Войтех Стеклач - Алеш и его друзья
Я удивленно осмотрелся. Что так напугало ребят? Взглянул налево, направо, перед собой, а вот обернуться не догадался.
На мое плечо опустилась тяжелая рука и повернула меня на сто восемьдесят градусов.
«Ты что тут хулиганишь, Борживой?» — Передо мной стоял наш школьный сторож пан Винш.
«Ничего, несу маме лимоны», — заикаясь, проговорил я.
«Хм, значит, несешь лимоны. А тебе известно, что играть в снежки перед школой строго запрещено и наказывается выговором директора?»
Мне это было известно. Два снежка, которые я поначалу держал в руке, упали в авоську.
«Разве я играл в снежки?» — отважно сказал я.
«Любого нарушителя, пойманного с поличным, я вправе привести в кабинет директора».
«У вас нет доказательств», — заявил я.
«Как нет доказательств? Уж не хочешь ли ты сказать, что эти маленькие белые шарики тоже лимоны?»
«Да, — подтвердил я, — лимоны».
«Какая наглость!»
«Лимоны», — повторил я упрямо.
Сторож метнул на меня гневный взгляд:
«Я не слепой. Или, может, ты намерен утверждать, что у меня ум за разум зашел?»
«Этого я делать не смею, — сказал я вежливо, — но могу доказать. Смотрите!» — И не успел пан Винш опомниться, я сунул оба снежка в рот и съел.
«Что ты наделал?!»
«Съел лимоны, которые внушали вам подозрение, — ответил я спокойно. — Не думаете же вы, что я стану есть снег!»
«Хм, все равно я тебе не верю! — закричал школьный сторож. — Завтра пойдешь со мной к директору!»
«У вас нет доказательств. Я утверждаю, что это были лимоны, у меня лимонов полная сумка, в этом каждый может убедиться, в том числе и директор».
Пан Винш схватился за голову:
«Ужас, как ты меня надул! И никаких доказательств! Но я тебе этого не прощу, если в следующий раз…»
«И не надо, — сказал я. — Будьте любезны, отпустите меня, я спешу домой».
С гордо поднятой головой я чинно отошел от остолбеневшего школьного сторожа.
В горле и в животе у меня здорово холодило. Через два дня началась ангина.
Мама померила мне температуру, заварила чай и сочувственно произнесла:
«Вот видишь, до чего ты изнеженный. Хорошо еще, что у нас есть лимоны. Хорошо, что я тебя за ними послала. Да что уж там, я чувствовала, я всегда по глазам вижу, когда тебя начинает прихватывать болезнь».
Я выглядывал из-под одеяла с видом великомученика.
«Вот если б были апельсины», — произнес я томно.
«Сегодня вечером папа принесет, — ответила мама, — главное, отлежаться. И чтоб это был не китайский грипп».
«Гонконгский, — поправил я маму, — ты все время путаешь. Гонконг к Китаю не имеет никакого отношения, и оттуда распространяется по миру опиум».
«Какой опиум? — переспросила мама. — Последнее время ты часто говоришь о нем».
«Это лекарственное сырье, которое курят, после него в голове появляются всякие видения».
«Ага, — кивнула мама, — видения. У тебя температура! Главное, чтоб это был не китайский грипп».
Я посмотрел в потолок и принялся считать до ста. Когда я досчитал до восьмидесяти, пришел папа и принес апельсины. Апельсины, которые стоят почти столько же, сколько лимоны, а главное, они лучше на вкус, не говоря уже о вкусе особых, белых лимонов, из-за которых я ровно неделю провалялся в постели…
Об этом случае я вспоминал, пока пеклись пирожки, а когда они испеклись, мне было позволено взять один, хоть мама и утверждает, что есть горячие пирожки вредно для здоровья, только ей невдомек, что для здоровья гораздо вреднее есть белые лимоны.
13. НАПАДЕНИЕ В ТИХООКЕАНСКОМ ЭКСПРЕССЕ
У нас дома очень противный будильник. Маме достался он от бабушки, мама гордится им, говорит, что даже если все современные будильники испортятся, с этим ничего не произойдет, он будет тикать вечно.
И правда, время от времени мы с папой покупаем к Рождеству новый будильник, но они, как правило, долго не выдерживают. Покупаем мы их, главным образом, потому, что в отличие от мамы не считаем, что бабушкин будильник тикает.
Папа утверждает, что это замаскированная адская машина, а мне тиканье будильника напоминает пулеметную стрельбу. Будильник к тому же внушительных размеров, и на него ушло немало жести. Но самое ужасное — когда он начинает звонить.
Папа говорит, что при звонке будильника ему кажется, что это труба зовет его на кровавую битву, а я считаю, что звон смахивает на шум при погрузке молочных бидонов.
Короче, это безумный будильник, хоть мама им и гордится. Потому папа и ворчал, когда мама вечером заводила будильник.
— У работающего человека свободная суббота, — считал отец, — а эта адская машина снова утром взорвется. Вот уж радость так радость.
— Мы должны проснуться, — строго сказала мама. — У Боржика завтра экскурсия. Учительница объявила сбор в семь часов, Боржику придется встать в шесть, чтобы позавтракать и не идти в поход натощак.
Тут я не мог не рассмеяться — мама набила в рюкзак столько еды, словно я собрался не на экскурсию, а на Тридцатилетнюю войну. В рюкзаке, кроме одеяла, были пирожки, колбаса, четвертушка хлеба, два яблока и мясные консервы.
Хотя по пятницам мне разрешается ложиться спать позже, на сей раз пришлось отправиться в постель уже в полдесятого. Но я все равно долго не мог уснуть, и, когда в шесть утра будильник взорвался, я не больно-то выспался.
Ну, и возле школы, где мы должны были встретиться с Чендой и Миреком, я, разумеется, оказался первым.
Мне, правда, было немножко стыдно, что у меня такой набитый рюкзак, но когда без четверти семь я увидел, как плетется Мирек, мои страхи рассеялись.
— Знаешь, — пыхтел Мирек, который тащил на спине здоровенную котомку, — я, балда, ляпнул дома, что мы будем спать в палатках, вот папа и навязал мне спальный мешок.
Я мысленно поблагодарил себя за сообразительность: на мамин вопрос, где мы переночуем и куда едем, я ответил, что едем мы в Карлштейн[11], а спать будем на турбазе.
Так что мама довольствовалась лишь одеялом и напоминанием, чтоб я на турбазе не подцепил каких-нибудь насекомых, например блох.
Ченда появился ровно в семь и еще издали закричал, что несет на спине заправский рождественский подарок.
— Пришлось взять даже два яблока, — пожаловался он и показал нам свои запасы. — Мама считает, что, если хоть на день оставит меня без присмотра, я погибну от недостатка витаминов.
Мы договорились, что на экскурсию все это не потащим, нам вполне хватит одного рюкзака с едой. Все остальное сложим в клубе.
— А рюкзак несем по очереди, — предложил Мирек.
— Естественно, — согласился Ченда, — а куда мы едем?
Я вспомнил, что наболтал маме, и предложил съездить в Карлштейн.
— Ну, это мы еще обсудим, — заявил Мирек.
Вероятно, ему не больно-то это хотелось.
Но по дороге в клуб мы ничего умнее не придумали. И потому, взяв Чендин рюкзак, подсчитали деньги и двинулись на вокзал.
Нам не пришлось долго ждать. Туристский поезд в Карлштейн отправлялся через полчаса.
Как на грех, подобная идея пришла в голову не только нам, но и многим другим людям — поезд был битком набит. Мы прозевали начало посадки и сели на поезд в последний момент, а все из-за Ченды, который стоял в очереди за лимонадом.
В проходе было полно людей.
— Хорошо еще, что нам недолго ехать, — сказал Ченда, держа в руках три стаканчика. — Карлштейн не так уж далеко, а если б мы ехали дальше, остались бы без ног.
— Можно сесть на рюкзак, — предложил Мирек и уселся. — Подайте мне лимонад.
Ченда передал мне и Миреку стаканчики с лимонадом, а какой-то толстяк, прижав меня к стене, просопел:
— Позвольте!
Немного лимонада из моего стаканчика выплеснулось, и Мирек, сидевший внизу на рюкзаке, возмутился — я что, вообразил себя краном, раз лью ему на голову?
Я собирался объяснить, что виноват не я, а мой сосед-толстяк, который все чего-то крутился, но в этом уже не было необходимости: едва Мирек поднес стаканчик ко рту, толстяк вышиб стаканчик из его рук.
Еще с нами стоял лысый мужчина, который ехал с женой и двумя карапузами. В руках у мужчины был фотоаппарат. Малыши высовывались в окно, а мать держала их за штаны и говорила:
— Сейчас будет туннель, вот интересно!
Едва мы въехали в туннель, Мирек заорал, что у него исчез стаканчик и кто-то стоит на его руке; один малыш запищал, что идет дождь, а другой заплакал:
— Мамочка, мамочка, почему я весь мокрый?
Вдруг Мирек умолк, и мне показалось, что он засмеялся. Тут раздался страшный удар, и при свете мелькающих фонарей я увидел, как Мирек сбил с ног толстяка, который наступил ему на руку, и как этот толстый мужчина валится на Ченду.
Мы с Чендой в отчаянии прижались к стене, а толстяк упал на лысого мужчину с фотоаппаратом, и оба рухнули на пол.
