Анника Тор - Маяк и звезды
— Разве я позволял тебе открывать мои ящики?
И засунул ключ в карман.
— Разве я позволял тебе делать записи в моем журнале? Разве я вообще разрешал тебе находиться здесь без моего ведома?
Его голос звучал сдержанно, сейчас дядя Карл не кричал. Но Эрик знал, что нет смысла пытаться отвечать на его вопросы.
— Как ты смеешь калякать в моем журнале всякую чушь о какой-то уборной?
Смотритель ухватился за метлу и дохромал до двери. Каждый шаг давался ему с трудом. Эрик попятился. Моряк положил руку мальчику на плечо.
— Не смейте его бить, — сказал он. — Я этого не допущу.
Чем ближе подходил смотритель, тем крепче сжималась рука моряка на плече Эрика. У них за спиной португалец и ирландцы вяло собирали свою недосохшую одежду и другие вещи.
— Вы еще будете тут командовать? Здесь я хозяин, — так же тихо, как раньше, сказал смотритель и взялся за ручку двери. — Здесь все решения принимаю я.
Смотритель сделал небольшую паузу и продолжил:
— На этот раз я буду милостив, хотя вы этого не заслужили. Можете остаться на кухне, пока не придет лоцманский катер, он отбуксирует вас в Гётеборг. А до тех пор не мешайте мне, я буду работать.
Смотритель закрыл дверь в гостиную, и Эрик услышал, как он, шаркая, потащился к письменному столу.
* * *Бленда не пошла к причалу встречать лодку. Ей было не до того. Она была слишком взволнована тем, что произошло: моряк узнал шкатулку, он оказался другом папы и даже знал, что папа называл ее Звездочкой. Все ее воспоминания об отце, всё, что она передумала с тех пор, как он исчез, теперь, когда она встретила человека, хорошо его знавшего, стало еще реальнее.
Бленда столько всего хотела узнать у него, но, прежде чем она успела подобрать нужные слова, он встал и, пробормотав: «Подожди немного, Бленда, я скоро вернусь», вышел из кухни.
Девочка видела, как он зашагал по тропинке к причалу и исчез за скалой. Скоро они вернутся — мама, смотритель и этот сменщик, и она уже не сможет спокойно поговорить с папиным другом.
Она сидела в кухне одна, слушая голоса, доносившиеся из гостиной. Сначала она думала подняться к себе на чердак, чтобы побыть одной, но потом вспомнила о расщелине Эрика, где сидела позавчера вечером, глядя на море.
Вот туда-то она и пойдет.
Она устроилась в расщелине, подобрав колени и обхватив их руками. Над морем висела тонкая дымка, но далеко у горизонта мерцало серебристое марево. Где-то там волны носили парусник со сломанными мачтами и пробитым днищем, где-то среди камней и водорослей покоилось тело капитана. Бленда размышляла о смерти, о женщине, которую любил шведский моряк, той, которой предназначалась шкатулка. И пусть матросы недолюбливали своего капитана, но, быть может, и у него была возлюбленная, которая ждала его на берегу?
Но тут она вот что подумала: до сих пор она была уверена, что папа жив, что он не может умереть, потому что они так любят друг друга. Но ведь это ничего не значит. Люди умирают, даже если любят кого-то и если любовь взаимна.
А что, если папа умер? Возможно ли это? При мысли об этом Бленда похолодела.
— Бленда!
Это кричала мама.
— Бленда, ты где?
Голос у нее был такой взволнованный, что Бленда не могла не ответить, хотя на самом деле предпочла бы остаться наедине со своими мыслями.
— Я здесь.
Мама добралась до расщелины и села рядом. Не отдышавшись, она сразу спросила:
— Что случилось, Бленда? Тебя кто-то обидел?
Бленда удивленно на нее посмотрела.
— Нет, кто мог меня обидеть?
— Я подумала… кто-то из этих моряков…
Бленда энергично помотала головой.
— Ну что ты, они добрейшие люди. А кок, он, знаешь, даже немного похож на дядю Лундберга. Шутит, смеется и, наверное, тоже выпивает.
Немного успокоившись, Тура задумчиво продолжила:
— А этот швед?..
— Он вообще самый добрый.
И тут у Бленды из глаз полились слезы, которые она так долго сдерживала. Тура обняла ее и притянула к себе. Положив голову ей на колени, Бленда плакала так, как плакала только в детстве.
— Я подумала, — всхлипывая, проговорила она, — я подумала… что это папа.
— Но почему?
— У него такие добрые глаза… и руки…
Никак иначе она объяснить не могла.
— А еще он узнал шкатулку. И знаешь, мама, это он ее смастерил.
— Смастерил?
— Да, и дал папе, чтобы папа подарил мне.
— Но тогда, — ответила мама, — тогда это должен быть Эрлинг Юхансон, друг Вальтера, о котором он часто вспоминал. Они вместе ходили в море, до того, как Вальтер устроился на верфь. И встречались всякий раз, когда судно Эрлинга стояло в Гётеборге.
Бленда села и вытерла слезы. Она не помнила, чтобы мама когда-либо говорила о папе так много.
— Тогда он, может быть, знает, что случилось с папой?
— Этого, пожалуй, не знает никто, — сказала мама, и Бленда услышала в ее голосе прежнюю горечь. Она хотела ответить, что она-то уж, во всяком случае, это выяснит, но тут до них донеслись голоса, приближающиеся к расщелине.
Голос мальчика и голос взрослого мужчины. Эрика и Эрлинга, моряка.
* * *Расщелина была довольно узкая, и двум взрослым, двум детям и чайке пришлось в ней немного тесно. Но Бленда и Тура подвинулись, освободив место Эрику и Эрлингу, а Моссе устроился у Эрика на коленях.
— Я знаю, кто вы, — сказала Тура.
— То же самое я хотел сказать вам. Но вы так быстро убежали.
— Я беспокоилась за Бленду.
Тура не стала говорить, чего именно она опасалась, но Эрлинг просто спокойно кивнул и сказал:
— Вы хорошо воспитали ваших детей. Ваших с Вальтером детей. Это сразу видно. Я бы тоже хотел иметь таких детей, если бы судьбе это было угодно.
Он замолчал, глядя на горизонт.
— Я потерял мою Ханну, а вы потеряли Вальтера, — сказал он. — Мы оба знаем, что такое горе, и я, и вы.
— Горевать можно о погибшем, — резко сказала Тура. — Но если человек исчез, то непонятно, оплакивать его или забыть.
Эрлинг был обескуражен.
— Вы хотите сказать… что вы не знаете?
— Не знаем что?
— Не знаете, что случилось с Вальтером?
Тура медленно покачала головой:
— Нет. Он отправился в Америку, и с тех пор я больше не получала от него вестей. Но через год я навела справки в США, и мне сообщили, что он прибыл на остров Эллис в сентябре 1910 года.
— Это был не он, Тура.
— Что вы хотите сказать?
— Вальтер умер, — сказал Эрлинг. — Он погиб в августе того же 1910 года. Неужели вам никто не сообщил?
Бленда схватила Эрлинга за рубашку, она трясла и колотила его.
— Вы лжете! — кричала она. — Папа не умер!
Она дрожала всем телом, ей было невыносимо больно. Но вдруг она почувствовала, как ее крепко обняли чьи-то руки, как чья-то широкая ладонь погладила ее по голове, и мягкий голос произнес:
— Бленда, дорогая. Я бы предпочел не рассказывать вам об этом. Но вы должны знать.
Бленда опустилась на свое место.
— Продолжайте, — прошептала она. — Я хочу знать.
— Я работал тогда в Северном море, на грузовой шхуне, перевозившей брусчатку для мостовой в Англию и Голландию. В августе 1910 года мы разгружали камень в Саутгемптоне, и однажды вечером я случайно встретил там Вальтера. Его пассажирское судно неделю стояло в порту, после чего должно было идти дальше в Нью-Йорк. Я ничего не слышал о нем полгода, я даже не знал, что он решил эмигрировать, хотя последний раз, когда мы виделись в Гётеборге, он говорил, что подумывает об этом. Но теперь он рассказал мне все о своих планах, рассказал, что хочет устроиться на какую-нибудь верфь в Нью-Джерси и, как только найдет жилье и заработает на билеты, сразу пошлет за вами.
— Да, — промолвила Тура. — Именно так мы и хотели поступить. Но ведь мы даже письма от него не дождались, не то что билетов.
— Дело в том, — ответил Эрлинг, — что Вальтер так и не добрался до Нью-Йорка. Его ограбили и убили в Саутгемптоне, вечером накануне моего отплытия. Потому-то я и не узнал ничего до тех пор, пока не оказался там в следующий раз, несколько недель спустя.
Умер. Бленду словно оглушили. Папа умер. Его убили. Ограбили и убили. Такого ужаса она даже представить себе не могла — чтобы кто-то из-за небольшой суммы денег решил убить другого человека. И что тот, кого убили, был ее папой. Минуту назад она хотела знать правду, но теперь она предпочла бы никогда этого не слышать. Тогда бы она могла еще на что-то надеяться.
Она слышала взволнованный голос мамы:
— Значит, он не оставил нас? Но откуда вам все это известно?
— Мы встретились и выпили с ним по стаканчику, ведь это был мой последний вечер в порту. Но он не был пьян, хотя кто-то потом утверждал обратное. Быть может, немного навеселе, но совершенно точно не пьян. Кабак, где мы сидели, находился в порту, он проводил меня до грузового причала, где стояла моя шхуна, а сам потом должен был пойти на пассажирскую пристань. Взойдя на трап, я обернулся и помахал ему. Вальтер стоял на берегу и махал мне вслед. Таким я его и запомнил. Больше я его не видел.
