лихачка несчастная! — ругается папа.
— Потолок же прошибём! — кричу я.
Мама смеется.
— Миленькие! — веселится. — Забыли, где находитесь? Это же Сибирь! И дороги у нас тоже сибирские!
«Газик» ревёт, ползёт в гору, мчится вниз, разбрызгивая воду, форсирует ручьи.
Мы едем по морскому дну, но ничего на море тут не похоже. На дно — тем более.
Дорога, телеграфные столбы вдоль дороги. Тайга. Птицы поют. Разве вообразишь, что тут скоро вместо птиц рыбы появятся? Будут плавать над бывшей тайгой. Удивляться: неужели, мол, здесь птицы летали?
И знаете, как-то мне странно стало. Не по себе. Настроение испортилось. Трудно подумать — лес живой, бабочки, трава, цветы, и ничего этого не станет.
Мне кажется, не один я так подумал…
Дедушка замолчал, отец притих, мама шутить перестала.
Едем мы и слышим лесное веселье. Сороки стрекочут, всякую живность предупреждают, что машина идёт. Птички чирикают. Шмели мимо проносятся, словно пули: вж-ж-ж! Живут вот, хлопочут, а не знают, что им скоро переезжать надо.
Ну ладно, шмели улетят, птицы тоже, а как ежи, например? Успеют? Или, допустим, муравьи?
Я читал, как муравьи лес очищают, как мертвеет без них тайга. Но они же крошки такие, от воды не успеют уйти! Погибнут…
Настроение у меня совсем портится. На привале я говорю отцу про Муравьёв.
— Сравни! — отвечает он мне. — Муравьишки и электричество! Один муравьишка только соломинку поднять может, а наша ГЭС! Какая у неё силища!
Я слушаю отца, и мне всё грустнее становится. Конечно! Разве может муравьишка с электростанцией соревноваться?
— Ты не думай, — говорит отец, — что мне муравьишек не жалко. Но что делать? Приходится идти на жертвы.
— А ты не иди! — раздаётся голос дедушки.
Я оборачиваюсь. Он стоит за моей спиной и сердито смотрит на отца.
— Вообще это не первый разговор у нас, — говорит он папе. — Мелочь — гвозди, доски, цемент. Мелочь — муравьи. Размашисто очень мыслишь, товарищ технократ.
Папа даже побледнел. Технократ — это же бюрократ. Только технический. Технический бюрократ — это такой, который, кроме техники, ничего не видит. Мне не нравится, что дедушка с папой опять ссорятся. Какой папа технократ? У него просто работа такая, он занятой человек. Ему действительно про бетон-то думать некогда, не то что про Муравьёв.
— Дедушка, — говорю я, защищая папу, — ты всё-таки не кипятись!
— «Не кипятись»! — возмущается дед. — Нет, вы на него поглядите! Только что Муравьёв жалел и вдруг — пожалуйста! Так ты как думаешь всё-таки? Что важнее? ГЭС или муравьи?
— Разве можно сравнивать, — говорю я, вздохнув.
— Вот! Вот! Вот! — кричит дедушка. — Правильно сказал. Разве можно сравнивать? Какого-то несчастного муравьишку и электростанцию! Нельзя их сравнивать, понимаешь! Никак нельзя! Муравьи — это муравьи. А ГЭС — это ГЭС!
Дедушка неожиданно умолкает. Я вижу — ему плохо. У него всегда такой цвет лица, когда болит сердце. Я вскакиваю, бегу к рюкзаку, достаю склянку с лекарством, капаю в кружку, добавляю воды. Приношу деду, говорю:
— Ты, кажется, просил пить…
— Да, да, — кивает он мне, — спасибо.
Мы переглядываемся понимающе.
— В общем, Антон, — говорит дедушка, — твой папа не прав, хотя он и взрослый.
Папа краснеет. Но дедушка не замечает этого.
— Муравьёв надо спасать, — продолжает он. — Взрослым дядям не до этого. Предложи отряду, — смотрит на меня, — составить карту муравейников в затопляемой зоне. А потом перенести их на новые места.
— Донкихотство это, — ворчит отец.
Мы едем дальше.
Тайга расступается неожиданно, и странное поле открывается перед нами. Будто грибы какие-то — пеньки, пеньки, пеньки. Направо — голая земля, налево, впереди, позади… Пни белеют свежими срезами, и если смотреть не пристально — кажется, кто-то расставил по полю множество тарелок.
— Вот готовое дно, — говорит мама.
— Бывает дно песчаное, бывает илистое, — говорит дедушка, — это будет пнистое.
Впереди из-за горизонта поднимается дым. Потом видно пламя. Мне кажется, это пожар. Я нетерпеливо ёрзаю на сиденье, и мама прибавляет газу.
Но это не пожар. Костры. Много-много костров. В кострах жгут ветки, а за дымной стеной — рокот тракторов, гул бензиновых пил, оживление, шум.
За дымной стеной — настоящая битва. Люди в касках передвигаются от дерева к дереву. Визжит пила, и дерево падает. Кусты вырубают топорами.
У больших деревьев обрубают ветки. Стволы цепляют специальные трактора. Отвозят к дороге. Складывают в штабеля. Грузят в машины. И на глазах стена деревьев отступает, оставляя свежие пеньки.
Мы выходим из «газика». Смотрим, как сражаются люди с тайгой, как побеждают её — уверенно и ловко.
К нам подходит мужчина в каске.
— Не из райкома? — спрашивает нас. — А то ждём не дождёмся. Людей не хватает.
Человек поглядывает на меня и говорит:
— Нам бы и огольцы пригодились! Человек сто. Можно и двести. Ветки таскать. Костры палить! Весёлая работа!
Дедушка стоит, опустив голову. Перед ним раздавленный муравейник. Виден гусеничный след. Наверное, трактор проехал.
Муравьишки хлопочут, суетятся, таскают брёвнышки-хвоинки, пытаются отремонтировать свой дом.
Дед поднимает голову, спрашивает человека в каске:
— Муравейников много?
— Полно! — отвечает он весело. — Всё же тайга!
— Ну и как с ними?
— С кем? — не понимает мужчина. — С помощниками? Да не хватает!
— Нет, — говорит дедушка, — с муравейниками?
— Как? — удивляется человек. — А никак! Нам про них думать некогда. Нам лес вырубить надо.
Он уходит.
Деревья падают одно за другим. Урчат трактора. Дымят костры.
МОРЕ И МАМА
Мы едем дальше.
Дедушка хмуро смотрит по сторонам. Папа поглядывает на него боязливо. Боится заговорить. Я тоже молчу.
Что тут скажешь?
Дедушка расстроился, его понять можно. Он за Муравьёв заступился, а по муравейникам тракторы ходят. И ничем не поможешь. Конечно, можно муравейники спасти. Перенести их на новое место. Но много ли? Тайгу уже рубят. Торопятся. До муравейников дела никому нет.
