Лидия Чарская - Том 13. Большая Душа
— Правда, правда! Зиночка права, как всегда.
— Раз никто не просил Кудрявцеву о помощи, нечего ей было и соваться.
Всегда тихонькая, спокойная, Миля Шталь была неузнаваема в эту минуту, ее обычно бело-розовое личико стало багрово-краевым от злости. А маленькие глазки так и сыпали искры возмущения, негодования, гнева.
Две сестрички Павлиновы также поддерживали Милю и Зину.
— Конечно, не следовало Соне-Наоборот называть Зину. Это против правила товарищества, — пищала старшая, Надя.
— Не ожидала я этого от Сони-Наоборот, — вторила ей младшая, Люба.
— Стойте, девочки! Да помолчите же вы, ради Бога! — неожиданно забасила Маша Попо-ва, — дайте хоть слово умному человеку сказать!
— Дайте умному Мишеньке сказать словечко, — улыбаясь, повысила голос и Ася.
И вот толстенькая, неуклюжая Маша взгромоздилась на скамейку и, взмахнув руками, загудела:
— Ей-Богу, бестолочь вы все, девочки, да и только! Ну, посмотрите на себя, чего вы волнуетесь только? Из-за чего спорите и глаза друг другу выцарапать готовы? Стоит тоже! Соня-Наоборот со свойственным ей великодушием пожелала спасти Зину — факт, как видите, достойный умиления. А Зизишу нынче осенняя муха укусила. Послушай, Зина, — обратилась она к Баранович, неуклюже двигаясь на скамейке, — ведь Соня-Наоборот помогла тебе, так?
— И совсем не она, а Ольга Федоровна, — сердито отозвалась та.
— Да ведь если бы не произошло всего того, что произошло из-за Сони и Доси, так, пожалуй, Ольга Федоровна отобрала бы у тебя пустой листок и влепила бы тебе за письменную работу «неудовлетворительно». Так ведь?
— Влепила бы! Какое выражение, фи! — поежилась Зина.
— Ну, положим, оно ничуть не хуже твоего «свинства», которое ты только что изволила произнести, — рассмеялась Соня-Наоборот.
Зина вспыхнула, готовая уже разозлиться не на шутку. Но тут подоспела на выручку Ася.
— Девочки, да полно вам ссориться, право! И чего ты только всполошилась, Зина? Сколько у тебя ложного самолюбия, однако. Ты готова получить неудовлетворительную отметку, лишь бы не признаться в своем бессилии решить задачу. Смешно это, Зина. Ей-Богу, смешно! И еще смешнее злиться на Соню, пожелавшую искренне сделать тебе добро. А что твоя фамилия у нее с языка сорвалась, так, разумеется, это не нарочно у нее вышло. Да и, поверьте мне, Ольга Федоровна такой милый человек, что ни за что не осудит тебя. А вот и бабуся. Бабуся идет к нам, девочки! Добрый день, бабуся, — обращаясь к дверям классной, возвестила Ася.
— Добрый день, бабуся! — хором подхватили остальные воспитанницы, бросаясь навстречу Анастасии Арсеньевне.
* * *— Добрый день, дети. А я к вам с новостью. И с довольно приятной новостью, — сказала, входя в классную, Зарина. — Видите ли, мои милые, я нынче получила письмо, которое не может не доставить вам всем огромного удовольствия.
— Письмо? Какое письмо, бабуся?
— А вот сейчас узнаете. Соня-Наоборот, у тебя, кажется, самый звонкий голос, насколько мне известно, — улыбнулась Анастасия Арсеньевна Соне и, вынув из ридикюля большой конверт из толстой бумаги с монограммой на оборотной стороне, вручила его Соне.
Воспитанницы теснее придвинулись к Анастасии Арсеньевне, успевшей опуститься в свое любимое кресло рядом с учительским столиком.
— Скорее же читай, Соня — торопили они.
Девочка выхватила письмо из конверта и несколько секунд любовалась им.
Какой красивый и четкий почерк!
Вот если б она, Соня-Наоборот, умела так же писать! И она прочла звонким голоском:
"Глубокоуважаемая Анастасия Арсеньевна. Заранее извиняясь за причиняемое Вам беспокойство, я решаюсь обратиться к Вам с покорнейшею просьбой. Дело в том, что моему младшему сынишке, небезызвестному Вам проказнику Жоржу, десятого октября должно исполниться тринадцать лет от роду. И вот уже около месяца, как он пристает ко мне с просьбой сделать ему довольно оригинальный подарок к этому дню, а именно: пригласить Вас и Ваших старших воспитанниц провести в гостях у нашего новорожденного целый день. Будем Вас ждать запросто. Спешу прибавить, что мы с женой будем счастливы видеть Вас с вашими девочками у нас. С искренним приветом и почтением Виктор Бартемьев".
— Бабуся! Неужели правда? И вы отпустите нас на "розовую дачу"? — едва успев докончить чтение письма, вскричала Соня. — Девочки, да понимаете ли вы, что это такое? Ведь на "розовой даче" — целый рай! Удовольствий и развлечений — не обобраться. Какие, я слышала, там игрушки есть у мальчиков! Какие чудные книги! Целая библиотека. А в саду качели и гигантские шаги. И пруд есть, а на пруду лодки. Одним кататься можно и самим грести. Потом пони и шарабан-плетенка, специально для детей, чтобы без взрослых ездить можно было. И потом кролики. Ручные кролики! Понимаете? Душки такие, беленькие, красноглазые, ну просто восторг!
Соня-Наоборот так вся и горела, спеша изложить товаркам все сведения по поводу "розовой дачи".
И девочки жадно ловили каждое ее слово, не сомневаясь в Сониной искренности: они были осведомлены о знакомстве Сони-Наоборот с мальчиками Бартемьевыми еще летом.
Восхищение Сони передалось и им всем.
— Ты говоришь, лодочка на пруду, и можно самим грести и рулем править? — вырвалось даже у «благоразумной» Аси.
— И гигантские шаги? Я их люблю безумно, — подхватила Надя Павлинова.
— Да, да! Особенно когда тебя заносят! — вторила ей ее сестра, Люба.
— А кролики, девочки? Кролики-то ручные! Подумайте только, что это за восторг, — гудела своим забавным баском Маша Попова.
— Бабуся, ведь мы до вечера там пробудем? — Черные глаза Аси так и впились в лицо бабушки в ожидании ответа.
Даже Марина Райская — и та вышла из своей обычной рассеянной мечтательности и, широко раскрыв и без того огромные глаза, проговорила, обращаясь к Рите:
— Ах, Риточка, вот где мы чудесно проведем время!
Одна только Зина Баранович не разделяла общего оживления. Она то презрительно щурилась, то пожимала плечами: наконец, не вытерпев, шепотом обратилась к стоявшей подле нее Миле:
— Ты, кажется, тоже пришла в дикий восторг от этого приглашения, Эмилия? Есть чему радоваться тоже! Глупые девочки. Подумаешь, каких-то кроликов, гигантских шагов и чужих игрушек не видали! Положим, для тех, кто не бывал в больших аристократических домах, для того, конечно, такое приглашение — огромное счастье. Но мне оно, положительно, безразлично. Хотя, разумеется, я не прочь побывать лишний раз в высшем обществе, к которому принадлежит моя семья, но я не понимаю только одного: чего ради так бесноваться?
Однако Миля Шталь, всегда выслушивавшая речи Зизи, сейчас менее всего была внимательна к словам своего кумира. Ее занимало не менее других девочек предстоящее посещение "розовой дачи". И она казалась сейчас оживленнее, чем когда-либо.
Но больше всех суетилась и радовалась все-таки Соня:
— Бабуся, да ведь нас зовут на 10 октября, а ведь 10-е послезавтра! Так?
Не отвечая девочке, Анастасия Арсеньевна взглянула на нее долгим пристальным взглядом. И что-то дрогнуло вдруг под этим пристальным взглядом в сердечке Сони.
— Бабуся! Что вы? Вы хотите мне что-то сказать? — срывающимся голосом спросила она.
— Да, именно, я хочу тебе сказать что-то. Но об этом после; а пока обсудим, дети, наш послезавтрашний визит к Бартемьевым.
И опять тот же значительный взгляд направился в сторону Сони.
Теперь маленькое сердечко уже забилось сильнее. Что-то было в глазах Зариной, что неясно напомнило девочке о недавнем происшествии, оставившем некоторый след в ее душе.
"Неужели же? Да неужели? Быть этого не может! Бабуся никогда не решится вспоминать старое. Неужели у ней хватит жестокости вернуться к тому, что было месяц назад, и взыскивать за давно прошедший проступок с нее, Сони?" — то вспыхивало, то гасло во взволнованном новыми мыслями мозгу Сони. И тут же девочка успокаивала самое себя:
"Нет, нет, невозможно это", — тут же решила она. И снова томилась через минуту новыми сомненьями. Эти тревожные мысли девочки были прерваны появлением m-lle Алисы, только что окончившей урок французского языка у младших.
А почти следом за швейцаркой-воспитательницей в классную вошла учительница русских предметов Марья Ивановна Иванова.
— Что у вас нынче задано на урок географии, Марья Ивановна? — спросила преподавательницу Зарина.
— Сибирь мы проходим в настоящее время, Анастасия Арсеньевна, — ответила та.
— Сибирь? По твоей части, значит, Марушка? — ласково кивнула Райской бабуся.
Она, как и все здесь в пансионе, знала горячую привязанность Марины к ее родине.
И вот нечто похожее на улыбку осветило и сухое, холодное лицо преподавательницы.
— Любить свою родину — конечно, весьма похвально, я не могу не одобрить такого чувства. А только зачем вы мне вместо книги географии православный катехизис подсунули, девица, вот уж такую рассеянность я никак одобрить не могу! — И суровые глаза учительницы вопросительным взглядом вскинулись на Мару. Девочка совсем сконфузилась.
