Юрий Бородкин - Санькино лето
— Суметь-то сумеем, а где возьмем острогу и оказево?
— Сами попробуем сделать, я схожу в совхозные мастерские к дяде Саше, он приварит железяки. Смотри не проговорись никому! Щук будем бить вот таких. — Генка показал чуть ли не во весь размах рук.
Кольку начинала увлекать столь заманчивая идея, он горячо добавил:
— Самому Каюрову утрем нос!
Хотели сейчас же спихнуть корытины и опробовать их на воде, да благоразумно решили не навлекать преждевременных подозрений.
Ведя велосипеды за руль, обогнули старицу. Невозмутимо спокойная гладь воды словно бы скрывала от них тайну, которая должна была открыться во время предстоящего плавания.
В этот же день начали подготовку к нему.
* * *После ужина Генка сказал родителям, что пойдет спать в саранку к Кольке Давыдову. Немного полежали на старом одеяле, брошенном на сенной зарод, дожидаясь, когда утихнет в доме Давыдовых. Саранка стоит за двором. Пролезли в дыру под стену, а дальше — капустной бороздой проползли к задам огорода. Тут и до перелеска рукой подать, где спрятано было заранее все снаряжение.
Пока не погасла заря, пока день не совсем еще уступил ночи, спешили добежать до старицы, все оборудовать для необычной рыбалки.
Корытины оказались на месте. Спустили их в воду, и Генка, подпираясь гладким еловым шестом, переправился к протоке. Она мелкая, а дно вязкое: пришлось снимать штаны и перетаскивать корытины волоком в реку.
— Садись, попробуем, как выдержат двоих.
— Только-только, гляди того, воду зачерпнем.
Надули автомобильную камеру и подпихнули ее снизу между корытин, чтобы увеличить подъемность. Самодельное оказево из четырехрогих вил, перевитых толстой проволокой, установили на носу, просунув деревянную ручку под доску, которая лежит сверху вдоль корытин и служит сиденьем. В оказево аккуратно положили смолевые полешки, они загорелись с первой спички. С собой можно было взять немного дров на добавку, поэтому еще в двух местах по реке подготовили топливные запасы.
Ночи были еще теплые: август только начался. Стемнело быстро, так что противоположный берег не разглядишь. Прибрежные кусты, редкие стога в лугах, лес — все потонуло, будто бы в осенней аспидной глухмени, когда разгорелся огонь на носу корытин.
— Я буду капитаном, а ты — матросом, — самостоятельно решил Генка. — Вставай на корме, будешь шестом править.
— Хите-ор! Почему ты — капитаном? — насторожился Колька, недовольный таким распределением назначений.
— Потому что так надо.
— Давай наоборот.
— Знал бы, что будешь жилить, не стал бы с тобой связываться.
— Мне тоже интересно с острогой…
— Ну и вредный же ты, Окунь!
— Сам ты — сухопутный моряк! Плыви тогда один.
— Еще раз обзовешь — схлопочешь.
Хорош напарник! Гляди того, подведет. Не хватало переругаться, когда все готово к плаванию. Упрямство Окуня возмущало честолюбивого Генку, было бы дело днем, закатил бы оплеуху — и катись на все четыре стороны. А сейчас пришлось пообещать Кольке, что после поменяются местами.
Сделали круг по омуту. Сначала оба испытывали некоторую боязнь, посудина казалась ненадежной. Постепенно обвыклись. Генка стоял на носу корытин с острогой, загораживая свободной ладонью глаза от огня, он зорко высматривал добычу, но глубина в Круглом большая — шест местами не доставал до дна — не пришлось обрыбиться.
Корытины легко понесло течением, Колька направлял их движение, отталкиваясь шестом то с одной, то с другой стороны. В его обязанности входило также вычерпывать консервной банкой воду, хлюпавшую под резиновыми сапогами.
Смолевые полешки горят ярко, где помельче — дно просвечивается почти от берега до берега, рыбу можно заметить. Вон около травничка чернеют узкими спинками три сороги. Генка подводит острогу, резко колет.
— Готова! У меня не уйдешь!
Небрежно швырнул перерубленную почти надвое плотву под ноги Генке, будто собирался набросать полные корытины рыбы покрупней.
С опаской проплыли мимо деревни, в которой живет Каюров. Она расположена не у самой реки, поодаль с полкилометра, а все чудилось, что из темноты раздастся грозный окрик.
Тихо журчит река. Изредка срываются и падают с шипением в воду угли. Зыбкий свет костерка раздвигает берега, сплошь заросшие ракитником и ветлами, а позади корытин сжимается неодолимая темнота. Приходят на память увлекательные книги про туземцев, представляется, что вокруг раскинулись джунгли, таящие опасные неожиданности. Генка сторожко щурит глаза, воодушевляясь азартом охотника, крепче сжимает в руке острогу. Давно мечталось ему о ночном плавании, хотелось утолить этот непонятный позыв.
Корытины заметно потянуло сильным течением. Впереди нарастает шум переката: опасное место перед Гремячим омутом, можно налететь на валун.
— Тормози шестом! — скомандовал своему единственному матросу Генка.
Колька что есть силы налегает на шест, он со скрежетом чертит по дну; слышно, как задевает за камни резиновая камера — каждое мгновение может лопнуть. Корытины все быстрей несет куда-то вниз, точно к водопаду. Холодком пробирает спину, а весело.
— Полный вперед! Держись крепче! — выкрикивает Генка, задыхаясь от волнения.
Быстрина выносит корытины почти на середину омута и только здесь затихает, легонечко покачивая на волнах.
— Я думал, разнесет все вдребезги, — признался Колька.
— Порядок! Больше не будет таких опасных мест, — заверил Генка. — Ближе к заводи правь. Тихо! Смотри, стоит то ли щука, то ли голавль!
Затаили дыхание. Генка напрягся, подавшись всем телом на борт, занес острогу. Рыбина, лежавшая на песчаном дне неподвижным черным поленом, вдруг метнулась, как торпеда прямо под корытины, в глубину. Удар остроги оказался запоздалым.
— Ушла, — упавшим голосом вымолвил Генка.
— Будет она тебя ждать! Колол бы раньше.
— Больно ловкий на словах-то.
— Дай я попробую с острогой, ведь был уговор.
Поменялись местами. Генка повел корытины вдоль излуки, по пути подобрали припасенные дрова. Больше не удалось выследить в Гремячем омуте щуку, зато нашли стаю сорожмяку. Должно быть, глаза разбежались у Кольки: начал тыкать торопливо острогой, и все невпопад. Теперь переживал и горячился Генка.
— Ну чего ты принялся возить, словно бо́талом? Всех распугал. Взялся не за свое дело.
— Не сразу применишься, увертываются, — несмело оправдывался Колька.
Зря они винили друг друга: рыба в эту пору еще пуглива. И все же надеялись наши путешественники, что удача ждет их впереди, и корытины несло все дальше и дальше вниз по Прокше. Места были знакомые, из ближней деревни доносился лай собак, поэтому ребята не испытывали беспокойства.
Орудуя шестом, Генка стоял поодаль от огня, на корме, ему можно было разглядеть, как над головой в обратном направлении медленно течет и подрагивает звездное небо, казалось, звезды вот-вот посыплются с тихим звоном на землю.
— Если плыть и плыть, доплывешь до самого моря, — сказал Генка.
— На такой путь и всего лета не хватит.
— Знаешь, как штурманы определяют, где находится корабль, когда никаких берегов нет поблизости? По звездам. Есть такой прибор — секстант, ночью его наводят на звезды и измеряют какие-то углы, а по ним — долготу и широту, и получается точка на глобусе, — отвлекаясь от рыбалки, объяснял Генка.
Колька, видимо, плохо слушал его, потому что спросил совсем о другом:
— Ты есть хочешь?
— Нет. Давно ли ужинали.
— А я проголодался.
Между тем стало светлей, потому что взошел месяц и поплыл лодочкой над ракитником вровень с корытинами. Генке хотелось, чтобы тесные берега ушли далеко в стороны, освободив для воды огромный простор, залитый туманно-белым лунным светом. Ему представлялось, как стоял бы он на капитанском мостике настоящего судна, уверенно ориентируясь по карте звездного неба.
Вероятно, наткнулись на бревно-топляк, чуть торчавшее из воды: корытины, распираемые надутой камерой, раздвоились, оказево вместе с горящим смольем со зловещим шипением упало в воду, и Генка с Колькой тотчас полетели за борт.
— Окунь, ты где? — растерявшись в темноте, крикнул Генка. — Камеру хватай, а то унесет!
Колька даже не мог ответить, он отчаянно барахтался и фыркал, будто за ноги его хватал водяной. В резиновых сапогах, в одежде (на Кольке — фланелевый спортивный костюм, на Генке — тельняшка с пиджаком) плыть трудно. Все же успел догнать Генка камеру, только ее и удалось вытащить на берег после такого крушения.
— А корытины? — с беспокойством спросил Колька, придя в себя.
— Черт с ними! Старье. Развалились — туда им и дорога!
— Если Каюров узнает, он всыплет нам.
— Неужели ты не видел, что на бревно натыкаемся? Светло впереди-то, — упрекнул Генка приятеля.
