Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов
— Ах, мама, он, Котя, он умирает. Мы пришли сюда молиться за него, — прошептал Гога.
— Да, он умирает, — хором повторили пансионеры, окружая госпожу Владину и ее сына.
— Бедный ребенок. Неужели ему суждено погибнуть за его великодушный поступок, — печально проговорила молодая женщина и потом тихо спросила у окружающих ее детей:
— А мне позволено будет повидать его?
— Ну, конечно, — отвечал Алек, — ведь он все равно лежит без чувств. Вы его не можете потревожить. Позвольте, я проведу вас туда.
— Пожалуйста, милый Гога, не пойдешь ли и ты взглянуть на твоего спасителя? — предложила она сыну.
— Александр Васильевич нам запрещает в лазарет, — отвечал ей кто-то из мальчиков.
— В таком случае я пойду одна. Ты подождешь меня, хорошо, мой мальчик?
— Хорошо, мама!
Госпожу Владину проводили до дверей комнаты больного.
У порога ее встретил директор и горячо пожал ей руку.
— Я знал, что вы чуткая, отзывчивая и захотите непременно повидать того, кто спас вашего Гогу, — произнес он тихо. — Он очень плох, несчастный мальчик. Впрочем, сейчас ему чуточку лучше, нежели было утром.
От этих слов на лице г-жи Владиной и на лицах сопровождавших ее мальчиков отразилась улыбка надежды.
Потом вновь прибывшая вошла за директором в комнату больного. Толпа маленьких пансионеров притаилась у дверей.
Попав из светлой комнаты в полутьму спальни лазарета, госпожа Владина ничего не могла разобрать в первую минуту. К тому же острый запах лекарства, царивший здесь, ударил ей в голову. Ей сделалось почти дурно, и она едва устояла на ногах. Мало-помалу глаза молодой женщины привыкли к темноте, и она различила большую кровать в углу, кресло и столик с лекарствами подле постели, директора, сидевшего в кресле, и что-то маленькое, круглое, обложенное пузырями со льдом посередине подушки.
Госпожа Владина приблизилась к постели, наклонилась и поцеловала маленькую худенькую ручку, выбившуюся из-под одеяла.
— Спасибо тебе, смелый, отважный мальчик, спасибо, что спас моего Гогу, — произнесла она и поспешно отошла от постели.
— Вы видели его близко, сударыня? — спросил ее директор.
— Нет.
— Я вам покажу его сейчас. Мы приподнимем штору. Все равно придется давать ему лекарство и потревожить его. Удивительный мальчик, я вам скажу. Я редко встречал таких детей. Во время болезни он сильно изменился. Пришлось срезать ему волосы. Они были как чистое золото.
— Как золото, говорите вы? — рассеянно проронила молодая женщина и снова наклонилась над постелью больного.
Александр Васильевич осторожно поднял штору. Луч солнца ворвался в комнату и осветил Котю. Этот свет потревожил его. Его веки слабо затрепетали. Черные глаза широко раскрылись и странным взглядом окинули незнакомую даму, стоявшую у его постели. Он пошевелил головою, и тяжелый мешок со льдом свалился с его темени и лба.
Молодая женщина наклонилась над больным мальчиком.
Котя увидел склоненное над ним ласковое лицо. Он чувствовал себя как во сне, как в том сне, когда то же ласковое, то же милое женское лицо склонялось над ним и слышалась нежная песня.
И Котя чуть слышно, слабым голоском попытался спеть:
Ты мое солнышко жаркое,
Ты мой серебряный луч,
Утро весеннее, яркое,
Ясное утро, без туч!
Котя, будучи не в силах, забылся в обмороке.
Глаза Владиной впились в бледное, изнуренное болезнью лицо Коти. Странная судорога прошла по всему ее телу. Она продолжила песню:
Мальчик мой, крошка прелестный,
О, как люблю тебя я!
Пташка моя поднебесная,
Радость, утеха моя!
И с легким криком: "Он, это он!" Екатерина Александровна Владина упала на руки подоспевшего директора.
* * *
В комнате было светло. Окно открыто. За окном видны были целые сугробы снега, покрытые белым инеем деревья в саду и тучи галок, сидевших на крыше.
— Как я долго спал, однако! — подумал мальчик. — Уже снег выпал, значит зима! Неужели же я проспал целую осень!
И это показалось ему таким смешным и забавным, что он слабо рассмеялся.
Его смех разбудил старушку, спавшую подле его постели в широком кресле.
Лицо старушки показалось Коте ужасно знакомым. Но где он видел его — он не мог припомнить.
— Скажи, бабушка, — произнес он слабым нежным голоском, — неужели же я проспал всю осень?
— Нет, ты проболел всю осень, дружочек, — радостно встрепенувшись, произнесла старушка, — а теперь ты поправился, слава Богу, батюшка ты мой!
— Ах, да, — вспомнил Котя. — Бык, кажется, подбросил меня на рога. Не так ли?
— Да, милый! И ты заболел от этого.
— Потому что я стукнулся обо что-то, да? — припомнил мальчик.
— Значит, ты помнишь все? — удивилась старушка.
— Все! А вы чья же, бабушка, будете? — спросил он ее снова.
— Я — ничья, милый. Я просто няня…
— А чья няня?
— Одного мальчика, которого зовут Гогой.
— А у него нет мамы и папы, у вашего Гоги?
— Мама есть. Она приехала сюда, чтобы повидать Гогу и тебя поблагодарить за то, что…
— Меня? Зачем же? Ах, да! — снова вспомнил Котя. — Верно, за то, что я отогнал от него быка. Только ведь в этом нет никакой особой важности.
— Как, голубчик ты мой, нет! Да ты чуть не умер! — так и всполошилась старушка.
— Так что же! Лучше я бы умер, нежели Гога. У Гоги есть мама, говорите вы, а у меня никого. Я ведь сиротка.
И, повернувшись к стене, Котя тут же уснул крепким сильным сном выздоравливающего ребенка.
* * *
Котя поправлялся теперь с каждым днем, с каждым часом. Силы его все прибывали и прибывали. Доктор, лечивший его, уже не приезжал ежедневно, а только раз в неделю, и уезжал с веселым видом, говоря одну и ту же фразу на прощанье директору:
— Все идет отлично! Скоро мальчик у вас будет танцевать!
Гогина няня неотлучно находилась при больном. Чаще всего тут же у его постели был и сам Гога. Он занимал больного, играл с ним, всячески стараясь его развлечь.
Раза три в день навещали Котю и остальные пансионеры. Но Александр Васильевич не особенно радовался их приходу. Они так шумно изъявляли свою радость больному по поводу его выздоровления, что добрый директор очень опасался, чтобы мальчики не испортили под конец дела и своим шумом не надорвали слабого еще здоровья Коти. Но доктор успокаивал его, что страшный исход миновал, и что больше нечего было опасаться, а потому присутствие мальчиков у кровати больного не может принести вреда.
Котя поправлялся.
Однажды неожиданно мальчик проснулся ночью. Свет лампады скупо озарял его комнату. Котя приподнялся на локте и увидел кого-то, сидящего на кресле подле его постели.
— Гогина няня, это вы? — тихо окликнул он ее. Но это была не Гогина няня, а кто-то другой, чуть видимый в полусвете комнаты.
Котя пристально посмотрел на сидевшую у его кровати, и вдруг радостная улыбка озарила лицо мальчика.
— Это ты! — вскричал он счастливым голосом и протянул ручонки к сидевшей у постели женщине с печальными глазами и красивым лицом. — Ты опять пришла ко мне! Я так давно, давно тебя не видел. Почему ты долго не приходила? Мне было так грустно и печально без тебя! Я чуть было не забыл твою песенку. Но не бойся, я снова ее вспомнил, — лепетал в каком-то радостном полузабытье ребенок.
И вот среди тишины ночи зазвенел его тихий, нежный, слабый голосок:
Утро синеет лучистое
В пышном уборе своем,
Солнце встает золотистое
Там, за зеленым холмом…
И вдруг замолк…
Другой голос, голос его милого видения, с печальными глазами, запел над его головою тихо-тихо продолжение песни:
Небо безбрежное, ясное
Светится там высоко,
Но и во время ненастное
В сердце светло и легко.
Ты мое солнышко жаркое,
Ты мой серебряный луч,
Утро весеннее яркое,
Ясное утро, без туч.
Мальчик мой, крошка прелестный,
О, как люблю тебя я!
Пташка моя поднебесная,
Радость, утеха моя!
При последних звуках печальные глаза наполнились слезами. Мягкие нежные руки обвили голову Коти и прижали ее к груди.
— Ах, как хорошо мне! — прошептал мальчик и сам прижался к молодой женщине. — Ты и прежде приходила ко мне, но никогда я не видел тебя так ясно и близко. Скажи мне, кто ты?
— А сам ты разве не вспомнишь этого, милый ты мой? — отвечал ему нежный, чарующий голос, и мягкие руки коснулись его стриженой головки. — Постарайся вспомнить, милый. Разве ты не помнишь маленькую розовую комнатку и две детские постельки у стены.
