Эдуард Басс - Цирк Умберто
— Еще раз. Разбег. Вперед… Гоп!
Ничего не получалось. Шестилетняя девочка стояла перед отцом и виновато пожимала плечами. Вашеку было невыразимо жаль ее.
— Ничего не поделаешь. Еще раз. Вперед!
Бервиц даже не успел крикнуть «гоп!» — Еленка сбилась с ноги.
— Повторим. Разбег. Вперед… Гоп!
Вашек чуть не вскрикнул. Он в точности представлял себе как нужно оттолкнуться, чтобы допрыгнуть, и едва сдерживал свои зудящие ноги. Но Еленке от этого было не легче. Она пыталась еще трижды, и трижды ее вытягивали после неудавшегося прыжка, как рыбу на удочке.
— Что с тобой сегодня?! — насупился директор.
— Я… папа… я больше не могу… — запинаясь, пролепетала усталая девочка.
— Не могу, не могу, чтобы я больше этого не слышал, — проворчал Бервиц, — кто хочет, тот всегда может. Ладно, на сегодня хватит.
Щелкнув несколько раз шамберьером, он повернулся и зашагал к кулисам. Его помощник сиял с девочки лонжу, высвободил ее из блока и принялся наматывать на локоть и ладонь левой руки. Вашек подбежал и взял за поводья Мисс; лошадка трясла головой и била копытцем о землю.
— Еленка, можно я отведу Мисс на конюшню? — обратился он к устало потягивающейся девочке.
— Ты из цирка?
— Да. Мы с отцом здесь недавно. Но я уже все знаю и езжу на Мери, Ганс разрешил мне смотреть за Мери, и за Мисс, и за Фрицеком, и за Леди.
— Тогда мы, наверное, будем ездить вместе, потому что Фрицек и Леди — это одна пара, а Мери и Мисс — другая. Тебя как зовут?
— Вацлав Карас. Но здесь меня зовут Вашку.
— Вашку? Это имя?
— Вроде…
— А ты поедешь с нами, Вашку?
— Да. В «восьмерке». С господином Кергольцем.
— А, с Карлом. А я с папой и мамой — в первом.
— У меня нет мамы, а то бы она тоже поехала с нами, и стирала бы нам, и развешивала белье между повозками. А это очень трудно — вспрыгнуть на лошадь?
— Раньше у меня получалось. Но я раз двадцать отталкивалась левой ногой, и она теперь совсем ослабела.
— А почему ты не отталкиваешься правой?
— Не знаю. Когда разбегаешься с пяти шагов, всегда отталкиваешься левой ногой.
— Всегда?
— Всегда.
— Чудно. Надо будет попробовать. Ты будешь на представлении?
— Нет. Я должна помочь маме укладываться.
— А когда твоя мама будет работать с беляками, тоже не будешь?
— Буду. Я всегда стою вон там, за занавесом.
— Ну, так, может, увидимся. Если будет время, я подойду к тебе. До свидания, Еленка, надо отвести Мисс.
— До свидания… Вашку.
Елена вприпрыжку удалилась, а Вашек, как заправский конюх, убежал с лошадкой.
За конюшней валялись старые ящики. Вашеку не терпелось проверить — действительно ли при разбеге с пяти шагов толчок приходится на левую ногу. Увидев ящики, он подумал, что на них можно попрактиковаться в прыжках.
— Ну-ка, поди сюда, старушка, ты будешь Мисс, а я наездник, и я буду на тебя прыгать. Но, пошла, да не пугайся! Так, миленькая, так, Мисс, внимание, пять шагов разбег — вперед!.. Гоп!
Он оттолкнулся левой ногой, взлетел к верхней кромке пустого ящика, который был ниже, чем пони, не допрыгнул, задел ящик ногой, тот перевернулся, и Вашек, упав на него, больно ушиб ногу.
— Иисус-Мария! Здорово я грохнулся! Ну, старуха, становись снова. Придется повторить. Сильней толчок, выше прыгать! Еще раз! Разбег! Пять шагов — вперед!.. Гоп!
На этот раз он взлетел на крышку ящика, но не удержался. Ящик покачнулся, упал, и Вашек едва успел соскочить.
— Фу, Мисс, разве можно так обращаться с наездником! А вы, сударь, должны лучше пружинить и носок больше в сторону. Повторим. Разбег… Вперед!.. Гоп!
Снова вскочил на ящик и снова слетел с него.
— Иисус-Мария, все время сбрасывает, окаянная. Стоять, Мисс, стоять хорошенько! Еще раз! Повторяем. Разбег… Вперед!.. Гоп!
Он вспрыгнул, ящик закачался, но Вашек расставил ноги и удержал его в равновесии.
— Я тебя обломаю, чертовка! Еще раз! Повторить!
Вашек соскочил с ящика и снова разбежался. Опять получилось. Теперь он уже прыгал уверенно — пять, восемь раз подряд, и всякий раз ему удавалось удержаться. Заметив, что толчок и в самом деле неизменно приходится на левую ногу, Вашек разбежался с большего расстояния и оттолкнулся правой ногой. Левая встала на ящик, Вашек начал подтягивать правую, не дотянул и слетел. Повторил — и слетел снова. Разбежался в третий раз и еле-еле удержался наверху.
— Гм, с левой ноги все-таки лучше. Попробуем еще раз. Разбег — вперед!
Вашек не обладал еще достаточной спортивной сметкой и опытом, чтобы найти объяснение этому явлению, а объяснение заключалось в том, что он прыгал с левой стороны, изнутри воображаемого манежа. Ему, как и большинству цирковых артистов, достаточно было убедиться, что с левой ноги прыгать удобнее, — с той минуты он отталкивался только левой ногой. Вашек еще несколько раз взлетел на свою деревянную Мисс; вскоре отец позвал его обедать.
В промежутке между супом и кнедликами с повидлом он узнал от обитателей «восьмерки», кто приехал в синем фургоне. Ахмед Ромео, как выяснилось, был потомком древнего рода тунисских комедиантов, берберийская кровь которых давно уже смешалась с французской и итальянской. Вместе со своими детьми он создал один из лучших в Европе икарийских номеров — массовое выступление, в котором принимали участие даже трехлетние малыши: они стояли на вершине пирамиды с вертикально поднятой ногой.
— Что ни толкуй, — заметил старый Малина, — а работа этого Ахмеда с ребятней — чистой воды старая школа. Тут уж мальчишку приспособят к чему хочешь. Суставы раздаются, хребет делается гибкий — такой парень может быть кем угодно…
— Хоть министром, — усмехнулся Восатка.
— В доброе старое время, — сбить Малину с толку было не так-то просто, — таких, кто не прошел этой школы, в цирке не водилось. Это называлось начинать с азов, когда четырехлетнему шпингалету выворачивали суставы и выгибали позвоночник. Зато после он тебе и укротитель, и канатоходец, и дурашливый Август — кто хочешь, и на худой конец всегда мог заработать себе на хлеб акробатикой. Главное же, с таким ничего не могло случиться, разве что по божьему попущению. Знавал я некоего Корини — звали его Кернер, но в цирке он величал себя Корини, — так тот тоже был учен с азов. Любимым его номером был «марширующий узел»: согнется в три погибели — не разобрать, где руки, где ноги, будто его и впрямь узлом завязали. Потом, глядишь, руки высунулись, и пошел узел — ать-два! Задница наверху, голова где-то промеж ног, ноги на спине, прямо глядеть боязно. А через несколько годков решил этот самый Корини зверей дрессировать и купил двух тигров. Уссурийских. Самых что ни на есть лютых. Войдет, бывало, к ним в клетку и давай учить солдатиками на тумбах стоять да честь отдавать. Я ему говорю: «Выкинь ты эту дурь из головы, разве ж уссурийский тигр годен на то, чтобы честь отдавать?» А он знай свое: не отступлюсь, мол, и баста, пусть хоть десять лет на них угроблю. С полгода тиранил он тигров и научил их только влезать на тумбу да солдатиков изображать, хоть и бил их и колол — так уж заведено было. Это теперь все больше лаской — взять хоть нашего Гамбье… Тигры страсть как злились на Корини, я сколько раз говорил: «Пресвятая дева, будет когда-нибудь из этого парня отбивная, а из тигров — ковер!» А он все хорохорился: дескать, тигры поднимают лапу уже до самой груди и скоро будут отдавать честь по всем правилам. Но чего я боялся, то и случилось. Раз самый большой тигр кинулся на Корини. Правда, тот заметил, как зверь ощерился, и успел увернуться. Но тут взбеленился второй тигр, сполз с тумбы и нацелился на Корини с другой стороны. Корини очутился меж двумя тиграми, огляделся и вдруг возьми да вырони из рук бич и вилы. Мы так и ахнули, а он зашебаршил, зашебаршил — да в узел и пошел этакой каракатицей. Тигры с перепугу заметались, сигают друг через дружку, чуть в кучу не повалились, а после — гоп на тумбы и встали навытяжку, честь правой лапой отдают, а узел знай марширует перед ними, будто на параде.
— Ты, земляк, рассказал нам весьма поучительную историю, — заметил Буреш, разрезая ложкой кнедлик, — вероятно, твой приятель дожил до преклонного возраста?
— Где там, — ответил Малина все так же невозмутимо. — Вскорости после того случая с тиграми Корини неловко спрыгнул с козел, поскользнулся и угодил правой ногой под колесо. Получился перелом, фельдшер кость срастил, да неправильно, пришлось снова ломать, получилось заражение, Корини весь опух, да и помер. Я ж говорю: коли начал учебу с азов — все нипочем, одного только божьего попущения бояться надобно.
— Что верно, то верно, — вступил в разговор Керголец, — чего лучше, когда есть возможность упражняться с малых лет. Я бы на твоем месте, Антонин, впряг Вашека в работу. Надо пользоваться случаем. Загонять клинья в землю да натягивать канаты он всегда успеет, но, судя по всему, Вашек может добиться большего. Ты, как отец, должен посодействовать. А там уж его дело…
