Тамара Михеева - Лысый остров
Эти два дня никто не приходил к нам в чудом уцелевший шалаш, даже еду не приносили, и от голода сводило желудок. Шалаш стал протекать, и, как мы ни старались найти сухое место, к вечеру второго дня всё было мокрое внутри и снаружи. Впрочем, наружу нас не пускали. У входа опять застыли Хвосты, их поливал дождь, но они даже не переговаривались между собой, стояли, как каменные идолы, а когда Максим попытался выйти из шалаша, молча скрестили перед его носом свои здоровенные дубинки. В туалет приходилось выбираться через ход в задней стенке шалаша, который мы с Максимом проделали, но и он стал известен Хвостам. После первой же вылазки нас поймали, и по этому делу мы ходили теперь с провожатыми.
Мы ничего не понимали и негодовали.
— Может, они дождя боятся, как вертолёта? — предположила Роська.
— Да плевать я хотел! — взорвался всегда спокойный Максим. — Я домой хочу! Помыться, поесть и вообще: меня шуршуны ждут!
— И научные достижения… — закончил я.
Я тоже хотел поесть и помыться. И меня мама ждала. И папа. И Гаврюша.
Всё объяснилось, когда кончился дождь. Пришёл Локи — мрачнее тучи, с запавшими, потемневшими глазами. Встал посреди шалаша, опустил голову и смотрел куда-то вбок.
— Все люди были сегодня в доме Вождя. Одни кричат, что Дождь разгневался на нас за то, что так обошлись с его Посланником. Другие кричат ещё громче, что Дождь спас нас от злого огня, который выпустили на волю. Но есть такие, которые кричат громче всех. Они говорят, что Боги сердятся за то, что чужеземцы остались в Городе. Вождь не знает, как успокоить народ.
Локи всхлипнул.
— Вождь сказал: отправим чужих детей к Богам, пусть сами разбираются.
«Отправим к Богам»?! Это… Это как Локи тогда? На костёр! Этого не может быть!
— Не имеете права! — крикнул я. Роська с Максимом молчали.
— Раньше я думал, как все, — сказал Локи.
— Но теперь я знаю, что отправиться к Богам — это умереть. От огня умирают так же, как от стрелы и от подлой змеи. Ты же сам говорил, Максим.
Но Максим не слушал. Он возился с чем-то у стены шалаша, что-то бурчал себе под нос, будто уговаривая, а когда развернулся к нам, пустые ладони его словно держали кого-то. И мы услышали знакомое шуршание, похожее на шелест полиэтиленовых пакетов.
Больше всех удивился Локи. Во все глаза смотрел он на ушастого-пушистого-шуршащего на коленях у Максима. Максим его гладил и мурлыкал:
— Ты мой Репейник, умница! Как же ты меня нашёл?
— Почему Репейник? — удивился я.
— Да привязался ко мне, как репей, — тихо и радостно засмеялся Максим. — С первых же дней по пятам за мной ходит. Даже ночью в кровать пробирался, уляжется в ногах и…
— А я-то думала — что у нас так шуршит в комнате?! — возмутилась Роська. — Ты же клялся Веронике, что не приносишь их в дом!
— Я и не приношу. Он сам.
Максим гладил шуршуна Репейника от носа до хвоста, и шуршание становилось тихим и ласковым, как мурлыкание котёнка. Сам Репейник стал видимым, как только очутился у Максима в руках, но стоило кому-то из нас протянуть руку, он тут же становился невидимым. Это так впечатлило Локи, что он тут же признал шуршуна божественным зверем, а Максима, конечно же, полубогом, покровителем зверей-невидимок.
— Вождь хочет видеть вас, — прозвучал над нами голос неслышно вошедшего Хвоста.
— Надо же, — проворчал Максим, — ты, оказывается, умеешь говорить!
Он по-прежнему прижимал к себе Репейника, но никто теперь его не видел и даже не слышал.
Нас привели в обвалившуюся беседку Совета, но на этот раз там был один Вождь. Он сказал сурово:
— Мне очень жаль, что я вынужден изменить слово, сказанное мною на последнем Совете, но Вождь не может препятствовать решению народа. Завтра, в час Солнца, на коло разведут священный костёр, который проводит вас к Богам. Пусть Боги вас рассудят. Довольно с нас чужаков! От вас одни несчастья! То умирают ведун и самая красивая девушка, то мор, то огонь и дождь! Когда вы оставите нас в покое?
На лице Вождя были и гнев, и боль, и усталость.
Вернувшись от него в свой просохший шалаш, мы даже не обсуждали свалившуюся на нас беду. Кажется, наше приключение может плохо кончится.
5
После захода солнца опять пришёл Локи. Мы слышали, как он спорит с Хвостом, доказывая ему, что ведун может пройти к пленникам, несмотря на то, что Вождь приказал никого не пускать.
— Я должен приготовить их к встрече с Богами, — сказал он, наконец, твёрдо и, проскользнув под рукой Хвоста, оказался в шалаше. Хвост не посмел его выгнать. Локи поманил нас к себе и, когда мы сели тесным кругом, сказал шёпотом:
— Ночью я уведу отсюда, но только одного. Я дам Хвосту сон-траву, он уснёт, но заставу у стен Города всем не пройти. Один сможет нарядиться Биром и пройти со мной. Но все не смогут. Хвосты догадаются. Кто пойдёт со мной?
Мы с Максимом переглянулись и дружно сказали:
— Роська.
Роська тряхнула головой:
— Вот ещё!
Локи заулыбался:
— Ты почему всегда говоришь наоборот? Двое сказали — ты. Я тоже говорю — ты. Нас больше. Поведу тебя.
Роськины глаза стремительно намокли:
— А они пусть умирают, да?
— Ну, Рося-я… — начал Максим.
— Мы что-нибудь придумаем, — быстро сказал я, а у самого холодок по спине: а если не придумаем?
Роська разозлилась:
— Что вы придумаете? Ну, что тут придумаешь? Такая чушь! Никто ничего не придумает — завтра в полдень костёр, и всё тут. Боже мой, средние века какие-то!
— Язычество, — поправил Максим.
— Какая разница! Всё равно умирать… Я считаю, должен пойти Максим!
— Ой-ля-ля! — развеселился Максим так, что Локи приложил палец к губам — тише! — Почему это я?
— Ну… — замялась Роська. — Потому что ты открыл шуршунов, никто о них не знает столько и никогда не узнает, если… И вообще… ты умный, ты будешь учёным. Нет, Листик, ты тоже умный, конечно, не обижайся, но ведь шуршуны слушаются только Максима. И ещё, ты единственный мужчина из Осташкиных остался. Будешь род продолжать.
Ну… меня Роськина речь убедила. Но ни на Максима, ни на Локи она не произвела впечатления. Максим только посмеялся (особенно мысль о продолжении рода его развеселила), а Локи сказал:
— Я приду в самый тёмный час, решите сами.
И он ушёл. Мы остались втроём. Роська смотрела воинственно. Мы молчали. Не знаю, что думал Максим, а на меня вдруг навалилась такая усталость, что стало всё равно. К тому же… выбираем-то из Осташкиных, обо мне даже речи нет. Моя жизнь ценности не представляет…
… Я сам не заметил, как заснул. Разбудил меня Максим. Он сильно тряс меня за плечо.
— Спишь, как убитый, — проворчал он.
— Скоро буду.
— Дурак. Слушай, я тут подумал: должен ты уходить. Локи ведь до Посёлка не проводит. Но он может отвести до той стороны Холмов, он говорил, что знает туда дорогу. А ты там лучше всех ориентируешься.
— Ну и что?
— Ты дойдёшь до Посёлка, а потом пришлешь к нам помощь.
Отходя ото сна, я пробормотал:
— У Степанова есть вертолёт. Правда, там вечно нет горючего… Ну, достанет. Да, можно, только… сколько идти по Холмам, я не знаю, Максим. А вдруг целый день или два.
Из роськиного угла послышалось хихиканье. Роська повернула к нам смеющееся лицо.
— Ой, мальчики, всё это, как в кино. И разговариваете вы, как в кино.
В такой ситуации смеяться могла только Роська. И тут я понял, какие мы глупые! Ведь все гораздо проще!
— Максим! А «Ласточка»! Слушайте, ведь это ближе, чем Холмы, и это… ну, надёжнее, да и быстрее, по воздуху. А в Холмах заплутать ничего не стоит, и неизвестно, попаду ли я вообще в Посёлок. А так Локи выведет тебя к самолёту, ты через час в Посёлке, отыщешь Степанова и…
Максим нахмурился.
— Как-то всё не так получается, — вздохнул он наконец, — что я скажу Степанову?
— Ничего не скажешь, — рассмеялась Роська, — просто завопишь: «Спасите!»
Теперь можно было смеяться, раз появилась хоть маленькая, но надежда на спасение. А Роська, кажется, радовалась ещё и тому, что всё вышло, как она хотела. И ночью Локи увёл с собой Максима. Теперь будет кому продолжать род Осташкиных.
После ухода Максима время стало двигаться еле-еле. Мне представилось, что наш шалаш превратился в огромные песочные часы, а песчинки в них тяжёлые, большие и еле-еле ворочаются. То и дело Роська говорила:
— Наверное, они уже дошли до Старого Города. Листик, ведь с самолётом всё будет в порядке? Он столько стоял без присмотра. И под дождём мок…
На рассвете пришёл Локи. Сияющий.
— Взлетел Максим. Сел в птицу и полетел. Наши бы все испугались. Но я понял: это такое устройство, да? Как мельница, да? Что-то крутится, толкает другое, ещё одно — и оно взлетает, да? Только немножко похоже на Громкую птицу…
