Рудо Мориц - Его большой день
Йожо в тот день пробыл у Никиты недолго. Надо было еще забежать к Габо.
Сообщить и ему, что скоро отправятся в лес и они, потому что Йожо верил: отец возьмет и его с собой…
В ту ночь, часов в одиннадцать, тишину нарушил гул самолетов. В этом не было ничего удивительного. Ведь самолеты летали каждую ночь, нарушай тишину своей монотонной мелодией: у-у-у-у-у…
Гул, сначала заглушаемый расстоянием, постепенно все приближался, и наконец самолеты загудели над головами Хорватовой и Йожо, которые вышли на порог.
— Глянь, мама, — показал мальчик на гору Кляк, темневшую на фойе более светлого неба: там, как маленькие лампочки, светились огни.
И гул самолетов доносился оттуда.
— Сбрасывают, — шепотом проговорил мальчик.
— Что? — не поняла мать.
— Ну, парашютистов и оружие…
— Правда?.. Боже мой, что же теперь будет?
В голосе матери мальчик услышал страх. Но он не придал этому значения и сказал с восторгом:
— Да это ведь помощь нам прислали!
— Понимаю, сыночек. Помощь… Я и радуюсь, что наступит конец нашему горю, и все-таки страх меня берет, как подумаю, что еще нам придется пережить.
Гул самолетов стал понемногу отдаляться. И огни под Кляком побледнели, стали мерцать, как светлячки, а потом сразу исчезли, как будто их никогда и не было.
— Пошли в дом, — позвала мать сына, — становится холодно. — Она вздрогнула.
— Мне не холодно.
— Пойдем… Нечего по ночам стоять во дворе. — Она взяла его за руку и увела в дом.
Не успел еще Йожо уснуть, как в оконное стекло кто-то три раза постучал: тук, тук, тук. Стук был мягкий, негромкий.
Через мгновение стук трижды повторился.
И снова тишина.
Мать поднялась и отворила окно. От неожиданности у нее перехватило дыхание. Она ждала этой минуты, знала, что она наступит, и все-таки волновалась. Перед ней в темноте стоял ее муж Ондрей Хорват.
— Открой.
Мать бросилась к дверям. Руки дрожали так, что она с трудом нащупала ключ.
В дом вошли шесть человек с дочерна заросшими лицами. От них пахло хвоей. Как будто сам лес ввалился в кухню.
— Свет не зажигайте, — сказал Шимак. — И в темноте разберемся.
Йожо в комнате впопыхах одевался. Но чем больше он спешил, тем медленнее получалось, обе ноги попадали в одну штанину. Потом влетел в кухню и бросился отцу на шею:
— Папа!
— Ну, ну… Спокойнее, — мягко сказал Хорват и прижал мальчика к себе.
— Я пойду с вами, папа. И Габо Ганзелик тоже.
Партизаны подмигнули друг другу и тихо рассмеялись.
— Никуда вы не пойдете, ребята, — вмешался учитель Шимак. — Ваше дело здесь внимательно за всем наблюдать и сообщать об этом нам через бачу Брнчалу. Он будет частенько наведываться во «Взрыв».
Йожо сразу повесил нос: ведь ему так хотелось в горы. Как переменился учитель: всегда был гладко выбрит, а теперь совсем оброс.
Йожо, конечно, хотелось в горы, но он быстро успокоился: полученное задание было серьезным и важным. Да, он будет присматриваться ко всему, что представит интерес, и рассказывать баче.
— Жена, приготовь-ка чаю, — сказал Хорват, и она, склонившись над плитой, стала разводить огонь. — А мы пока пойдем, — обратился он к остальным.
Они вышли. Йожо отправился вслед за ними.
Прежде всего Хорват зашел в «шестерку». Никита сидел у передатчика.
— Готовься, Никита!
Никита выключил аппарат и сказал:
— Наши на Кляке получили подкрепление. — Потом вышел к тайнику с оружием.
Партизаны навешали на себя столько, сколько могли унести. Потом закрыли тайник, и Выдра сказал:
— Придется еще разок прийти.
— Если бы только разок… Даже за два раза вряд ли все перетащим, — махнул рукой учитель.
Обвешанные винтовками, автоматами, обоймами и мешочками с патронами, они вернулись в кухню. Хорватова тем временем завесила окно одеялом и старым пальто, зажгла керосиновую лампу.
На стол поставила семь чашек чаю, приятно пахнущего липовым цветом.
Пили торопливо, стоя. Лишь время от времени кто-нибудь ронял словцо.
Хорватова сказала:
— Знаете, кто вас предал?
Они посмотрели друг на друга, молча пожали плечами.
— Жена Грегоры. Старик ей проговорился, а она разнесла дальше, пока не попало туда, куда не следовало.
— А, Грегора… — сжал кулаки Ганзелик. — Он всегда такой был. Одно слово — болтун.
— Помните, что я говорил, когда его принимали? По-моему вышло, — рассердился Хорват.
— Его тоже забрали, — добавила мать Йожо.
— Это мы знаем, а вот то, что он предал, для нас новость. Как это нам сразу в голову не пришло?
Чашки опустели. Партизаны стали собираться.
Отец обнял сына и жену. Спящую Зузанку погладил по волосам.
— Ну как, помогаешь маме? — спросил у сына.
Мать кивнула.
— Смотри в оба, — сказал отец сыну.
— И слушать тоже. Правда, папа?
— Да, да… Только гляди, как бы тебя не сцапали!
— Ты наш передовой дозор, — подал Йожо руку учитель, и у мальчика на душе потеплело.
— А потом мы придем к вам, когда здесь уже не будем нужны. Не забудьте о нас!
— Нет, нет… не забудем. Только выполняй пока, что тебе велено. Теперь нельзя делать то, что сам хочешь, а только то, что полезно для всех, — добавил учитель.
Никита тоже попрощался.
На спину он взвалил свои мешки с радиоаппаратурой, на плечо повесил винтовку, на грудь — автомат. Он поблагодарил Хорватову, а Йожо весело похлопал по плечу:
— Да свидания, Йозеф! Я знаю, ты к нам придешь!
— До свидания!
Все тихо двинулись в темноту и быстрым шагом пошли к мосту через Ваг.
Пес оскалил зубы, учуяв запах чужих людей, но Хорват что-то сказал ему, погладил, и Гром спокойно уполз в будку. Он понял, что приходили свои.
Отряд начинает действовать
Шло время, и возле овчарни бачи Брнчалы землянок становилось все больше. Теперь их было по меньшей мере полдюжины. Раскидистые, обросшие мхом ели мужественно их охраняли.
Небольшая группа партизан умножилась и превратилась в отряд. Сюда стали приходить парни из окрестных долин. К отряду присоединились и несколько солдат, сбежавших из казарм с оружием. Партизанская семья под Сухим Верхом выросла уже до тридцати человек.
Командиром отряда стал учитель Шимак. Он был офицером запаса, долго работал в подполье.
Никита предложил, чтобы отряд выбрал и политкомиссара. У них, в Советской Армии, такой работник есть в каждой части. Это важное дело доверили Ондрею Хорвату.
Таким образом, организационный период закончился, и отряд стал боеспособным. Никита с помощью передатчика поддерживал постоянную связь с командованием партизанской бригады в Сланой долине, в которую отряд входил. Бригада состояла из множества разбросанных по горам отрядов, взявших как бы в клещи важные для фашистов коммуникации — железную дорогу и шоссе.
Вскоре отряд получил шифрованный приказ командира бригады: «На территории от Кралево до Врание осуществляйте диверсии на коммуникациях врага».
Для этого нужно было много взрывчатки и оружия. Шимак велел Никите допросить у командования все необходимое. На другой день пришло сообщение: «Завтра вечером к 22 часам разложите под высотой 510 четыре костра квадратом. Получите все, что нужно».
Весь день партизаны ожидали прилет самолетов. Они сложили в четырех местах поленья, под них подложили сухие ветки.
— Не слишком ли маленькие костры? Увидят ли с самолетов огонь? — беспокоился Выдра, обходя поленницы и подбрасывая щепки, валявшиеся на траве вокруг.
А Никита усмехался:
— Да что ты, их и слепой увидит, не то что наши летчики! Они потом разгорятся, вот посмотришь.
Когда стемнело, Шимак стал поминутно поглядывать на светившийся зеленоватым светом циферблат ручных часов.
Все были как на иголках.
— Еще не пора?.. — спрашивали партизаны все чаще.
— Пока нет, — каждый раз отвечал Шимак, хотя сам уже немного нервничал.
Время тянулось медленно. Очень медленно. Командир отряда напряженно следил, как лениво ползет большая стрелка часов.
— Зажигайте! — поднял он руку, как будто давал старт на соревнованиях.
Все бросились к поленницам.
— И у нас в селе увидят огни! — радовался Ганзелик.
— Это будет весточкой тем, кто помнит о нас, — добавил Хорват, думая при этом о сыне и жене.
Сначала из костров вырвались маленькие, пугливые язычки пламени. Извиваясь, как змейки, они облизывали поленья и хворост. Через мгновение языки выросли. На поляне вдруг сделалось светло как днем.
В зареве костров партизаны напряженно прислушивались, когда послышится гул моторов.
И наконец сквозь треск дров, поглощаемых огнем, прорвалось слабое урчание. Звук рос и становился все мощнее, как поток воды во время ливня.
