Меган Маккаферти - Вторая попытка
— Не знаю, видел ли я тебя когда-либо такой счастливой, — улыбнулся он.
Это было настолько в его стиле: прийти ко мне совершенно обычным вечером, после того как мы практически не разговаривали девять месяцев, и продолжить свои игры с моим разумом с того самого места, где он остановился в прошлый раз.
Игры с моим сердцем.
Я ничего не отвечала, вся моя энергия уходила на то, чтобы оставаться на поверхности: одной рукой я цеплялась за спинку кровати, другой держалась за одеяло.
— Я не планировал приходить сюда сегодня. Это был внезапный импульс. Возвращался с репетиции и увидел, что у тебя горит свет. Я остановил машину, вышел, постучал в твою дверь и вежливо поговорил с твоими родителями. Затем поднялся по лестнице, открыл дверь, и вот я здесь.
Он остановился и осмотрел книжную полку, на которой, к сожалению, стояло больше дисков DVD, чем настоящих книг. Затем стал разглядывать плакат «Шестнадцать свечей». Я изо всех сил держалась, боясь взлететь вверх, вверх вверх, и быть разрезанной на мелкие кусочки вентилятором на потолке.
Он снова обратил свое внимание на меня.
— Можно я присяду?
Я нервно закивала, продолжая бороться с левитацией.
Пока он выдвигал стул из-под письменного стола, я быстро посмотрела на себя в зеркало. Волосы мои были собраны под бейсболкой с символикой университета Уильямс, которую мне подарили, когда я ездила на день открытых дверей. Спортивные шорты на талии были сколоты английской булавкой. Сейчас модно носить штаны на бедрах, но мои спускаются слишком уж низко, поскольку я потеряла аппетит. Слава богу, что я сидела, и Маркус не увидел слова «СЕКСАПИЛЬНАЯ», написанного под моей тощей задницей, — эта подстилка под попу была подарком-шуткой от Хоуп. Хуже всего то, что на мне был топик, который от многочисленных машинных стирок стал совсем прозрачным. Я быстро подняла с пола словарь и прикрыла им свою отсутствующую грудь в надежде, что это одновременно прикроет меня и притянет к земле.
Маркус развернул стул к себе, чтобы сесть на него верхом, а не как все обычные люди. Он посмотрел на пасмурные стены, которые мы с Хоуп некогда покрасили в серый цвет прямо по розовому. Этот эксперимент в стиле «сделай сам» с треском провалился.
— А ты знаешь, что цвет, в который покрашены твои стены, когда-то изменил мир?
Я была слишком занята тем, что парила в воздухе на несколько сантиметров выше одеяла, чтобы отвечать на вопросы.
— Цвет мов, — продолжил он.
Еще на полтора сантиметра выше. Заметил ли он?
— Изобретение этого оттенка в 1856 году вдохновило мастеров на создание новых красок, что, в свою очередь, привело к многочисленным научным открытиям.
Два сантиметра…
— Забавно, как нечто настолько незначительное может так сильно повлиять на историю…
Он оставил свой комментарий — как и меня — висеть в воздухе.
— Это была шутка, — усмехнулся он.
— Я поняла, — кивнула я.
— Просто я вспомнил времена, когда мы только начинали с тобой общаться.
— Да.
— И я задавал вопрос.
— Я помню.
— В качестве опоры для разговора.
— Правильно.
— Чтобы поддержать разговор.
— Ага.
Он вел к тому, чтобы я задала ему нужный вопрос.
— Почему ты здесь?
Он шумно сложил вместе ладони — раз! — и я свалилась вниз на кровать.
— Я здесь, потому что мне нужно сказать тебе две вещи. Я решил сказать их тебе, потому что то, что я тебе не говорил важные вещи раньше, уже привело к нынешней ситуации нашего необщения. Я ничего не рассказываю тебе, а ты мне. — Он остановился, положив подбородок на спинку стула, которая сейчас находилась перед ним. — Ты меня понимаешь?
— A? Нет.
Он взъерошил пальцами волосы, отчего они поднялись торчком. Взрыв на макаронной фабрике.
— Я не сказал тебе, что много знал о тебе, потому что подслушивал ваши разговоры с Хоуп, когда болтался по дому с ее братом. А когда я сказал тебе об этом на прошлый Новый год, было уже поздно для такого откровения. Поэтому ты сказала мне, чтобы я трахнул самого себя, что я и сделал, — он приподнял бровь. — Фигурально выражаясь, конечно же.
— Конечно.
— В буквальном смысле это был бы подвиг, — он сделал паузу, несомненно, представляя себе, какую акробатическую позу ему пришлось бы принять, чтобы совершить половой акт с самим собой.
— Так вот, две вещи, которые я хотел тебе сказать.
Он снова перестал говорить. Я задержала дыхание. Я понятия не имела, что он собирается мне сказать. Вообще.
— Первое: я знаю твою бабушку Глэдди.
— Что?
— Дом престарелых, в котором я работаю…
— «Серебряные луга?»
— Да.
Ни фига себе.
— Я не знал, что она твоя бабушка, пока ты как-то не пришла ее навестить. Я увидел вас, идущих вместе по холлу. И сразу все, что я слышал о ее внучке, «умненькой печенюшке с красивыми ножками», стало совершенно понятным. Ты и была Джей Ди.
Умненькая печенюшка с красивыми ножками. Маркус сделал умелый комплимент как моему уму, так и внешности. Вроде как. Да?
— Значит, ты общался с моей бабушкой? Она разговаривала с тобой? Обо мне?
— Да, да и да, — ответил он, и его темные глаза заставили меня отвести взгляд. — Я решил сообщить тебе об этом, чтобы ты не обвиняла меня потом, что я сделал это все нарочно, и не послала меня снова.
— Но какая вообще разница? Мы не… или… а… не были…
— Что ты говоришь, Джесс? «Не» или «не были»? Настоящее или прошедшее время? Тогда или сейчас?
— Мы же не разговаривали друг с другом.
Прошедшее время, глагол несовершенного вида. Как символично. И многозначительно.
— Да, не разговаривали, — кивнул Маркус.
— Так ты мог и не говорить мне об этом. Или я сама бы все узнала. Зачем ты мне это вообще сообщил?
— В мире и так слишком много напряженности, — торжественно объявил он, поднявшись со стула. — Ближний Восток вообще безнадежен, если даже мы с тобой не можем помириться.
Вся эта сцена была настолько странной, что я начала подозревать, что он издевается надо мной. Я не знала, что ответить. Голос Элисон Мойе заполнил пустоту.
«Иногда, когда я думаю о том, что это только игра,/И я нуждаюсь в тебе…».
Боже мой. Теперь я падала. Падала, падала, падала.
— И второе… — продолжал он.
Боже правый, я и забыла, что есть еще что-то!
— Ты нравишься Лену, — сказал он.
Маркус уже почти вышел за дверь, когда выдал мне еще одну фразу:
— Будь с ним попроще, чем ты была со мной.
После этого он исчез. Уф!
Секундой позже мама уже стучала в дверь, радуясь тому, что за ее младшей дочерью ухаживает еще один парень.
— Джесси, это тот милый маль… Почему ты на полу?
В какой-то момент нашей беседы с Маркусом я уже начала тонуть, и молекулы моего тела переместились на ковер.
— Мне здесь нравится.
Мама не знала, как это понять, поэтому она просто продолжила начатую фразу:
— Это тот милый мальчик, с которым ты провела новогодний вечер? Маркус?
— Похоже на то, — ответила я. — Да.
— А о чем он хотел с тобой поговорить? — Мама расстегивала и застегивала пуговицу на своей кремового цвета блузке, что ясно говорило о том, что она теряет терпение. — Что он сказал?
— Не знаю.
Она потерла виски.
— Правда, Джесси. Почему ты никогда не отвечаешь прямо? Зачем ты все так усложняешь?
Я бы хотела задать все эти вопросы Маркусу. Даже когда он искренен, его так сложно понять.
Затем мама стала рассказывать мне: она только что говорила по телефону с Бетани, так вот, она и Г-кошелек решили прилететь в Нью-Джерси на День благодарения, и как это чудесно, что вся семья соберется вместе, и как она не может дождаться, пока они приедут, потому что она просто не может себе представить, как мы отмечали бы еще один праздник без них…
Я не ответила, и она в раздражении вышла из моей комнаты.
Песня заканчивалась, и я услышала последние аккорды синтезатора и последнюю строчку: «Все, что я знаю, это только ты».
Я еще очень-очень долго оставалась на полу.
Первое ноября
Хоуп!
«Мы то, чем мы притворяемся». Курт Воннегут (услышано от Мака).
Хеллоуин — отличный праздник. По костюмам, которые выбирают себе люди, можно догадаться об их тайных, а иногда и не очень тайных желаниях. То, кем или чем они наряжаются 31 октября, говорит о том, кем или чем они хотят быть остальные 364 дня в году.
Скотти обрядился пожарным, и я подумала, что это вполне соответствует моей трактовке поклонения «героям» в той неопубликованной статье. Выяснилось, что Мэнда (одетая в стиле Мадонны времен ее альбома «Как девственница») заставила его надеть этот костюм, потому что «ее это заводит». Мда. Сара изображала анорексичную Мисс Америку в коротком вечернем платье, в туфлях на высоких шпильках и в короне. Бриджит была Гвинет Пэлтроу на вручении «Оскара» в 1998 году. Лен — Джоном Ленноном, но ему приходилось объяснять всем, кем из великолепной четверки «Битлз» он пытается быть. Пепе, пока администрация не заставила его переодеться, нарядился презервативом с накопителем для спермы на конце, при этом еще и рифленым, «для ее удовольствия». Самое смешное зрелище на свете.
