Олег Селянкин - Есть так держать!
— Ах ты! — вскрикнул Захар и сел на палубу.
— Захар, что с тобой? — спросил Витя, наклоняясь над ним.
— В ногу попал подлец, — простонал, морщась от боли, Захар и вдруг закричал: — Чего стал? К пулемету!
Витя метнулся к пулемету и схватился за его еще теплые ручки. «Куда стрелять?» — думал он, всматриваясь в берег.
— По вспышкам! Короткими! — подсказал Бородачев.
Вспышек много, но Витя не стал долго раздумывать, а просто нацелил пулемет на одну из них и дал очередь. Дальше все пошло обыкновенно: он выпускал пулю за пулей, и они, как светлячки, мелькали среди почерневших от дыма развалин. Витя даже нашел время покоситься на Бородачева. Оставляя за собой широкую полосу крови, Захар подполз к помпе водяного охлаждения пулемета и лежа вращал ее ручку, в короткие минуты передышки устанавливая около себя ручной пулемет.
Еще одна мина попала в горящий катер, он вздрогнул, задрал нос и быстро пошел ко дну. Зашипело пламя, обозленное, что вода отняла у него добычу. Фашисты сами потушили костер, освещавший реку. Самое подходящее время для того, чтобы скрыться, но осколок мины попал и в мотор «сто двадцатого». Катер опустил нос, сначала замедлил ход, а вскоре и остановился.
Агапов крикнул в машинное отделение:
— Что случилось?
— Осколок! — ответил Юсупов.
— Безнадежно?
— Отремонтирую!
Тихо стало на катере. Слышно, как Юсупов гремит ключами. Бородачев перевязывает ногу. Он не ругается, не стонет и лишь очень часто вытирает пот, выступающий на лбу. Витя хотел было помочь ему, но тот остановил его:
— Сам… Наблюдай, Витя…
Агапов стоит у рубки, всматриваясь в берег. Витя видит, что мичман чем-то взволнован, и тревожно оглядывается по сторонам. Сначала Витя не мог заметить ничего страшного, но когда внимательно присмотрелся к очертаниям домов, то почувствовал, что и у него по спине забегали мурашки. И было от чего: течение несло катер в узкий рукав Волги, один берег которого полностью захвачен врагом.
С другого борта, в нескольких десятках метров, медленно проплывает остров, покрытый голыми кустами.
Нужно во что бы то ни стало удержаться, не пустить катер дальше. Это понимали и Агапов, и Захар, и Витя. Только Иванов по-прежнему сидел скрючившись и зажимая рукой бок.
— Эх, не нога бы… — не то со злостью, не то с сожалением прошептал Бородачев.
Да, единственное спасение — закрепить пеньковый трос на острове.
Агапов взял шест и опустил его в воду. Метра полтора… Можно спрыгнуть и вброд дойти до острова. Но кто сделает это? Бородачев и Иванов отпадают… Мотористы — тоже… Значит, остаются Агапов или он, Витя. Но мичман, как командир, не может покинуть катер ни на минуту…
Витя спрыгнул с надстройки, взял шест из рук Агапова, уперся им в дно и оттолкнулся от катера. Вода тисками сдавила грудь, захотелось немедленно выскочить из нее, но Витя пересилил себя и прошептал:
— Конец и ломик.
Обледеневшая петля троса ударила его по голове, и, надев ее на плечо, взяв ломик и кувалду, Витя пошел к берегу. Вода вымывает песок из-под ног, старается свалить.
— Ломиком, ломиком! — шепчет Агапов.
Тогда Витя набросил на ломик петлю, уперся им в дно и налег на него грудью. Трос натянулся, как струна, ломик дрогнул, но катер, описав дугу, подошел ближе к берегу. Витя качнул ломик, выдернул его, подошел еще ближе к кустам и еще раз проделал то же самое.
Наконец донесся шепот Агапова:
— Хорошо! Забивай свайку!
Это значит, что ломик нужно кувалдой забить в дно так, чтобы он и без помощи человека удержал катер. Забивать его Вите и раньше приходилось не раз, но как быть теперь? В протоке сравнительно тихо, и фашисты услышат стук… Витя положил кувалду на дно около ног, снял бушлат, прикрыл им ломик и вновь взялся за кувалду. Глухие, мягкие удары кажутся необычайно громкими, звонкими.
Временами Витя замирает и прислушивается. На правом берегу все тихо. Тогда снова за работу!
Ломик хорошо входит в грунт, но стоит снять с него руки, как он начинает наклоняться и падает на дно. Витя уже почти потерял надежду сдержать катер, как вдруг немного пониже себя увидел возвышающийся над водой черный предмет. Витя подошел к нему. Это была свая, и он набросил на нее петлю троса. Теперь катер был закреплен надежно. Взвалив на плечо кувалду и ломик, Витя побрел к катеру.
— Брось! Брось их! — доносится шепот с катера.
Две руки протянулись к Вите с катера и втащили его на палубу.
— Одевайся, — шепчет Агапов, подавая белье и форму.
Это парадная одежда Агапова.
Рукава кителя длинны, брюки доходят до груди, нога в сапоге болтается, но зато все сухое и теплое.
— Не жмет в коленях? — шутит Захар, нажимая пальцем на пустой носок сапога.
Иванов пришел в себя и озирается. Ему знаками показали, что нужно молчать. Он кивает.
Странный человек этот Иванов. Всегда молчит и грустно смотрит по сторонам. Захар сказал, что таким он стал после того, как узнал о гибели своей дочки, которую убило осколком во время бомбежки Тулы. Но в трусости Иванова не обвинишь. На любое задание он идет спокойно, а во время налетов фашистских самолетов даже появляется у него какое-то подобие улыбки.
«Ему бы сейчас на самолет, — сказал как-то Захар. — Беспощадный был бы истребитель».
Мотор катера взревел неожиданно. На берегу зашумели фашисты, взвились ракеты.
— Отдать швартовы! — приказал Агапов.
Иванов встал, сделал несколько шагов, потом остановился, согнулся, нелепо раскинул руки и упал, словно нырнул в воду.
Белые и красные нити тянутся от берега к катеру. Стоять ему нельзя ни минуты! Витя подбежал к тросу, рванул его, но тот затвердел ото льда. На надстройке заливается ручной пулемет Бородачева. От ракет светло и хорошо видно Агапова. Он стоит в рубке и смотрит на Витю. Что делать? Руки шарят по палубе, по карманам… Нож! Витя с остервенением режет им трос. Нож соскальзывает, ледяная корка царапает пальцы, но Витя режет и режет…
Осталась только одна прядь.
— Давай! — кричит Витя.
Катер тронулся с места, забурлила вода под его винтом, натянулся трос. Витя полоснул по нему ножом, и катер освободился от пут.
По берегу, стреляя из автоматов, бегут фашисты. Витя направил на них пулемет и нажал на спусковой рычаг. Там, на берегу, падают люди, некоторые из них ползут меж камней, как змеи, а пули прижимают их к земле, не дают возможности вести прицельный огонь.
Молодец Юсупов! Мотор работает безотказно, и катер вырвался из протоки. Но в новые пробоины поступило так много воды, что отливать ее уже не было смысла. Остается одно: ждать; может быть, успеет катер выброситься на берег раньше, чем вода окончательно зальет его.
Витя принес Захару спасательный пояс.
— А ты? — спросил Захар.
— Я на трапе устроюсь… Ты не думай чего! Мне на нем даже удобнее.
Из темноты вынырнул тральщик, и донесся голос Курбатова:
— Кто идет?
— «Сто двадцатый»! — радостно ответил Витя.
Помощь пришла своевременно: катер почти до палубы погрузился в воду.
Раненых перенесли на тральщик Курбатова, а Юсупов и Витя перебрались сами. Юсупов безжалостно отшвырнул ногой свой новый чемодан, но зато не забыл захватить полный набор инструментов.
— Кто его знает, есть ли они на другом катере, — ответил он на немой вопрос Курбатова.
Только Агапов остался на «сто двадцатом» и молча стоит у рубки.
— А вы, Агапов, кого ждете? — спрашивает Курбатов.
— Остаюсь здесь, — отвечает мичман.
— Марш сюда или расстреляю как изменника! — приказывает Курбатов и расстегивает кобуру пистолета.
Никогда Витя не видел его таким злым.
Агапов нехотя перелез через леера.
Покачивается на волнах «сто двадцатый». Безжизненно повисли его фалы. Пустыми иллюминаторами смотрит катер на моряков. Вот он кренится. Звенит кастрюля, упавшая с плиты, словно подламывается мачта, и бурлит вода, ворвавшаяся в моторное отделение…
Только спасательный круг одиноко кружится на месте воронки. Вите кажется, что он видит на нем цифры: «120».
Немного в стороне Курбатов отчитывает Агапова:
— Ну и дураком же ты оказался! Все было хорошо, а тут нате: «Капитан погибает со своим кораблем!» Какому черту нужна такая смерть? Фашистам!.. Понимаешь ты или нет, что по приказу Москвы нам сотни таких катеров пришлют? Понимаешь ты это?
Агапов не оправдывается, а только тихо говорит:
— Понял, товарищ капитан-лейтенант… Понял…
— Как командир ты до последней возможности обязан бороться за жизнь катера, а видишь — конец подходит, — спасай людей, а потом уж и сам спасайся. Понимаешь? В последнюю очередь, но и сам спасайся!
— Понял, товарищ капитан-лейтенант…
