Тамара Михеева - Когда мы остаемся одни
– Не мог мне сказать?
– Ну… решил сделать сюрприз!
– А Таля зачем взял?
Тарас нахмурился, подтянул лямки рюкзака, поправил клапан, сказал, не глядя на племянницу:
– Он теперь со мной работает. Летом на маршрутах, с осени возьму к себе помощником в заповедник.
Янка так и застыла. Он взял Таля в заповедник, который Таль поджёг?
В троллейбус они еле впихнулись. Было тесно, рюкзаки свалили в кучу в проходе, сидели друг у друга на коленях, давясь жарой. Аннушка пересчитала их по головам. Янка оказалась зажатой между Рябининым и Лёшкой Ахатовым. Чувствовала Сашкино плечо. Таль торчал на подножке, на Янку не смотрел. Было просто ужасно сидеть вот так.
– Как дела? – спросил Рябинин.
– Лучше всех. Как сам?
– Тоже хорошо.
От него непривычно пахло табаком. Значит, курить стал. Скорей бы уже Перевальное!
В Перевальном выгрузились из троллейбуса, и Тарас сказал:
– Сейчас поднимемся по Ишачьей тропе, потом пройдём по плато и остановимся у Мраморной пещеры. Сходим на экскурсию и заночуем где-нибудь там. Старайтесь не отставать, не терять друг друга из виду, воду не пейте, а то большая нагрузка на сердце будет. Рот сполоснули – выплюнули. Таль, ты замыкающим.
Все, конечно, посмотрели на Таля. Он сдержанно кивнул.
Они вышли на тропу и стали подниматься – в горы, в горы! Рюкзак оттягивал плечи, но Янке было легко, будто сам дух гор тянул её всё выше и выше. Сначала она шла рядом с Талем, но скоро ей надоело плестись в конце, тем более что разговаривать на ходу было неудобно, и она, обогнав бывших одноклассников, вырвалась вперёд.
– Это из-за акклиматизации, – будто извиняясь, что ребята так долго ползут в гору, сказала Тарасу Аннушка. – Вообще-то они очень спортивные.
– Конечно, – сдержанно отозвался он. – Втянутся.
Они стояли втроём на тропе, там, где лес кончился, начинались холмы, и смотрели, как тянутся по тропинке сначала мальчишки, потом девочки, какие у всех тяжёлые, раскрасневшиеся лица. Рябинин шёл первым. Поглядывал на Янку и опять утыкался взглядом в землю. Бедняжка.
– Надеюсь, ты не будешь задаваться, – сказала Аннушка, и Янка стремительно покраснела.
– Ничего, ничего, ребята, теперь по Ишачьей тропе наверх, там большой привал! – говорил каждому подходившему Тарас.
– По Ишачьей?! – закричала Юлька. – А это что было?
– Ну так… предчувствие, – улыбнулся Тарас. Сорвал травинку, сунул в рот.
Мальчишки делали вид, что не тяжело ни капельки, девчонки стонали и падали на рюкзаки. Майка выглядела ужасно сердитой. Сказала Янке:
– Только из-за тебя я готова на такие жертвы. Попробуй не оценить!
– Я ценю, ценю! – засмеялась Янка.
Был ветер, и было хорошо. Весь мир оставался позади, внизу. И отсюда казалось, что все дороги по плечу. На яйле дули особенные ветра. Надували парусом рубашки, раздирали склеенные потом ресницы, выдували всё ненужное и пустое, надуманное, то, что не имело отношения к этим горам и этим облакам, неспешно идущим к морю, и к этому неумолчному треску яйлы – то ли кузнечики поют в выгоревшей на солнце траве, то ли сама земля.
Шагать по яйле – это вам не в гору топать. Все разом повеселели после привала, достали фотоаппараты, стали травить анекдоты, опять окружили разговорами Янку. У Мраморной пещеры спустились в ложбинку, скрытую кустами орешника. Побросали рюкзаки. Но Тарас не дал расслабиться. Отправил девочек за хворостом, сам с мальчишками пошёл за водой. Аннушка варила гречневую кашу.
Глава 5
Над облаками
Вечером Таль срезал для Янки посох из орешника. Обстругал перочинным ножом, поглядывая на звёзды. Листовский тренькал на гитаре. В одиннадцать вечера Тарас разогнал их по палаткам.
– Завтра тяжёлый переход. Если не выспитесь, свалитесь ещё до подъёма.
Поворчали, конечно, но разошлись. Янка с Майкой ещё долго шушукались в палатке. А утром Таль вручил Янке посох, сказал:
– Подъём тяжёлый. Может, и не пригодится, конечно…
– Спасибо.
Янке казалось, что он всё чувствует и всё знает, её Таль. Хотя она никогда про Рябинина ему не говорила.
– Выдвигаемся!
Сначала шагать было весело. Подъём был почти незаметный, тут и там сверкали лиловые кочки чабреца и можжевеловые проплешины, цвели по обе стороны тропинки неизвестные Янке пушистые цветы, похожие на белые, подсвеченные солнцем и спустившиеся к земле облака. Но впереди вставал Чатыр-даг, и Янка его заранее боялась. Будто услышав её страхи, небо усмехнулось и нагнало туч. Бросило на подступы к Чатыр-дагу холодный ливень. Утро было солнечным, и девчонки выдвинулись в путь в шортиках и футболках. А сейчас пришлось прятаться под деревьями, судорожно доставать из рюкзаков штаны, куртки и накидки. Дождь лупил по листьям и капюшонам дождевиков, будто сотни ледяных пуль вонзал. Тропа текла наверх, как тягучая украинская песня, и казалось, что нет ей конца. Но когда она всё-таки кончилась, они вышли к краю обрыва, и там, внизу, клубился туман, белый и густой, и правда похожий на молоко, как часто пишут в книжках, Янка первый раз такой видела. Они стояли на краю, смотрели вниз, и Рябинин сказал:
– Это же облако!
Янка глянула на него. В тёмных глазах, окаймлённых влажными от дождя ресницами, отражалось облако, лежащее на плечах Чатырдага.
– Мы выше облаков! – улыбнулся он. И Янка подумала, что ей до сих пор чуть-чуть больно, где-то в сердце и в животе, когда она на него смотрит.
Подошёл Таль, сунул ей в руку «Барбариску». И Рябинину тоже. И всем остальным, кто уже забрался и кто только подходил. Янка сосала «Барбариску», смотрела на Таля, слушала Рябинина, но чувствовала только ветер и облако внизу, и небо с серыми лоскутами туч.
На ночёвку встали в буковом лесу. Поставили палатки, насобирали хворост и стали сушиться у костра. Янка всё время чувствовала Варин взгляд. Виноватый. И ещё Янка чувствовала, что Варя хочет к ней подойти и не решается. И правильно. О чём им говорить? Как там мой папа поживает? Но Варя всё-таки не выдержала и подошла.
– Только не думай, что мне это нравится. Я твоего отца терпеть не могу.
– Зато он вас сильно любит, – насмешливо, хотя и не собиралась, хмыкнула Янка.
– Я знаю, ты думаешь, что я тоже виновата. А что я могла сделать? Я вообще не знала, что это твой отец!
Янка молчала. Смотрела на Варьку свысока.
– Не переживай, я его скоро выпру.
– А зачем? – пожала Янка плечами и сделала равнодушное лицо. – Мы туда всё равно не вернёмся. Нам и здесь хорошо. У мамы друг появился, богатый, молодой. У меня тоже всё отлично, такие мальчики в классе – закачаешься, да и вообще… море, тепло…
– Всё равно! – крикнула Варька зло, еле сдерживая слёзы.
– Да как хочешь, мне-то что? – и, отвернувшись, Янка пошла к своей палатке. На душе было противно.
Устали так сильно, что даже на долгие посиделки сил не было. Поиграли в «Мафию», но тоже вяло, без азарта. Рябинин смотрел на Янку через огонь долгим взглядом. Янка знала, что он думает о ней. Может быть, даже любит. Поздно, Сашка, поздно.
В полсантиметре от твоей души,
В полдюйме от твоей любви,
В секунде от твоих признаний,
От рук твоих – в полуглотке затменъя
И чада дымного,
На волоске от страсти,
В мгновении от неясного намёка
На счастье с тобой.
…В тысячах дней, вёрст и дум
От тебя…
Тарас налил себе чаю и сказал, посмотрев почему-то на Янку, а потом на Таля:
– Расскажу вам одну историю, хотите? Конечно, все хотели.
– Когда я был такой, как вы… нет, даже постарше чуть-чуть… в общем, я занимался скалолазанием. А снаряжение, особенно верёвку, достать было очень сложно, тем более пацану. Ну не было ничего тогда, в магазинах пусто, Интернет ещё не придумали. В общем, мы с пацанами лазали как-то по Чатыр-Дагу и там в одной пещерке нашли схрон.
– Чего?
– Ну припрятал кто-то там три рюкзака и три мотка верёвки, железо тоже всякое, карабины там, спусковухи… Ну, это для нас такое богатство, вы даже не представляете! Ну и мы, конечно, стырили.
Янка уставилась на дядьку: ничего себе признаньице!
– Угу. Но только верёвку. Потому что… ну, было видно, что верёвки полно у людей и вообще вся снаряга такая модная, навороченная, и рассуждали мы примерно так: ну возьмём мы два мотка верёвки, нам её негде больше брать, а тут видно, что богатеи. Дураки мы тогда были ужасные. В общем, забрали верёвку, все остальные вещи прикрыли, как они были, и ушли. День-два переждали в лагере, никто, вроде, не ходит, свою верёвку не ищет. Ну и ладно, решили мы, значит, им она не больно и нужна. И начали на ней тренироваться. Я и ещё два моих приятеля. И вот один раз подо мной верёвка эта лопнула. Хорошо, недалеко от земли, я только ушибами отделался. Но больше мы на ней лазить не стали, конечно. А года через два я в одном походе встретился с семьёй: муж, жена и сын. И они рассказали мне, как у них однажды верёвку тут украли. Ничего не взяли: ни рюкзаки, ни железо, только верёвку. А они хотели лезть в одну пещеру на Караби, в Бузулук. Это одна из самых больших пещер у нас, необорудованная. Ну, а раз верёвку украли, полезть они не смогли. Вернулись домой ни с чем, расстроенные, конечно, злые… А дома узнали, что верёвка бракованная была, вся партия. И если бы они на ней полезли, то обязательно бы разбились.
