Василий Ардаматский - Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)
— Я бы сказал: если вырвемся… — задумчиво произнес Баранников.
Последнее время Баранников с возрастающей тревогой думал о том, что неизбежно настанет день, когда гитлеровцы решат окончательно разделаться с заключенными.
Этот день неумолимо надвигается с фронтом. Надо к нему готовиться и объединять силы. Вот и Отто в записке снова напоминает об этом. Баранников знал, что подпольщики, действующие в пещерах, готовят восстание.
Борсак немного удивленно посмотрел на Баранникова:
— Дело идет к концу, Сергей, и теперь каждый прожитый день — еще один шанс на жизнь и свободу.
— Шанс, по-моему, одинаковый и на смерть, — жестко сказал Баранников.
— Да, у меня тоже мало оптимизма, — сказал Гаек. — Ведь все мы для них — свидетели обвинения, и, конечно, самый лучший выход — нас убить.
— Они просто физически уже не смогут истребить такое количество людей! — горячо воскликнул Борсак.
Баранников попросил Гаека, жившего в одной комнате с Магурским, собрать и припрятать все, что от него осталось.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Демка:
— Можно?
— Входи. — Баранников посадил Демку рядом с собой на койку.
— Сегодня приходил ко мне мой гестаповец, — начал рассказывать Демка, — но слушать меня не захотел. Спросил только, не собираются ли инженеры бежать. Я сказал ему, что вроде нет, но пообещал разнюхать получше. А он рассмеялся и говорит: «Не надо. Я больше к тебе ходить не буду. Нет больше в этом надобности!» И снова рассмеялся.
— Симптом очень плохой, — подумав, сказал Баранников.
— А по-моему, им просто уже не до нас, — уверенно заявил Борсак.
Баранников рассердился:
— По-твоему, они завтра должны открыть ворота и распустить нас на все четыре стороны — нам, мол, не до вас. Этого, Шарль дорогой, не случится, и недаром подпольщики готовятся открыть ворота сами. Они готовят восстание, и я хочу, чтобы мы были с ними. Их много, сила. А мы — жалкая горстка, цель для одной автоматной очереди.
Уже следующее утро подтвердило тревожные опасения Баранникова. В их домик явились два эсэсовца. Они бесцеремонно открывали двери в комнаты, где одевались инженеры, потом прошли в кухню. При этом они не произнесли ни слова и вели себя так, будто в домике никого, кроме них, нет. Потом так же стремительно, как и появились, ушли.
По дороге на завод инженеры заметили, что в лесу стоит целая колонна грузовых фургонов, в каких обычно перевозят эсэсовских солдат. Сейчас грузовики были пустые. Только шоферы, сбившись в кучу, о чем-то оживленно разговаривали.
Прибывших на этих машинах солдат инженеры увидели в подземелье. Вооруженные автоматами, они стояли во всех проходах и штольнях, с любопытством и страхом наблюдая подземную жизнь. Баранников увидел солдат и в своем цехе. Один из них, уже довольно немолодой, наверное из резервистов, смотрел на все округлившимися от ужаса глазами. Не думал он, наверное, что в земной жизни может быть такой созданный самими людьми ад.
В цех своей стремительной, легкой походкой вошел Гримм и вдруг точно на стену натолкнулся — увидел солдат. Несколько мгновений он стоял, потом круто повернулся и направился прямо к Баранникову. Впервые Баранников видел Гримма растерянным.
Остановившись возле Баранникова, он еще раз посмотрел на солдат и сказал:
— Дело подошло к концу. Завод взяли в свои руки эсэсовцы. Они только что разогнали совещание, которое проводил Гросс. Прибыл тот генерал, который с вами разговаривал. В общем, конец.
— Завод прекращает работу? — спокойно спросил Баранников.
— Гросс окончательно потерял голову — он хочет продолжать выпуск старых снарядов. Но дело не в этом. Я почти уверен, что банда приехала ликвидировать завод и лагерь.
— Центр знает об их приезде?
— Не может не знать. Но я боюсь, что восстание захлебнется в крови. Кроме всего прочего, эсэсовцы могут сделать восстание поводом для расправы. Ночью на завод доставлены ящики со взрывчаткой. Понимаете? Они могут одним взрывом схоронить всех под землей.
— Что на фронте?
— Американцы наступают. Но Берлин передает самоуверенные сводки с намеками на готовящийся контрудар. Сейчас по радио говорил Геббельс, орал о скорой победе.
Но бандиты так или иначе ждать тут американцев не будут. Я знаю одно: начинается самое страшное из всего, что было.
— Хорошо, Гримм, — спокойно и даже небрежно сказал Баранников. — Не надо нервничать. Мы все обдумаем.
— Некоторые мои коллеги хотят бежать, — тихо произнес Гримм.
— А вы? — Баранников смотрел Гримму в глаза.
Лицо инженера залилось краской.
— Я до конца с вами, — сказал он.
Баранников благодарно пожал ему руку:
— Извините.
В этот день сирена, возвещавшая окончание смены, заревела значительно раньше обычного. Спустя несколько минут все определилось само собой. Баранникову, Гаеку и Борсаку эсэсовцы не разрешили подняться на поверхность. Им было приказано идти вместе со всеми заключенными в пещеру.
Они вошли в соединительную штольню и оказались в медленно двигавшемся потоке заключенных. Шаркание по асфальту деревянных башмаков-колодок сливалось в непрерывный гул. В спертом и влажном воздухе редкие электрические лампочки горели тускло, и свет их казался пульсирующим.
— Что это может означать? — тихо спросил у Баранникова шедший рядом Шарль Борсак.
— Даже эсэсовцы понимают, что сейчас мы все должны быть вместе, — угрюмо пошутил Баранников.
Как это ни странно, но Баранников чувствовал себя сейчас гораздо спокойнее, чем два часа назад, когда услышал от Гримма тревожные вести. Дело было совсем не в том, что он внутренне согласился разделить трагическую судьбу всех заключенных. Нет! Он был уверен, что у центра есть план действий и что в создавшейся теперь ситуации бороться надо сообща. Только одно его сейчас тревожило — Демка. Что с ним? Как с ним поступят эсэсовцы? Что можно для него сделать?
Как всегда, Демка в конце дня пошел за своим голодным пайком, который он получал в команде заключенных, обслуживающих крематорий. Когда он приблизился к раздатчику пищи, тот сказал ему: «Подожди», — и ушел. Вскоре он вернулся с высоким сумрачным дядькой, который, оглядев Демку, спросил по-русски:
— Ты, парень, живешь с инженерами?
— Да.
— Становись рядом с раздатчиком. Помогай ему, а потом он тебе скажет, куда идти.
— Как — куда? Мне надо домой, — растерялся Демка.
Дядька усмехнулся:
— Смотри, домовитый какой! Так вот, инженеры твои жить там больше не будут. Что с ними, пока неизвестно. А ты оставайся здесь. — Дядька повернулся и ушел.
Раздатчик сердито посмотрел на оторопевшего Демку — Бери-ка термос и вымой его. Вон там колонка. Да пошевеливайся, а то есть не дам!
Но не таков был у Демки характер, чтобы он подчинился всем этим приказам. Не сказав ни слова, он побежал назад в свой домик…
Прошли все сроки, а инженеры с завода не возвращались. Демка понял, что дядька сказал ему правду. Тогда, уже за полночь, он вышел из домика и, держась поближе к лесу, побежал к крематорию.
Возле глухой стены крематория, как всегда, лежали трупы, и возле них двигались темные фигуры. Охранников поблизости не было. Осмелев, Демка подошел к работавшим. Они удивленно смотрели на него.
— Мне нужен высокий такой дядька с рыжими усами, — тихо сказал Демка по-русски.
Вперед вышел высокий человек. Демка обрадовался:
— Это я.
— Кто это — ты? — густым басом спросил человек.
— Я жил у инженеров… — начал объяснять Демка, но, увидев, что обознался, замолчал.
— Ну и что?
— Я приходил за пайком, мне сказали, чтобы я здесь остался, а я не поверил.
Высокий такой сказал, с рыжими усами.
— Данилов, наверное, — сказал кто-то из тьмы. — Я сейчас позову его.
Да, Данилов оказался именно тем дядькой с рыжими усами. Подойдя к Демке и рассмотрев его вблизи, он строго сказал:
— Ты что номера выкидываешь? Люди постарше тебя говорят «оставайся»-значит, надо оставаться. Не в игрушки играем. — Он повернулся к стоявшему рядом человеку: — Пусть работает у тебя. Дайте ему поесть.
Данилов ушел в крематорий. Кто-то дал Демке кусок хлеба, но он положил его в карман и спросил, что надо делать.
— Тут, брат, работа одна, — угрюмо пробасил высокий, — товарищей в пекло таскать…
Из-за того, что дневная смена вернулась в пещеру, когда там еще находилась вторая смена, образовалась страшная давка. Заключенные тревожно спрашивали друг у друга, что случилось. Но никто ничего не знал. Вдруг погас свет. Говор сразу умолк. И в этой внезапно наступившей тишине, когда все слышали только учащенное дыхание товарищей, откуда-то из глубины пещеры раздался властный, спокойный голос:
— Товарищи заключенные! — это было сказано по-русски, но тотчас другой голос повторил обращение по-немецки. — Палачи готовят уничтожение лагеря. Мы не должны дать совершиться этому преступлению. — То же самое было сказано по-немецки. — Нас больше, нас намного больше эсэсовских бандитов. Вдобавок они понимают, что их песенка спета: американские войска не больше, как в пятидесяти километрах от нас. Советские войска начали наступление на Берлин.
