Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша
— «Будьте добры вернуть деньги! — подхватил с жаром Дани. — Мы, к вашему сведению, совсем не миллионеры!»
Вообразив эту сцену, все пятеро громко захохотали. Хенрик был наверху блаженства. Бесцветные глаза его победоносно вращались. Он глядел на приятелей и все время подмигивал.
— А как с тренингом? Тренироваться мы будем?
— Фради, вперед! — пробормотал сиплоголосый.
— Тренироваться, старики, полагается каждый день!
— Бегать я не могу! — сказал Дани.
— Бегать? — презрительно фыркнул Хенрик. — Никто и не собирается бегать! Направление — хозяйственный магазин.
— Пойдем, Жоли! Ну их, этих кретинов, с их дурацкими фокусами!
— Боишься последствий? В этом твоя беда, — сказал Жолт строго.
— Да нет же! Просто у меня болит зуб, — испуганно сказал Дани.
— Ну ладно. Иди домой. Я к тебе как-нибудь забегу.
Дани с благодарностью улыбнулся и на углу улицы Тромбиташ незаметно исчез. Хенрик обнаружил его отсутствие только у самого магазина.
— А где Даничек? — спросил он.
— Нет его, растворился. Кто куда хочет, туда и идет, — сказал Жолт. — Какой трюк будет выкинут здесь?
По знаку Хенрика сиплоголосый и тощий мигом выплюнули жевательные резинки и вошли в хозяйственный магазин.
Через несколько минут, ссутулившись, с засунутыми в карманы руками они появились на улице и, молча гримасничая, пошли рядом с Жолтом и Хенриком. У бара гостиницы «Будапешт» все четверо остановились.
— Ну, удильщики, показывайте улов! — скомандовал Хенрик.
— В магазине ошивалось не больше трех покупателей, — сказал, оправдываясь, сиплоголосый и вытащил из кармана пластмассовую синюю мыльницу.
— А у тебя?
— Хе-хе! — ухмыльнулся тощий, поднося к носу каждого мыло «Каола». — Чтоб мыльница не стояла пустая. Верно?
— Скудоумно, — резюмировал Хенрик. — Что ж вы притащите теперь? Таз? Надо приносить вещи, — пояснил он Жолту, — между которыми есть какая-то связь.
— Не приносить, а красть, — уточнил Жолт.
— Это, старик, не кража, а всего только тренинг, — наставительно сказал Хенрик. — Подождите!..
Двое приятелей, сунув в рот жевательные резинки, принялись за догадки, чем поживится Хенрик. Хенрик принес пластмассовый крючок и, показывая его, был явно не в духе. Но приятели одобрительно закивали, воздавая Хенрику должное: теперь можно мыльницу прикрепить к стене.
— Ты пойдешь? — спросил Хенрик Жолта.
— Воровать неохота, — сказал Жолт.
— Решил отвертеться?
— Еще что! Ты, тупица, помалкивай!
Несколько минут Жолт слонялся по магазину и наконец собрал все, что присмотрел. Его забавляло, что люди так невнимательны.
— Поглядим! — сказал с любопытством Хенрик, когда Жолт появился у бара.
Сперва Жолт достал газету.
— Что это? — спросил Хенрик.
— «Эшти хирлап». Сегодняшняя. Принадлежит господину кладовщику.
— Принадлежала. Роскошно, — ухмыльнулся Хенрик. — И это все?
— Не все. Еще есть шнурки. Я их вытащил из туфель кассирши, валявшихся возле прилавка.
— Сила! — хохотнул тощий.
— Прирожденный грабитель! — сказал сиплоголосый.
— Грабитель ты, а я только прохожу тренировку. И не каркай мне в уши, глупая ворона, а то я заткну тебе глотку!
— Не ссорьтесь, друзья! Ты победил, Жоли!
— И это еще не все, — сказал Жолт. — Я взял на память вот эту гирю.
— Ну, знаете, это блеск! Как тебе удалось?
— А я купил двести пятьдесят граммов гипса, и, пока продавщица взвешивала, пятисотграммовая гиря перекочевала ко мне в карман.
Компания зааплодировала.
Спустя некоторое время все четверо поднялись в квартиру Хенрика. Хенрик показал свою коллекцию. В гардеробной, в огромном стенном шкафу, за занавесью тонкой ручной работы с прелестным шаркёзским узором скрывался диковинный склад. На полках, на вешалках, по образцу торговых заведений, лежали и висели всевозможные товары: намордник, бумажные носовые платки, бульонные кубики, венгерские и заграничные этикетки, сигареты, трубки десяти разных видов, резной штопор, моющее средство «Унимо», коробки со спагетти, батарейки, детская кукла, защитные очки разных цветов и размеров, электролампочки, коллекция книжных закладок (из кожи, полотна, бумаги, синтетики), самодельные домашние туфли — изделие народных мастеров, карты, одеколон и прочее — словом, все, что можно незаметно сунуть в карман. На отдельной полке были собраны автоэмблемы — десятка три. Они лежали рядами, а некоторые, подвешенные на стенке шкафа, были выделены особо: «вартбург», «ЗИЛ», «шкода», «Варшава», «фиат», «рено« и даже «порше«, хотя по улицам Будапешта машин «порше» ездило очень немного.
Жолт огляделся в этой роскошно убранной квартире, и голова у него слегка закружилась. То, что здесь жил криворожий Хенрик, казалось ему чем-то неправдоподобным.
— Ты ни разу не попадался? — спросил он.
— Попадался, — сказал Хенрик. И вдруг превратился в любезного хозяина дома. — Садитесь, пожалуйства, — сказал он элегантно и просто.
Они уселись в желтые пушистые кресла, и Хенрик открыл бар. Озабоченно перебрав бутылки, он нашел две откупоренные: с шотландским виски и водкой.
— С содовой или без? — спросил Хенрик.
— Жми, Фради! — сказал сиплоголосый. — Будем пить чистое.
— Льда нет? — спросил тощий.
— Лед есть, но он не нужен, — сказал Хенрик. — Да здравствует Жолт!
Они выпили. На глазах у Жолта выступили слезы.
— Пусть подохнут все владельцы табачных лавчонок, — пробормотал сиплоголосый.
— Верно! Смерть табачникам! — сказал Хенрик. — Выпьем за это!
— Почему именно табачникам? — спросил Жолт.
— Потому что один тупоголовый табачник написал донос… — объяснил Хенрик.
— Какой табачник?
— Неважно! Теперь он уже не табачник, а потерпевший. Он потерпевший, и ему от этого легче. Ничего, однако, страшного, старики. Он получит стоимость трубки, а я от моего предка — пару полновесных затрещин, и все дела.
Хенрик опрокинул в себя остатки виски и включил магнитофон. Пела Жу?жа Конц. Трое потягивали водку небольшими глотками, только сиплоголосый пил ее, как воду.
Жолт сперва чувствовал лишь легкое головокружение, но после четвертого большого глотка мир вокруг него покачнулся. Белая кружевная скатерть поползла по черному столу, как гусеница, а Жолт стал приподниматься из кресла, потому что заметил какое-то мягкое движение: комната словно бы взбиралась на гребень не очень высокой волны, потом опускалась на прежнее место. У Жолта громко стучало, почти звенело сердце. Переменчиво, тихо жужжала beat-музыка, и Жолт невольно потянулся к магнитофону. Он усилил звук. Несколько секунд играл только ударник, и стук барабанных палочек словно бил Жолта по лбу, причиняя острую боль. Самым странным, однако, было вот что: он никак не мог понять разговора приятелей, хотя знал, что они говорят о табачнике, который сейчас именуется потерпевшим, но долго в этом качестве не пробудет. Потом к Жолту приблизился карандашный рисунок, а может быть, сам он приблизился к рисунку; потом рисунок превратился вдруг в черный паровоз и загрохотал и залязгал у самых ушей. Жолт нагнулся. И со злобой почувствовал, что его собственной улыбкой управляет не он, а вынырнувший откуда-то белобрысый Хенрик. Мальчишки прыгали, как кузнечики, — может быть, они танцевали?
«Сплошная несуразица», — думал Жолт, потому что не мог ничего удержать в памяти. Тело его стремилось взлететь, но он сделал несколько шагов в сторону двери и про себя отметил, что довольно легко и ровно прошел по кромке ковра. Ему почти удалось зафиксировать общую картину: сиплоголосый пытался взломать дверцу бара, Хенрик орал: «Перестань, а то врежу, скотина!», а Фради, скрючившись в кресле, икал.
Вдруг Жолт увидел, что сиплоголосый стоит уже на противоположном конце ковра. Тогда он нагнулся и рванул ковер на себя… Сиплоголосый растянулся.
— Жми, Фради! — хрюкнул худой.
— Идите к черту! Пьяные дегенераты! — ругался Хенрик.
— Будьте здоровы! — сказал Жолт. — Мерси за выпивку. Я сматываюсь.
Язык у него еще работал.
— Жоли! — уже в прихожей догнал его крик Хенрика. — Не уходи! Останься, Жоли!
По дороге у него мелькнула еще отчетливо мысль: взглянуть на часы. Дело было нелегкое, так как стрелки на красном поле сползались.
— Семь, — невнятно выговорил на лестнице Жолт. — Югурт4 , надеюсь, дома найдется.
Тут он столкнулся с элегантным мужчиной, голова которого была в белых плешинах, как будто наполовину ощипанная.
— Кто ты такой? — спросил мужчина.
Жолт обошел его широким полукругом. Ошибки быть не могло: это был Хенрик-старший.
