Сергей Вольф - Мне на плечо сегодня села стрекоза
— Имел.
— Ловил их?
— Никогда. Значит, не имел. Я за ними наблюдал. На бреющем полете. Красивые они, заразы.
— А вот ты вспомни, садились на тебя в жизни, ну, на майку, на рубашку, бабочки там, божьи коровки, вообще жучки?
— Ну, конечно, старина, неоднократно садились.
— А стрекозы? Хотя бы одна? Ты вспомни, не ляпай сразу.
Гошаня честно задумался.
— Не, — сказал он, помолчав, — эти не садились. Ни одна, ни разу. Разве что я позабыл, может, когда-нибудь в далеком детстве. А что?
— Нет, ничего, — сказал я. — Наверное, это приятно, когда она — бац! — и сядет тебе на плечо.
— И сидит, — сказал он.
— Вот именно. Сидит. Глаза большущие, голубые. Сидит, вцепилась, будто ты один у нее на белом свете.
— Что это сегодня с тобой, а, старина? — спросил Гошаня.
— Да ничего, — сказал я. — Просто я про одни стихи все время вспоминаю.
Мне на плечо сегодня села стрекоза.
Я на нее глядел, должно быть, с полчаса,
И полчаса — она глядела на меня.
Тихонько лапками суча и семеня.
— А дальше? — сказал Гошаня. — Как дальше, помнишь?
В квартире раздался звонок, Гошаня попросил меня открыть дверь, потому что сам он возился с пепсикольной бутылкой, которая никак не хотела поддаваться. Я побежал открывать. «Это мама!» — крикнул Гошаня, залаял дурашка Памир. Я открыл дверь… передо мной стоял Игорь Николаевич.
Мы смотрели друг на друга целую вечность, секунд, наверное, пять, а может, даже и меньше, и за эти мгновения внутри меня пронеслась какая-то единая острая мысль, но без слов, одно ощущение, и я, еще не до конца веря, уже как бы верил, понимал, что именно в этот момент происходит в жизни Игоря Николаевича и Гошани.
Оба мы опустили и отвели глаза, но Игорь Николаевич на мгновение раньше, чем я, потому что, как он опустил и отвел глаза, я успел заметить.
Потом (я поглядел) он смотрел уже не на меня, а за меня, за мое плечо, в сторону кухни, на молчавшего Гошаню.
— Ты… Гоша, Георгий? — спросил Игорь Николаевич у Гошани.
— Он самый, — сказал Гошаня весело, но мне показалось, что он что-то почувствовал, что-то тревожное.
— Алеша, — сказал, не глядя на меня, Игорь Николаевич, — ты не обидишься, не рассердишься, если я попрошу тебя оставить нас одних? А?
— Можно… можно… конечно, я не обижусь, — бормотал я, — я сейчас пойду. Я пойду, Гошаня, ладно?
Гошаня молчал.
Памир тоже молчал.
— Я позвоню тебе, — сказал мне Игорь Николаевич.
— Ладно. Хорошо, — сказал я. — Я пошел.
Гошаня все молчал, и, закрывая за собой дверь, я почему-то до рези в ушах слышал, как он молчит. На площадке ниже я остановился, мне хотелось услышать голос Игоря Николаевича, но за дверью Гошани было абсолютно тихо. И Памир молчал.
Я быстро сбежал по лестнице вниз, купил себе мороженое, почему-то сразу два стаканчика, путаясь в них, с трудом набрал номер телефона Светы, но с этого момента и до самой ночи никто у нее почему-то не подходил.
31
— Волков! — сказал учитель.
— Здесь! — Я встал.
— Молодец, Волков.
— ??? — подумал я.
— Ты приготовил домашнее задание?
— Приготовил.
— Отлично. Тогда ответь, Волков, пожалуйста, на вопрос, какие твои три самых главных желания в жизни?
— Вообще?
— В настоящий момент.
— В настоящий момент, — ровным голосом, четко и развернуто сказал я, — у меня есть три самых главных желания.
— Перечисли, пожалуйста.
— Пожалуйста. Первое: чтобы все в порядке со здоровьем у моего деда было. Второе: чтобы все отлично получилось у моего друга Гошани и Игоря Николаевича.
Пауза. Большая.
— И третье?.. — спросил учитель.
— Третье я стесняюсь, — сказал я.
— Не стесняйся, пожалуйста, — сказал учитель, — здесь все твои друзья.
«Даже гад Лисогорский? — подумал я, увидев его за партой рядом с Колей из цирка. — Ну, тогда что же, очень хорошо, что он мой друг, а не враг».
— Третье мое желание: чтобы у меня все хорошо было с киноактрисой Юлей Барашкиной.
— Уточни, что значит — все хорошо?
— Я ее люблю, — сказал я.
— Ну и?..
— А она, может быть, и нет.
— Я уверен, что у вас все будет хорошо, — сказал учитель.
— ???
— Потому что ты, Волков, — преданная душа.
— ???
— Садись. Я ставлю тебе за ответ пятерку, отлично.
— Спасибо. Я удивлен, — сказал я и сел.
— Именно «отлично»…
Я снова встал.
— …так как ты назвал свое личное, индивидуальное желание последним.
Учитель взмахнул мягкими большими руками, легко взмыл в воздух и полетел далеко-далеко в верхний, все более темнеющий угол класса, все уменьшаясь и уменьшаясь прямо у меня на глазах.
— Молодец, — шепнул мне Ляля с лошадиным лицом. — Жду тебя в цирке вместе с кинозвездой Барашкиной. У нас нынче замечательные львы.
Из-за пальмы выпорхнула Ириша Румянцева и, смеясь, плавно пролетела мимо.
— Стой! — сказал мне дед. — Стой и не шевелись. Я протащу всю сеть полукругом до другой точки на берегу реки, до точки «Б», тогда как ты стоишь на точке «А», и мы вместе выволочем сеть на берег. Здесь тьма рыбы.
Улыбаясь, он полез в воду. Он зашел уже по горло, мне вдруг стало страшно, очень страшно, но он все улыбался, держа обе руки над головой, а в одной из них — детский сачок для ловли бабочек.
…Все это был сон. Почему-то я проснулся разбитым. Абсолютно. Дед, судя по записке, ушел на ранний прием в поликлинику, папаня уже мчался на работу, Люля — спала после вчерашней премьеры, банкета и веселья.
Постепенно я отходил ото сна, вспомнился разговор с Гошаней.
— Ну вот, — как бы рассеянно говорил он, жуя резинку. — В общем, у них был какой-то там ихний взрослый семейный конфликт. Он-то с ней, я так понял, все равно не хотел расставаться, из-за меня, но она настояла. Он тогда умотал на Север. Иногда возвращался, хотел меня повидать, но стеснялся. Стеснялся, понимаешь? И это затянулось надолго, понимаешь? Тогда уже он никак ничего не мог преодолеть и зайти. Ему казалось, что и она, и я уже никогда не простим ему то, что ему было на меня наплевать. А ему как раз не было. Потом он решился и зашел.
— Отлично! — сказал я бодро. — Это же отлично, Гошаня. Понял?
— Понял, — сказал он, скрывая улыбку.
Странно все-таки: когда я видел свой сон, я уже все знал про Гошаню и дядю Игоря, но во сне получалось так, будто я еще ничего не знаю, про встречу знал, а результат — нет, а это ведь было не так. Странно.
Вдруг я ляпнул явное не то. Полез, видите ли, человеку в душу. Очень уж мне хотелось, чтобы все было хорошо, услышать Гошанино «да». Вот я и ляпнул.
— Вы теперь вместе жить будете, да?
Он опять постарался скрыть улыбку, но уже грустную.
— Этого я не знаю, — сказал он. — Вообще — это их дело. Я же уже не шкет недоразвитый, чтобы из-за меня жить вместе, если не хочется. Для меня главное сейчас не в этом. Главное — он объявился, и он — такой-то вот именно человек, а не какой-нибудь другой. Смешно сказать, я совсем клоп был, когда видел его в последний раз, даже позабыл, как он выглядит. Теперь будем, по крайней мере, видеться.
— Надо же. — И я снова повторил то, что Гошаня уже успел узнать от меня. — Надо же: познакомиться в саду с человеком, даже кое-что узнать о его жизни, даже, можно сказать, подружиться с ним — он ведь, между прочим, и подсказал мне писать рассказы, и обсуждал их со мной, — и не знать при этом, что он твой папаня! Ничего себе.
— Жизнь, — взрослым каким-то голосом произнес Гошаня. — Это жизнь, или, как говорят французы, такова жизнь, старина. Он сказал, что запросто узнал бы меня, если бы встретил. Смешно, он говорит, что много раз бродил в нашем районе, но ни разу меня не встретил. Такова жизнь, старина.
— Один-то раз он тебя видел, — сказал я. — Мы тогда с тобой вместе были, с Памиром еще, помнишь?
— Ну да. Но это было мельком. На расстоянии.
…Вечером я позвонил Светлане. Опять у меня колотилось сердце, ну как бешеное, честное слово. Она подошла сама.
— Здравствуй… Света, — сказал я после паузы. Дыхание у меня сбилось.
— Это кто? — спросила она.
— Это Алеша, — сказал я.
— Здра-авствуй, — сказала она.
— Ну, как ты съездила? — секунду помолчав, спросил я.
— Хорошо, — сказала она.
— Очень? — зачем-то спросил я.
— Средне.
Она опять молчала. И я.
— Что же ты молчишь? — глупо спросил я.
— Почему я молчу?.. Ты спроси, тогда я отвечу. Ты хотел что-нибудь спросить?
Я куда-то падал, падал, мне было плохо от ее вроде бы холодного голоса.
Через силу я произнес:
— Ты… получила мое письмо?
— Да, получила.
— Ты… — Я запнулся. — Я… я хотел спросить, ты мне ответишь про то, про что я спрашивал?
