Олег Тихомиров - Зеленое окно
— Хорошо хоть вас, касатики, встретила, — закончила свой рассказ тетя Поля.
— Чего же хорошего? — мрачно проговорил Виталька.
Я видел, ему новее не улыбалось разыскивать Нюркину квартиру. У Тани тоже вид был весьма кислый.
— Знаете, тетя Поля, — сказала она, — мы вам, конечно, рады помочь, но…
— Вот и хорошо, милые, вот и правильно, — весело заговорила тетя Поля.
Это было смешно. Это было ужасно смешно. Старушка нас не понимала. Она гнула свое и никак не могла догадаться, что нам некогда разговоры разговаривать, а нужно скорее бежать: Третьяковка-то рядом.
Я представил, как через минуту мы понесемся прочь, а тетя Поля будет смотреть нам вслед и кричать: «Стойте, милые! Стойте! Куда же вы, касатики?» А касатики будто и не слышат ничего, бегут себе дальше и дальше.
Четко я это так представил, и голос ее словно бы издалека услышал — уже тихий, замирающий голос.
И тогда я сказал, совсем не то сказал, что хотел.
— Не бойтесь, теть Поля, — сказал, — мы вам Нюрку отыщем. Все дома обойдем, а отыщем.
— Ты что?! — подскочил Виталька. — Соображаешь, что говоришь?
И Таня стрельнула в меня зелеными глазами и отвернулась.
А я, словно не заметив ничего этого, проговорил:
— Непременно найдем. Он, — я показал на Витальку, — ведь так сразу и сказал: «В один миг найдем».
— Шустрый парнишка, — одобрительно посмотрела на Витальку тетя Поля. — Я вам еще во? что скажу. Ручка там на двери была медная, блестящая такая. Сама дверь затворяла, потому помню. А больше ничего не припомнила, видать, стара стала.
«Шустрому парнишке» отступать теперь было некуда, и он сказал:
— А лифт там был, не помните?
— Чего?
— Я говорю, пешком вы к сестре поднимались или как?
Виталька выяснил еще кое-какие подробности, и мы пустились а поиски. Все наше внимание было теперь приковано к дверной ручке — медной и блестящей.
Мы разделили между собой подъезды и бросились осматривать ручки по этажам.
Сколько их было, ручек! Темные и блестящие, большие и маленькие, круглые — скобкой и торчащие — рычажком, как н нагонах. Но медной среди них но было.
Вскоре мы освободили Таню от беготни по этажам.
— И то верно, — закивала головой тетя Поля. — Пусть барышня отдыхает, небось замаялась.
— Будто мы не замаялись, — ворчал Виталька, когда мы отошли подальше.
И снова подъезды, этажи, двери… И снова ручки, ручки, ручки без конца.
— Давай бросим эту затею, — предлагал Виталька.
Но мною овладело какое-то непонятное упрямство. Я уже был готов искать проклятую ручку день и ночь.
— Сам говорил, найдем в один миг, — отвечал я Витальке, — а теперь в кусты?
И Таня тоже, улучив момент, шепнула мне:
— Ну хватит, Эдька, слышишь? Надоело.
— Мне тоже, — кивнул я и устремился в очередной подъезд.
Раза два я и Виталька подходили к тете Поле, спрашивали, верно ли ручка медная.
— А как же! — говорила тетя Поля. — Как сейчас помню, медная.
Поиски продолжались. Виталька наконец нашел медную ручку. Прибежал к тете Поле. Пошли смотреть, но ручка оказалась не той.
Я уже твердил про себя заклинание:
Медная ручка!
Медная ручка!
Медная ручка,
Найдись поскорей!
Наверно, и Виталька тоже что-нибудь сочинил (я знаю, когда он ищет грибы, то что-то шепчет, но что — не говорит). И даже, может быть, сочинил это очень ловко, потому что ручку отыскал все-таки он.
Тетя Поля страшно обрадовалась.
— Касатики, — говорила она, — вот выручили! Ну заходите, кваску попьете. Нюрка такой квасок готовит!
Мы вначале отказывались, а потом зашли.
Нюрка (мы ее, конечно, стали звать тетя Нюра) оказалась похожей на свою сестру как две капли воды. Такая же маленькая, остроносенькая, с ровным пробором на голове. Была она, правда, чуть помоложе тети Поли.
— А я заждалась тебя, Поля, — сказала она, — все жданки пропали.
— Угости вот ребят кваском. — Тетя Поля положила сверток на большой стол рядом с ворохом цветной бумаги, обрезками тряпиц, ножницами и клеем. — Мои спасители.
Она принялась было рассказывать, как мы искали дверь с медной ручкой, но, увидев, что мы с удивлением посматриваем на этот стол, остановилась вдруг на полуслове и пояснила:
— Нюрка-то наша надомница. Работает, значит, дома, потому как инвалидность имеет. А цветы уж одно заглядение. Да вы сами гляньте.
Тетя Поля потащила нас к углу комнаты, где на широких полках лежала масса всевозможных цветов.
Она протягивала нам один цветок за другим и торопливо говорила:
— А это гляньте… А этот…
По-моему, цветы были неплохие, хотя я не очень-то в этом разбираюсь. Я вспомнил, что на праздники, когда идут демонстрации, у многих в руках такие цветы.
А Таня то и дело восклицала:
— Прелесть… Какая прелесть…
К нам подошла хозяйка с подносом, на котором стояли чашки, наполненные густо-коричневым квасом.
— Угощайтесь, — сказала она. — Кваску моего отведайте.
Мы с Виталькой залпом выпили по полной чашке, а Таня сделала один глоток и поставила чашку на поднос.
— Спасибо, тетя Нюра.
— Спасибо, — сказали и мы с Виталькой.
— На здоровье, милые.
— Ну как, вкусный квасок-то? — спросила тетя Поля.
— Ага, — сказали мы с Виталькой. — Вкусный.
— Прелесть, — отозвалась Таня.
— Может, еще выпьете? — предложила хозяйка.
— Спасибо, — сказала Таня, — нам нужно идти.
Но мы с Виталькой все же выпили еще по одной чашке.
Потом стали прощаться.
— Это вам. — Тетя Нюра дала нам по красной гвоздике.
— Какая милая, — проговорила Таня, рассматривая свой цветок.
Мы поблагодарили тетушек и ушли. Когда спускались по лестнице, Виталька протянул Тане гвоздику и сказал:
— Таня, возьми.
Я тоже захотел отдать ей спою гвоздику, но удержался: зачем же мне подражать Витальке?
А Таня сказала:
— На что мне такая безвкусица! Все равно сейчас выкинем.
Безвкусица? Я ушам своим не верил. Только что ведь говорила: «Какая милая». И вдруг — безвкусица!
— Точно, — согласился Виталька, — такие лишь на венки для покойников нанизывают.
— Чего же брал? — не вытерпел я.
— Все брали, и я взял, — невозмутимо ответил Виталька.
Мы опять вышли на набережную, но теперь пошли уже по другой стороне, возле самых перил. Таня, а за ней и Виталька бросили в воду свои гвоздики, и река медленно понесла их.
— Бросай, — сказал мне Виталька. — Чего жалеть! — Я не бросал.
— Зачем же бросать, — заметила Таня, — если ему нравится. Пусть бережет. Вкус у всех разный.
Я шел молча и глядел на воду.
Может, и верно, безвкусица этот цветок, сделанный из бумаги и проволоки? Но ведь его подарили… Подарили. Как же я брошу? Получится, что я предаю тетю Полю и тетю Нюру, что я смеюсь над ними.
Я не бросил гвоздику. Так и пошел в Третьяковку с цветком в руке.
…Народу возле касс было немного. Мы подождали минут пять и получили билеты.
— Пошли на второй этаж, там классика, — уверенно сказал Виталька, после того как контролер надорвал наши билеты.
Вначале мы попали в зал, где со стен на нас смотрели какие-то важные господа и дамы. Мужчины были в париках, с орденами и лентами. У дам орденов не было, но зато они могли похвастаться кружевами и драгоценностями, которые нацепили на себя в большом количестве.
Одни лица были бледно-восковыми, на других алели румяна. Попадались лица и красивые, и некрасивые — носатые с тонкими, поджатыми губами.
Но было в портретах и такое, что объединяло их и делало похожими.
Сперва я не мог понять, отчего это так, а потом догадался: у всех этих вельмож и вельможинь был одинаково надменный, напыщенный вид. Наверное, выламывались друг перед другом, все равно как Виталька выламывался перед нами в кафе. Я даже улыбнулся от такого сравнения.
— Ты что? — спросила меня Таня.
— Да так… интересно здесь очень.
— Это все фигни на постном масле, — сказал Виталька. — Идем дальше, еще не то увидишь. — И он быстрыми шагами направился к выходу.
Так проскочили мы через несколько залов. Виталька все время поглядывал по сторонам и махал нам рукой, чтобы мы не задерживались, шли скорее за ним.
А задержаться иногда ой как хотелось, но Виталька подчинил нас своей осведомленностью и решительными действиями.
Сделать остановку все же пришлось, потому что мы вдруг оказались в каком-то тупике. Оставалось или пойти назад, или поднырнуть под бархатный канатик, который висел в проеме стены и преграждал всем путь.
Мы бы, конечно, поднырнули, но вовремя заметили, что на нас смотрит дежурная с повязкой на рукаве.
— Скажите, пожалуйста, — вежливо обратился к ней Виталька, — а где тут висит Иван Грозный со своим сыном?
