Виктор Кава - Трое и весна
Алёнка отшатнулась. Тогда он толкнул её в сугроб. Девочка упала, завязла в мягком снегу. Мальчишка дёрнул её за локоть. Алёнка прижимала к себе бинокль. Мальчишки вдвоём стали вырывать его…
Юру как будто толкнули в спину. Он непривычно быстро подскочил к мальчишкам, схватил их за воротники и так стукнул лбами, что те громко ойкнули, зашатались. Потом, не дав им опомниться, подвёл их к подъезду, втолкнул туда, закрыл двери и заложил их палкой. Мальчишки грозились отомстить, ругались, но выбраться не смогли.
Юра помог Алёнке подняться. Она смотрела на него ещё испуганными, но уже и восхищёнными глазами.
Тут и девочки подбежали. Стали наперебой тараторить:
— Ой, как ты их стукнул!
— Наверно, шишки, как арбузы, вскочат на лбах!
— Ха-ха, как же они с этими «арбузами» в школу пойдут? Там все помрут от смеха!
Уже когда пошли дальше, Алёнка ещё раз с восторгом посмотрела на Юру, всплеснула руками и, словно читая стихотворение, сказала:
— О Юра, какой же я была дурой, что Бегемотом тебя прозвала! Ты знаешь кто? Батько Тарас, вот!
— Правда, правда, — даже прыгали девчонки. — Батько Тарас, Батько Тарас…
Прозвище потом сократилось до «Батько».
Поэтому теперь Юра охотно обернулся на «Батько».
К Юре наконец подбежал, тяжело дыша открытым ртом, Максимка Кринский. Почему-то осторожно огляделся, схватил Юру за рукав и потащил за киоск, в густые кусты жасмина.
Максим ещё раз огляделся, вытащил из портфеля… большую трубку. И Юра увидел, что трубка набита золотистым табаком.
— Это отцова, — заговорщицки прошептал Максимка. — Их у него, сам знаешь, двести штук, целая коллекция. Самая лучшая в нашем городе! Он не сразу хватится, что я одну взял. А потом тихонько положу… И табака самого душистого взял. Его привёз отцу капитан дальнего плавания. Давай покурим, а?
Юра заморгал глазами, снял шапку, почесал затылок. «Вредно же», — подумал. Его отец пять лет назад бросил курить — в лёгких от дыма какие-то тёмные пятна образовались.
А от табака пахло мёдом, скошенной травой.
— Ведь вредно, — неуверенно сказал Юра.
— Вот-вот, вредно! — почему-то обрадовался Максимка, — Правильно — лёгкие покрываются дымом, как старые паровозы, память слабеет, зубы желтеют, как у лошади. Об этом я прочитал в журнале «Здоровье».
— Так зачем же ты суёшь мне в руку эту трубку? — возмутился Юра. — Отравить хочешь?
Максимка закрыл ему рот рукой.
— Не горлань! И не перебивай. Так вот, в том же журнале в конце написано, что люди во всем мире, поняв наконец, какая беда от табака, вот-вот договорятся и весь табак, все папиросы и сигареты выбросят. А что — вон уже твой отец не курит, мой отец месяц собирается бросить… Представляешь — табак и сигареты с папиросами свалят во дворах и сожгут, как мусор!
— Ну и что? — дёрнул плечами Юра. — Разве это плохо?
— Хм, — фыркнул Максимка, — хорошо, только не для нас. Договаривались же, помнишь, ещё во втором классе: все на свете попробовать и увидеть. А когда весь табак уничтожат, мы никогда не узнаем, что это такое. Представляешь, как мы оскандалимся, когда вырастем: дети наши посмотрят «Тараса Бульбу», будут спрашивать, что это было такое — тютюн, люлька, то есть табак и трубка? А мы только глазами хлопать будем…
— Ну, если так, — сдался Юра, — давай закурим, пока не поздно.
Максимка сунул руку в карман, с досадой плюнул.
— Вот тебе на, спички забыл! Ну, ничего, по дороге в гастрономе купим.
Но разве мог Максимка, у которого язык только во сне отдыхал, усидеть в классе молча, когда в портфеле лежит чудесная трубка с душистым табаком? И на следующей перемене уже все ребята знали про неё. Узнали и о том, что человечество собирается уничтожить табак. А на большой перемене пятиклассники, воровато оглядываясь, подались за мастерскую в большом школьном саду.
Максимка зажёг трубку — заструился синий дымок. Важно протянул трубку Юре:
— На, Батько!
Юра так же важно взял, глубоко затянулся. И ему показалось, что кто-то подменил трубку. Дым поплыл в лёгкие вовсе не медовый, душистый, а противный, едкий, словно из выхлопной трубы дизельного грузовика. В горле страшно запершило, на глаза навернулись слезы… Чуть не стошнило. Через силу улыбнулся, прищурил глаза, делая вид, что довольный, сказал хриплым голосом:
— А что? Добрая люлька, сынки!
Трубка пошла по кругу. Юра видел — всем хлопцам дурно, как и ему, кое-кто закашлялся. У Максимки даже глаза осоловели. Однако держатся — Батько похвалил, негоже же им слабаками себя перед ним показывать!
Спасибо звонку, позвал на урок. Ребята, пошатываясь, шли к своим партам…
Учительница Галина Александровна как только переступила порог класса, сразу потянула носом воздух. В классе воцарилась напряжённая тишина, словно перед грозой.
— Значит, и мы дождались, — с грустью покачала головой учительница. — Значит, и мы, пятиклассники, уже курим. Ну-у, что это за любитель курить у нас объявился?
Тишина стала нестерпимой.
И тут вскочила Алёнка.
— Мальчишки, наверное, все курили, — зазвенел с возмущением её голос. — Я видела, как они все шли за мастерскую. Потом оттуда дым шёл. Я думала — что-нибудь жгут, а это они курили.
— Вот это да-а… И кто подбил вас на эту гадость?!
Юра краем глаза глянул на Максимку. Тот прямо присох к парте, плечи вздрагивают, вот-вот признается. Юре стало жалко товарища. Отец Максимки хотя и работает в речном порту диспетчером и у него самая лучшая в городе коллекция трубок, однако может за такую провинность отстегать сына флотским широким ремнём. А ещё хуже — не возьмёт Максимку летом в плавание на теплоходе по Днепру, до самого Чёрного моря…
И Юра отважился:
— Я подбил. И табак принёс.
— Неправда! — вскочила Алёнка. — Галина Александровна, у него отец не курит. Откуда он табак возьмёт?!
— Я принёс. И подбил я, — упрямо повторил Юра, не глядя на девочку.
И ему вдруг стало так жалко, что Алёнка отберёт у него прозвище Батько.
Но отступать было некуда.
Учительница махнула рукой.
— И это звеньевой, хороший ученик… Бери книжки и беги за отцом. Суббота сегодня, он дома. «Порадуешь» его приглашением…
Юра неохотно вышел из класса. На пороге оглянулся. Максимка ответил ему благодарно-виноватым взглядом.
И мальчики смотрели ободряюще.
По дороге домой Юра отчётливо представил: отец неохотно оторвётся от машинки, на которой печатает кандидатскую диссертацию, снимет очки, потрёт уставшие глаза, выслушает «исповедь» Юры — и, не повышая голоса, прочтёт нотацию. Потом встанет, пройдётся по комнате задумчиво и расскажет какой-нибудь эпизод из своего детства. Как им тяжело было учиться: не было чернил, бумаги, даже звонка в школе, — а они все равно стремились к знаниям.
Дома Юра скороговоркой рассказал о своём досадном проступке. Отец слушал его, а глазами тянулся к мелко исписанным листам бумаги. И Юра решил поторопить события.
— Отец, я же не слепой, вижу, что тебе некогда ругать меня и рассказать в назидание о своём детстве. Поэтому прости, больше такого, честное пионерское, никогда не будет!
Отец почему-то резко вскинулся после этих слов, покачал головой, потёр лоб, улыбнулся. И, посмотрев Юре в глаза, неожиданно спросил:
— А за что тебя в классе Батьком прозвали?
— Откуда ты знаешь? — смутился Юра.
— Вот знаю. Максимка сказал..
— Ох и звонарь!.. Ну, было дело, — нарочито безразлично произнёс Юра. — Алёнку-хвастунью, ты её знаешь, она как-то приходила ко мне за учебником, от двух хулиганов защитил. Стукнул их лбами, чтоб не лезли. А она «Батька Тараса» прилепила…
— Так-так. А как класс отнёсся теперь к твоему поступку?
— А что? — с вызовом ответил Юра, — Ну, Максимка так посмотрел, будто я трёшку на мороженое дал. И все хлопцы — тоже…
— А Алёнка?
— В парту уткнулась… А какое ей дело?
Отец встал:
— Хм, ты правда ростом обскакал всех своих сверстников. Скоро, глядишь, и меня догонишь. И силой не обижен. И голова на плечах вроде бы есть. Настоящий Батько! Так, может, поговорим на равных?
Удивительно разговор поворачивается. И тревожно. Нужно быстрее кончать его.
— Ты же сам говорил когда-то, — рубанул Юра, — что в армии закон есть: сам погибай, а товарища выручай. Вот я и выручил Максимку.
— Хм, это называется — выручил? — вздохнул отец. — Знаешь, как о такой выручке говорят? Выручил свинье хвост. Мой дед уверял, что эта приговорка из их села пошла. Жил у них один человек, Мехтодием его звали. И вот однажды залез волк к нему в сарай. Свинья стала визжать. А Мехтодий был человек ленивый, неповоротливый. Пока одевался, пока выбрался в сарай, от свиньи только копыта да хвост остались. С тех пор и пошло: «Выручал, как Мехтодий — свиной хвост».
Юра тоже вздохнул, понурился. Если уж отец «нырнул» в своё детство, не скоро вернётся обратно. Глядишь, вспомнит что-нибудь похлеще Мехтодия, с намёком. От одного Мехтодия кончики ушей стали горячими.
