Ирена Юргелевич - Чужой
— Скажи, — прошептала Вишенка, как только мальчики ушли, — а он тебе говорил что-нибудь еще про своего отца?
— Нет.
— Ничего-ничего?
— Да. Я его спрашивала, но он сказал, что мне этого не понять.
— Ведь это же ненормально — чтоб отец не любил своего сына, — глубокомысленно рассуждала Вишенка. — И знаешь, что я тебе скажу? Поэтому Зенек такой странный. Ведь правда, он странный? Как будто из другого мира.
Уля грустно подумала, что для нее этот другой мир не так далек, как для Вишенки.
— Зенек очень несчастлив, — тихо проговорила она. Круглые от волнения Вишенкины глаза смотрели на подругу с сожалением и раскаянием.
— Ах, Уля!. А мы отпустили его, мы его не удержали, я и Мариан! Не могу себе этого простить, просто думать об этом не могу! Но ты понимаешь… — оправдывалась она, — я знаю, конечно, что такие случаи бывают, что люди иногда крадут, даже у нас в школе раз такое было… Но чтобы Зенек, Зенек взял чужие деньги — у меня это в голове не укладывалось. Ведь он… он такой замечательный, правда? А про яблоки, про то, что я сама… — она заикалась от стыда, — про это я намертво забыла.
Уля придвинулась к подруге и прижалась к ней. Она чувствовала, что снова любит ее, как прежде, и это было так хорошо! Ей страстно захотелось рассказать Вишенке все, до конца… Но нет, это слишком трудно.
Они долго сидели рядом, прильнув друг к другу и глубоко задумавшись.
«Вернись!»
День тянулся для Юлека еще томительнее, чем утро. Перед глазами все время стоял Зенек. Они тут сидят себе спокойно в Ольшинах, а Зенек идет в Варшаву, без копейки денег, и вдобавок никто его там не ждет. Мальчуган хорошо помнил, как он ходил по широким варшавским улицам, переполненным бесчисленными толпами, и все время боялся — вдруг он отстанет от мамы и потеряется. Кругом ни одного знакомого лица, неизвестно, куда едут все эти трамваи и автобусы, куда ведут все эти улицы… Очутиться одному в таком огромном городе — да об этом просто подумать страшно! А ведь все могло быть иначе..
Грустные мысли сменяются в голове Юлека сладкими мечтами. Время повернулось вспять, Зенек живет на острове и именно ему, Юлеку, открывает свою тайну, а больше никому.
Ах, какой замечательный шалаш они бы тогда построили! Как заботливо обдумали бы каждую мелочь — лишь бы Зенеку было удобно! Он прожил бы там по-королевски все лето, а потом… потом он вдруг — как именно, можно придумать после — очутился бы вместе с Юлеком в их квартире и всегда дружил бы только с ним, хоть он и намного старше Юлека. И все мальчишки ужасно бы Юлеку завидовали, и Хеля тоже.
Мечты — вещь приятная, но их хватает ненадолго, а потом еще труднее примириться с печальной действительностью. Разве можно примириться с тем, что Зенек ушел и что случилось это из-за Мариана? При каждой встрече Юлек бросал на брата уничтожающие взгляды.
Впрочем, видел он его в этот день мало. Под вечер Мариан куда-то пропал и отсутствовал больше двух часов. После ужина, который они съели в угрюмом молчании, бабушка пошла доить корову, дед стал чинить во дворе грабли с выломанными зубьями, а Мариан вытащил из-под кровати свой чемодан и начал в нем копаться. Юлеку очень надоело молчать, и он, воспользовавшись случаем, насмешливо поддел брата:
— Что, далеко собрался?
Мариан не ответил. Он открыл вытащенный из чемодана кошелек, высыпал на стол деньги, тщательно пересчитал их и задумался, озабоченно подняв брови. Юлек искоса следил за ним и ломал себе голову, что все это может означать.
— Юлек!
— Чего тебе?
— У тебя еще остались деньги?
— А что? — Юлек был человек с размахом и, если ему перепадало несколько злотых, всегда готов был их потратить, одолжить кому-нибудь или угостить друзей чем-нибудь вкусным. Но сейчас в нем занозой сидела обида на Мариана, и он не склонен был к щедрости.
— Мне нужно четыре злотых.
Юлек пожал плечами. Четыре злотых в конце месяца! Дедушка дал им первого июля по десять злотых — этого должно было хватить им до августа. Придумает же этот Мариан!
— У меня осталось восемьдесят грошей, — неохотно буркнул он.
— Вот черт! — негромко выругался Мариан. Потом добавил: — Ну что ж, на нет и суда нет.
— Зачем тебе деньги?
Брови Мариана еще выше всползли на лоб. Он посмотрел в окно, как будто увидел там вдруг что-то интересное. Однако Юлек знал, что там нет ничего интересного, и Мариан просто оттягивает ответ.
— На автобус, — наконец ответил он.
— С ума сошел? Какой еще автобус?
Мариан снова уставился в окно.
— Пожалуйста, можешь не говорить. И вообще делай что хочешь, — сказал Юлек самым обидным тоном, на какой был способен, и взялся за ручку двери, собираясь выйти из комнаты.
— Погоди. Я. — начал Мариан, и Юлек вдруг заметил, что он с трудом выдавливает из себя каждое слово.
Мальчик остановился и хмуро смотрел на брата, который наконец отвернулся от окна и стоял, опираясь о косяк. В сумерках едва белело его лицо.
— Ну?
— Я хочу догнать Зенека.
— Мариан! — завопил Юлек.
Вся его обида моментально испарилась, как капля воды на раскаленном утюге. Снова рядом с ним был прежний Мариан, «свой парень», брат, на которого порой злишься, но который никогда не подведет в важном деле.
— Думаешь, получится? — спросил он быстро. — Ведь он ушел вчера, самое позднее сегодня утром. А? Значит, ты поедешь на автобусе. До самой Варшавы?
— Да ты что! Мне просто надо его обогнать. Доеду до Белиц, а потом пойду назад. Понимаешь?
Юлек не понимал.
— До каких Белиц? Он же пошел в Варшаву!
Тогда Мариан выложил братишке свой план. У Зенека нет денег, значит, он идет пешком (насчет автостопа он явно наврал). По туристским расчетам, человек проходит пешком около двадцати километров в день. Вряд ли, конечно, Зенек шагает так быстро, но на всякий случай пусть будет двадцать. Километров пять надо прибавить на случай, если Зенек отправился в путь сразу после разговора с Улей (хотя что маловероятно, было уже темно, скорее всего, он переночевал в стогу и пустился в дорогу сегодня утром), ну, и еще пять на завтрашнее утро. Значит, всего тридцать километров. Если он обгонит Зенека на эти тридцать километров и пешком пойдет назад, то очень может быть, что удастся его встретить. Не наверняка, конечно, потому что Зенек мог отправиться куда-нибудь совсем в другое место или пойти по проселочным дорогам, и тогда они разминутся. Так или иначе, Мариан решил ехать. До Белиц от ольшинской остановки автобуса ровно тридцать два километра. А там он сойдет и на обратном пути будет высматривать Зенека.
— Откуда ты знаешь про эти Белицы?
— Я спрашивал в деревне, а потом еще на шоссе. Автобус на Варшаву проходит в шесть десять. К семи буду в Белицах.
Юлек, жадно ловивший каждое слово брата, вдруг крикнул в тревоге:
— Мариан, а я?
— Ты должен остаться.
— Я поеду с тобой! Поеду! Ладно, Мариан? Ладно? — страстно молит Юлек. — Вдвоем ведь лучше, гораздо лучше!
К сожалению, обоим ехать нельзя. Мариан объясняет это так терпеливо, так убедительно, что Юлек смиряется. Прежде всего, нет денег. Хватит на один билет, и то только в одну сторону.
— А может, нас кто-нибудь бесплатно подвезет? Ведь бывает, что подвозят!
— Подвозят, да только не мальчишек, — отвечает Мариан. — Взрослых. Или тех, у кого есть автостоповские книжечки. А назад? Чего доброго, придется топать пешком все тридцать два километра. Может, конечно, попасться по пути добрый шофер или какая-нибудь подвода, но рассчитывать на это нельзя. Так что идти придется долго, может, и до поздней ночи. Бабушка будет беспокоиться, да и дедушка, когда вернется с фабрики.
— А что ты им скажешь? Надо им что-то сразу сказать, ты же никогда так рано не встаешь.
— Что-нибудь придумаю. — неуверенно говорит Мариан. Заметно, что его и самого это смущает.
— Что ни придумай, бабушка все равно будет ругаться, если ты поздно вернешься, — волновался Юлек. — А дедушка?.. Ой, мамочки! — с ужасом воскликнул он. — Дедушка тебя, пожалуй, и выпороть может!
— Я знаю, — мужественно ответил Мариан.
Юлек посмотрел на брата с уважением. Только сейчас он понял, какое трудное дело задумал Мариан. Дедушка был очень добрый, и они оба его любили, но Юлек до сих пор с дрожью вспоминал побелевшее от гнева дедушкино лицо и жгучие удары ремня. Произошло это вскоре после их приезда в Ольшины, когда соседская девчонка наябедничала, что Юлек лазил на мачту линии высокого напряжения.
— Надо хорошенько придумать, — сказал он, полный стремления помочь брату, — что-нибудь такое, чтобы они не очень сердились, а только немножко.
— Ну придумай. — В этой области Мариан полагался на Юлека больше, чем на себя.
— Во всяком случае, я встану вместе с тобой, и мы выйдем из дому оба, — с готовностью предложил Юлек. — А то бабушка еще больше удивится, она уже и так что-то учуяла. Только бы завтра дождь не пошел!