Вера Морозова - Мастерская пряток
Нравилось Николаю в типографии. И к делу тянулся. Это и рабочие подметили и стали еще больше сироту к порядку приучать. «Правильно тебе братан говорил: „Учись!“ Ремесло в руках — кусок хлеба на всю жизнь». Вот и начал шрифт по кассам раскладывать да промывать его после работы бензином. И опять делал все с умом. Старший брат сидел в Таганской тюрьме. Потом его судили и отправили в Сибирь на долгих пять лет. Загрустил Николай и горе работой заглушал. Наборщики давали ему книги читать — не те, которые печатали в типографии, а запрещенные. В запрещенных книгах о царе да неправде богатых рассказывалось. Николай читал их и радовался, что есть на Руси смелые и отважные люди, как его старший брат. Они не боятся против царя выступить за народное дело.
Однажды ему пришлось работать ночью. В типографии выполняли срочный заказ — хозяин упросил наборщиков поработать и домой не уходить. К удивлению Николая, наборщики такому случаю обрадовались. Правда, поворчали для порядка. Для хозяина набор сделали быстро. Все мастера, руки золотые. Потом стали совершенно другие слова набирать. Дверь в наборный цех закрыли на палку — как смеялись, от сквозняка. Первыми словами, которые прочитал Николай, были — «Долой царя!». И говорилось, как притеснял царь народ, как бедствовали простые люди, как тюрьмы охватили всю страну. В тюрьмах сидят лучшие из лучших — те, кто против царя поднялся. Николай сразу догадался — печатали листовку. И старший брат стоял перед глазами.
Он помогал растирать краску, ее наносили на валик. Быстро росли стопки листовок. Их складывали вместе и аккуратно перевязывали бечевкой.
Пахло скипидаром и тем особенным запахом, который бывает только в наборном цехе. К утру появились рабочие парни, их он раньше не видел. Сатиновая рубаха под пиджаком у каждого подпоясана широким ремнем. Парни обкладывали себя листовками, затягивались ремнями, боясь, как бы такая ноша случаем не выпала на улице, напяливали сатиновую рубаху и сверху прикрывали пиджаком. Улыбались благодарно, крепко жали наборщикам руки и исчезали, растворялись в предрассветных сумерках.
Николай был счастлив — он, как старший брат, вступил в борьбу с царем. И он разносил листовки по городу и в условленных местах передавал тем, кто доставит их на фабрики и заводы. И каждый из разносчиков литературы величал его товарищем и крепко тряс на прощание руку. И он гордился, что приобщился к святому делу.
Из Николая получился классный наборщик — и ловкий, и сметливый.
Со временем пальцы сделались кривыми, так легче было захватывать литеры, а руки быстрые, как у пианиста. Все свободное время он читал, стал многое понимать и первейшим врагом считал царя.
Однажды Соколова отозвали в сторонку двое незнакомых людей. Одеты по-рабочему, да только речь правильная. «Значит, из интеллигентов», — понял Николай. Незнакомцы передали привет от брата и предложили работу. Только не простую…
— Ну как, Николай, поработаешь на положении человека-невидимки? — спросил тот, кто был в пальто с бархатным воротником.
— Невидимки? — Николай не очень-то удивился этим словам.
Три месяца тому назад его дружок, наборщик, исчез и сделался человеком-невидимкой. Когда он пытался порасспросить о нем старого мастера, то тот усмехнулся в пушистые усы и сказал: «Пустой разговор, придет время — узнаешь! Конечно, коли себя зарекомендуешь… Конспирацию нарушать никому не разрешается».
Незнакомцы смотрели на Николая долго и пытливо, словно прикидывали: сгодится ли он для такого дела? И снова заговорил тот, кто был в пальто с бархатным воротником:
— В типографии возьмешь расчет — в деревне, мол, тетка тяжело заболела. Тетка одинокая, и ухаживать за ней некому. Потом собери пожитки, самые необходимые, и приходи на явку в назначенное время. Там все узнаешь… Скорее всего, браток, в другой город уедешь.
— А какие условия работы? — не вытерпел Николай, ему очень хотелось побольше узнать о новой жизни.
Незнакомец прищурил глаза с хитринкой, удивился его нетерпению, похлопал по плечу:
— Условия обычные — на улицу не выходить ни при каких обстоятельствах. Ты — невидимка, и никто, кроме хозяина конспиративной квартиры, видеть тебя не должен. В баню ходить по субботам два раза в три месяца… Денег платить не будут — у партии их мало. Где типография размещается — увидишь позднее. Дышать будешь ночью у форточки. За работу в подпольной типографии по законам полагается каторга… Это, чтобы ты знал, на какую опасность идешь… Свою работу будешь держать в строгом секрете.
Незнакомец выжидательно замолчал и, не отрывая внимательных глаз от лица Николая, сказал:
— Можешь отказаться, если боишься. Тут ничего зазорного нет. Мы никаких трудностей не скрываем. Условия тяжелые, работы много будет… А наборщик ты один.
Николай почесал в затылке. Незнакомец засмеялся — столько простоты было в его движениях. Подумал и сказал, стараясь придать солидность своему голосу:
— Знамо дело — условия обычные. Дышать по ночам у форточки, в баню ходить два раза в три месяца… Это по учебнику арифметики получается один раз в полтора месяца. Не густо. Два раза называете для заманки. Ходить ранним утром, пока соседи спят. Папироски нужно бросать, запах дыма может выдать подпольщика.
Незнакомец согласно кивал головой. Прокуренные зубы обнажились в улыбке. На прощание сказал:
— Вот и славно, что такой понятливый. Закругляй дела и жди… Партия тебе доверяет.
И действительно, едва Николай получил расчет в типографии, ночью к нему постучали. Николай взял котомку с нехитрыми пожитками и вышел. На крыльце стоял белобрысый разносчик с завода Гужон, с которым вместе расклеивал прокламации по городу.
— Готов? — спросил разносчик, понизив голос и кутая шею стареньким шарфом.
— Готов. Почему не быть готовым, коли предупредили, — удивился Николай.
Они шли Кривым переулком мимо домов с метровыми стенами. У купеческих ворот дремал дворник в тулупе и валенках. На лавке валялась колотушка, которой он стучал при обходе.
Николай усмехнулся — на дворе август, а дворник в романовском полушубке. Дворник храпел. У ног его развалился толстый пес. С белой звездочкой на лбу, выделявшейся в темноте. Пес, заслышав шаги, сладко зевнул и открыл пасть с огромными клыками. Ему явно не хотелось прерывать сладкую утреннюю дрему. Пес потянулся, выпрямился до хруста в суставах и свернулся калачиком. И опять засопел, слегка вздергивая лапами, словно бежал во сне.
Фонари, забытые с ночи, рассеивали желтый свет. Временами ветер раскачивал фонарь, и желтый круг перемещался по тротуару. Повстречалась и богомолка. Старая, горбатая. Богомолка опиралась на крючковатую палку, с трудом поднимаясь по ступеням вверх к церкви великомученицы Варвары. Парней она испугалась и прибавила шаг. Но и ее поглотили предрассветные сумерки. И лишь тишина обволакивала сонный Кривой переулок.
Белобрысый разносчик вручил ему билет на питерский поезд и дал явку на Охту. В Питере на Охте поставили подпольную типографию. В типографии один наборщик, и тот, на беду, заболел. Условия тяжелые, его нужно было сменить. Вот и пал выбор на Николая. Разносчик рассказывал скупо. На прощание передал незамысловатый пароль, с которым в Питере примут на явке: «Нельзя ли купить у вас соленых огурчиков?», и отзыв: «Огурчиков соленых нет, возьмите капустки. Она от прошлого года осталась».
Парень заставил Николая трижды повторять пароль и отзыв и, бросив коротко: «Ну, бывай!», скрылся.
«ОГУРЧИКОВ СОЛЕНЫХ НЕТ…»
В Петербурге Николай долго бродил по городу. Дивился прямым улицам и красивым особнякам. Дворцы… Дворцы… Побывал в Летнем саду, постоял на Набережной Мойки, почтительно задрал голову, разглядывая бронзового Петра, обошел Зимний дворец, окрашенный в небесно-голубой цвет. Да, чудный город. К вечеру добрался до Выборгской стороны, нашел и нужный номер, назвал пароль. И отзыв услышал. И прошел в комнату. В квартире жил сапожник. Старый, безногий. Сапожник поинтересовался, как он добрался, и больше вопросов не задавал. Девушка с косой накрыла на стол. Поставила хлеб, нарезанный крупными ломтями, крынку с молоком.
— Поешь да отдохни… Подождем, пока стемнеет, потом и отведу, куда нужно. — И девушка перекинула косу через плечо.
Над городом опустилась ночь. Безлюдными переулками и проходными дворами девушка повела Николая на Охту. Изредка она оглядывалась, заходила в парадные, чтобы провериться, нет ли шпиков. Боялась привести за собой хвост. Нужно конспирацию соблюдать, чтобы дела не провалить. Вот и блуждали по окраине города, заметали следы. Николай умел ходить, и то устал, а девушка ныряла из одного проходного двора в другой и его подбадривала. Сильная, да и места ей знакомые.
Дом, у которого они остановились, ничем не отличался от других — в три окна с наличниками, с резным крылечком и цветущим кустарником вдоль забора. Девушка условно постучала, и дверь отворилась.
