Людмила Матвеева - Школа на горке
— Это еще что, — говорит, высунувшись из кухни, Вася Носов. — Рыба — это тьфу. Есть работенка и получше. Котлы мыть — это да, это взвоешь.
Утро незаметно наливалось светом, но теплее не стало. Руки озябли, пальцы плохо гнутся. Гора рыбы нечищеной почти не уменьшилась, так, по крайней мере, кажется Юре.
— Смотри, совсем мало осталось, — спокойно говорит Хабибуллин.
Пришла повариха Серафима, закричала грубо:
— Дрова давай! Воды неси! Что стоишь? Мясо режь!
Вася Носов начал носиться, таскал воду. Юра дочистил рыбу. Потом он и Хабибуллин притащили дров.
А назавтра старшина Чемоданов вдруг сказал ему:
— За хорошее несение службы ты, москвич, получаешь увольнение в город до двадцати двух ноль-ноль завтрашнего дня.
Юра оказался за воротами сам не помнил как. Электричка, автобус — и он вошел в свой двор, маленький дворик, проскочил его в три шага. Отпер дверь своим ключом.
— Тетя Дуся! Писем нет?
Она вышла, посмотрела внимательно, успокаивая его глазами:
— Есть, Юра, есть. Здравствуй, Юра. Совсем ты взрослый стал, а прошло-то всего ничего.
Письма лежали в кухне на их столе, покрытом клеенкой в зеленую клетку. От мамы, от отца.
— Думала, отошлю тебе в полевую почту, а потом думаю — заедет он, чует сердце. Я тебе картошки нажарю, садись, Юра.
Он не слушал тетю Дусю, схватил конверты. От Лили письма не было. Сразу стало как-то тускло на кухне, маленькая лампочка еле мерцала под потолком. Может быть, письмо завалилось за стол? Он заглянул.
— Не было больше Ничего, не ищи, — сказала тетя Дуся.
Он сел на табуретку, стал читать письма. От мамы, от отца, еще от мамы. Они пишут сюда, домой, значит, еще не дошли до них Юрины письма с номером его полевой почты. Как долго идут они, письма! Значит, и Лилино письмо где-то идет, долго идет, а все равно придет.
— Взрослый стал, совсем взрослый стал. Слава богу, живы твои. Живы — и слава богу. Поешь картошки, Юра. Мне на завод пора.
— Я сыт, тетя Дуся. Мне надо идти!
Он выскочил во двор. Он вспомнил: цветок. Жив ли его цветок? Лилин цветок с зелеными бледными листиками. Скорее к Валентине. Вдруг показалось, что сейчас он пересечет двор и сразу все узнает — как там Лиля, помнит ли она о нем.
Он сильно волновался, когда стучал в окно Валентины.
* * *
Группа «Поиск» собралась в этот день в полном составе в сквере. Они сидели все в ряд на скамейке. В середине Костя; он держал свернутую в трубку тетрадь и, когда говорил, размахивал этой тетрадкой в такт своим словам. Рядом с ним — Валерка; он в последнее время стал немного сомневаться, не напрасно ли потянуло его в эту группу «Поиск». Название красивое, конечно, но найти ничего не удается, какой же это поиск? С другой стороны, рядом с Костей, села Катаюмова. Ее глаза сияли, потому что сегодня в первый раз она надела новую шапочку, которую ей связала мама. Голубая шапка очень шла Катаюмовой, и настроение у нее было превосходное. Рядом с Катаюмовой оказался Борис; ему было все равно, где сидеть, но совсем хорошо, если с Муравьевым. А Муравьев сидел с краю, рядом с Борисом. Конечно, Муравьев хотел бы оказаться в этот раз на месте Бориса, но как-то всегда так получается, что рядом с Катаюмовой сидит кто угодно, только не Муравьев. Наверное, так получается потому, что для нее, Катаюмовой, существуют все люди, кроме Муравьева. Как будто нет такого человека, Муравьева. Что бы он ни сделал, она не замечает его. Может быть, когда-нибудь она об этом пожалеет. Муравьев, во всяком случае, очень на это надеется.
Вот и сейчас он думает:
«Ладно, придет такой день, она поймет, что Муравьев — это не какое-нибудь пустое место. Муравьев такой человек, знакомством с которым можно будет впоследствии гордиться. Может быть, всю оставшуюся жизнь Катаюмова будет говорить: «Знаете, я училась в одном классе с самим Муравьевым. Тем самым, знаменитым, представьте себе». И все будут завидовать, пожалеют от души, что не они учились в одном классе с такой замечательной личностью. Но, конечно, чтобы понять, какой это человек — Муравьев, надо иметь ум, а не только одну красоту».
Костя говорит, отбивая в воздухе такт тетрадкой:
— Если мы не изменим тактику, мы никогда не найдем Г.З.В. Не знаю, как вам, а мне это начинает действовать на нервы. — Костя говорит напористо. — Мы живем в век научно-технической революции. Вся наука — на службе у человека.
— Что-то не пойму, к чему ты это все клонишь, — шевельнулся Валерка. — С вертолета, что ли, его искать, этого Г.З.В.?
— Вертолета нам никто не даст, — вставила Катаюмова, — а то было бы совсем неплохо.
Костя не намерен был переводить серьезный разговор в легкомысленные шутки.
— И все-таки век техники — это век техники. Слушайте. Анализ состава бумаги, на которой написаны письма Г.З.В., — это раз. Изучение шрифта пишущей машинки — это два. Вы заметили, что у этой машинки, как и у всякой, есть свои особенности? Некоторые буквы выпрыгивают из строки вверх. Можно и на этом построить какую-то версию.
— Начитался детективов, — проворчал Валерка, — версию, версию.
Но Костю не так легко сбить. Он продолжал упорно, как будто никто ничего не сказал:
— Отпечатки пальцев — три. Письма напечатаны под копирку, где-то, значит, остались эти листочки копирки, они могут многое рассказать. На копирке же отпечатываются все слова, которые напечатаны на бумаге.
— А может, он ее съел, — говорит вдруг Борис.
— Кто съел? Что съел? — совсем растерялся Костя.
Все уставились на Бориса.
— Нет, это я так. В одном многосерийном фильме видел — шпион копирку съел и не поморщился.
— Зачем съел? — спрашивает Катаюмова.
— След замести, вот зачем, — ответил Борис.
Все засмеялись. Но Костя не дал им развеселиться.
— Хватит смеяться! — Он сурово свел брови и опять махнул тетрадочной трубкой. — Надо сосредоточиться и действовать. Пишущую машинку он не съел? Как вы не видите — этот Григорий Захарович над нами смеется. Он водит нас за нос, а мы, как дурачки, ничего не можем узнать.
В это время Борис вздрогнул так, что сидевший с ним рядом Муравьев чуть не свалился со скамейки. Мимо них шла маленькая девочка с рыжей собакой на поводке.
— Анюта, — тихо сказал Борис.
— Сильва, — сказал Муравьев.
Сильва сразу потянула поводок, хотела подойти к ним. Анюта узнала их и сказала:
— Борис! Мне скоро велосипед купят, складной. А ты умеешь на велосипеде? Не умеешь?
— Слушайте! — вдруг закричал Валерка. Валерка редко кричал, поэтому все удивились и стали ждать, что он скажет. — Собака! — крикнул Валерка.
— Что — собака? Сами видим, что собака, — сказал Костя.
— Это Сильва, — сказал Муравьев.
— Это почти Анютина собака, — добавил Борис.
— Что ты кричишь? Говори толком, — проговорил Костя. — Собака, ну и что?
— Как — что? Собака — это собака. Собаки знаете какие умные? Они только говорить не могут, а все абсолютно понимают. Если собака возьмется, она любое дело сделает, потому что это же собака.
Когда Валерка говорил о собаках, его нельзя было остановить. Он приходил в экстаз и в это время никого не видел.
Сильва носилась по бульвару, какой-то маленький ребенок бегал за ней, но догнать не мог и визжал от охотничьего азарта.
Костя наконец не выдержал:
— Валерка! Ты что сюда пришел? Собак прославлять? Мы и так согласны, что это очень умное животное. Дальше-то что?
— Не понимаешь? На лице Валерки было записано: «Эх вы». Он посмотрел в лицо каждому, даже маленькой Анюте, которая стояла рядом со скамейкой. — Сильве надо дать понюхать письмо, вот что! Сильва приведет по следу! Она найдет этого Г.З.В.! Сильва сможет! Вы посмотрите, какие умные у нее глаза!
— А что? Это мысль! — Муравьев встал, и остальные тоже поднялись.
— Это моя собака, — строго сказала Анюта к взяла за ошейник Сильву, которая устала бегать и как раз в эту минуту прибежала и уселась около Анютиных ног.
— Твоя, твоя, — сказала Катаюмова. — Кто с тобой спорит?
— Мы просим у тебя собаку всего на два часа, — сказал Костя. — Для очень важного поиска. Согласна?
Анюта думала. Борис сказал тихо:
— Всего на два часа, а, Анюта? Мы ровно через два часа ноль-ноль минут отдадим.
— Ладно, — наконец сказала Анюта. — Только чтобы ровно через два часа ноль-ноль минут. — Такая почти военная точность почему-то понравилась Анюте. — Только смотрите, ни сахара, ни конфет ей не давайте, у нее и так диатез.
— Не будем, не будем, — сказал Борис, — не беспокойся, Анюта.
— И не вздумай отпускать с поводка. Убежит и не вернется.
— Не отпущу, ни за что не отпущу.
* * *
Старшина Чемоданов крикнул на всю казарму:
— Подъем!
Юра вскочил. Темно за окном, темно в казарме. Рядом маячит фигура Носова. Носов садится прямо на пол и наматывает длинную обмотку. Юра тоже быстро наматывает обмотку. Она уже не путается, не вырывается из рук, как раньше. И ботинок находится сразу, он не затолкнулся под кровать. Это хорошо, когда можешь в темноте, спросонья, попасть правой ногой в правый ботинок.
