Тамара Михеева - Лысый остров
— Уходи, уходи по тропе в Старый Город.
— Пойдём со мной!
— Я приду! Я приду ночью! Уходи, а то тебя убьют!
Её оттащили. Я видел, что Хота просто схватил её за талию и потащил к стене, туда, где стрелы не могли достать их.
— Я люблю тебя! — крикнул я и побежал, потому что бесполезно выяснять что-либо под градом стрел. Что-то такое случилось, отчего путь к анулейцам мне заказан. Я бежал, задыхаясь, по тропе, уходя всё дальше от Города, от стрел, от Зое, и в висках у меня стучало: что случилось?
Когда я был уже далеко, до меня донёсся крик. Мне показалось, что это был голос Зое, но всё смешалось и спуталось, я упал…
Очнулся я уже в сумерках. Вспомнил, что сказала Зое: иди по тропе в Старый Город, я приду ночью.
О, Господи! Скоро ночь. Где искать этот Город? Я встал и, шатаясь, пошёл по тропе. Не прошло и трёх часов, как я увидел стену Старого Города. Не было сил даже удивиться. Я-то плутал вокруг несколько дней! В доме Зое я выпил оставшуюся воду и провалился в сон.
Спал я очень долго. Проснулся днём от боли: в мочевом пузыре и в ноге. С первым мы быстро разобрались, а с ногой пришлось повозиться: одна из стрел, оказывается, задела меня. Я дошёл до колодца, промыл рану, вспомнил, сколько времени уже не ел, и тут же услышал:
— Здравствуй.
Я обернулся: Хота. Секунду мы смотрели друг на друга, потом Хота, прихрамывая, пошёл в дом. Я заковылял за ним. Из раны снова потекла кровь. Но я шёл и удивлялся: как изменился Хота! Вчера я не успел рассмотреть его, но неужели за год можно так постареть? Из бодрого пятидесятилетнего человека превратиться в дряхлого старика? Что же случилось у них за этот год… и тут меня обожгло — почему не пришла Зое?!
— Садись, Арон (так звали меня Зое и все анулейцы). Садись. Зое не пришла… потом об этом. Вот тебе хлеб и мясо, вот молоко нашей козы. Ты голоден, я вижу.
До сих пор стыдно вспомнить, как я набросился на еду. Пока ел, Хота сходил куда-то, вернулся с мясистыми тугими листьями. Велел приложить к ране.
— Это заживлятка, быстро пройдёт.
Я вспомнил, что такой же травой лечил меня Киро, и спросил:
— Зое не пришла, потому что она жена Киро?
— Зое не пришла… — медленно проговорил Старик. — Нет, она не жена Киро. Женщина не может быть женою двух мужчин. Она твоя жена. А Киро умер давно. Наступил на подлую змею, когда собирал травы. Видишь, Город-то пустой.
Я не понял связи, Хота терпеливо объяснил:
— Если ведун умирает не от старости, значит, место это проклято и здесь нельзя жить. Мы должны были уйти отсюда. Ты же видел: в том Городе даже домов нет, все в шалашах живут.
Ни черта я не успел увидеть из-за такого тёплого приёма. Так и сказал Хоте.
— Разве ты ждал другого? Киро отчасти погиб из-за тебя, и ты, как и этот Город, проклят. Наши охотники следили за тобой, тебя ждали.
— То есть как? — возмутился я. — При чём здесь я?!
Мне пришла в голову страшная мысль, что Киро сам себя убил, потому что Зое не стала его женой.
Хота покачал головой:
— Я не могу тебе этого объяснить. Зое любила тебя, Киро любил Зое. Он любил её так сильно, что если бы не ты, то она, в конце концов, стала бы его женой, на радость всем. Ничего не спрашивай, чужеземец, нет у меня ответов.
— Что же делать? — растерянно спросил я.
— Ведь я пришёл к вам, к Зое. Я хотел…
Вдруг Хота заплакал. По его лицу катились слёзы. Но сказал он строго:
— Молчи, чужеземец! Ты больше не увидишь Зое. Или убьют вас обоих. Она передала тебе еду на обратный путь и вот ещё…
Он вынул из кожаной сумки три дощечки с рисунками Зое. На одной был Старый Город, на другой — Хота, на третьей — младенец под боком у рыси.
— Сказала: на память.
Я взял рисунки. Взял сумку с едой. Чувство обиды и безнадёжности раздавило меня. Зое не хочет меня видеть. Но почему? Из-за Киро? Или ей запрещают законы народа? Или сам Хота? Я вспомнил, как она бежала ко мне вчера. Нет, нет, дело не в Киро, не в Хоте, она просто боится за меня. Или тут что-то большее, чего я не знаю.
— Хота… Позволь мне забрать её с собой.
— Нет, Арон, уже поздно. Вам не дадут уйти. Уходи один.
— Я могу вывести вас к морю!
Старик помолчал.
— Да, Зое говорила мне. Но не сейчас. Надо, чтобы всё забылось. Прошу тебя — уходи. Так будет лучше для всех.
— И для неё?
— И для неё.
И тогда я, безмозглый дурак, решил уйти. Хота понял это и поднялся. На пороге он обернулся:
— Ты принёс мне много горя, чужеземец, но Зое до сих пор любит тебя, и я тоже буду любить тебя, пока живу. Прощай.
Тогда я ничего ещё не понял. Обида грызла меня. Я всё бросил! Пришёл к ним! Хотел вывести к морю! Я плюнул на карьеру! На свою привычную жизнь! А они… так… Хотя, конечно, совесть подсказала: дело ещё и в твоём самолюбии, Степанов. Хотел вывести анулейцев к морю, а Управлению и всем-всем доказать, что твои рассказы про них — не выдумки.
Я перебрал рюкзак, мысленно поблагодарил Зое за еду в удобной кожаной сумке, набрал воды и отправился в обратный путь.
Я быстро сбился с пути — почему, сам не знаю, ведь шёл здесь уже четвёртый раз. Нога болела страшно, не очень помогла заживлятка. Понятно, почему хромал Хота: его тоже ранили Хвосты, когда он оттаскивал от меня Зое.
И уже позже, когда понял, что совсем заблудился, когда съел все запасы и выпил всю воду, когда не шёл, а полз, когда наконец лес расступился и засияла бесконечная холмистая степь (а мне показалось — мираж), теряя сознание, я понял, что Зое умерла…
…Меня подобрали археологи — так мне сказали потом. При мне не было ни рюкзака, ни куртки, ни обуви. Только чудесный нож болтался на поясе разорванных штанов с пятнами крови, и пустая кожаная сумка лежала рядом. Я бредил и звал кого-то.
Археологи перевезли меня в свой лагерь, потом на Большую землю. Скитался я, как выяснилось, три недели.
…Все уверяют меня, что ничего не было. Всё привиделось. А нож? Повезло вам, Андрон Михайлович, такая находка! Мы копаем, копаем, одни черепки да осколки, а тут — законченная работа, и как новенькая, и вязь-то по ножнам такая же, как на черепках и башне…»
Больше в тетради ничего не было, только несколько чистых листов и корешки от выдранных. Мы долго молчали.
— Значит, Степанов — отец Локи… — задумчиво сказал Максим.
— Бедная Зое! — дрогнувшим голосом сказала Роська. — И Степанов бедный…
— И Локи, — сказал Максим.
— И Хота, — добавил я.
У Максима на штанах были такие большущие карманы, что, по словам Вероники, в каждом могло поместиться по ведру картошки. В одном Максим всегда носил блокнот с ручкой и пачку ванильных сухариков, которые обожают шуршуны. Во второй карман он положил тетрадку: так надежнее.
— Надо вернуть ее Степанову, — сказал Максим.
— Бедный Степанов, — опять вздохнула Роська…
Глава VIII. Побег
1
Прошло три дня, а Локи всё не появлялся. В Городе не беспокоились, наверное, это было принято, что ведун уходит надолго.
Однажды пришёл старик Хота, Локин дед. Он, правда, был очень стар. Сгорбленный, худой, весь седой. Хота долго не мог заговорить.
— Дедушка Хота, — сказала Роська, подсаживаясь к нему, — вы что-то хотели сказать нам, да?
Хота положил руку на Роськину голову, наверное, погладить хотел.
— Наш ведун… — сказал он шёпотом, — так давно ушёл он, и всё его нет. Я уже ходил в Старый Город, но его нет там. Что мне делать?
— Но он же ведун, — осторожно начал Максим, — что с ним случится?
— Что угодно может случиться с неопытным мальчишкой в лесу. А Локи такой невнимательный, такой рассеянный!
— Локи?! — вскричали мы почти хором.
Старик вдруг усмехнулся и весело посмотрел на нас:
— Вы думаете, я не знаю? Локи тоже думает, что не знаю. Глупый мальчишка! Разве цветом кожи обманешь того, кто вырастил его? Кто знает его лучше, чем он сам себя знает. Эхе-хе-хех! Не знаю, зачем он обманывает весь народ, и Отцов, и Вождя. И пока не узнаю, я буду молчать. Но… его так давно нет! А в лесу так опасно!
Тут мы не выдержали и всё ему рассказали. Хота слушал, молчал, только седая голова его опускалась всё ниже.
— Пойду за Локи, — сказал Хота и у самого выхода добавил: — Сегодня Совет. Может, у вас хватит смелости рассказать всё Отцам, если вы не верите, что этот человек — Посланник Богов?
Когда Хота ушёл, мы вдруг услышали отдалённый гул. Тут же в Городе поднялась страшная суета, все прятались по домам, гул нарастал.
— Это… это вертолёт! — закричала Роська.
— Мальчики, это нас ищут!
Мы рванулись к выходу, но два Хвоста вбежали к нам в шалаш. Они были очень напуганы. На их, обычно невозмутимых, лицах написан был ужас.
— Громкая птица! — крикнул один, другой сгрёб рвущуюся Роську и меня и повалил на пол. Он прижал ладонями наши головы так, что мы чуть не задохнулись!
