Владимир Добряков - Зуб мамонта
Валерка, словно вконец обессиленный своей темпераментной речью, плюхнулся на скамейку и с победным видом огляделся кругом.
Речь его произвела впечатление. Аргументы у него были сильные. Поднялась из-за парты Динка. Чуть тряхнув волосами, перехваченными голубой ленточкой, с иронией взглянула на Галку:
— Гребешкова не приглашала меня сегодня. Но я знала, с чем будет речь, и пришла сама. Я согласна со Шмаковым. Представьте, вполне согласна. Что здесь плохого, если человек честным трудом зарабатывает деньги? Недавно по радио передачу слушала. В одной семье рос мальчик. Ни братьев, ни сестер у него не было. Один был у родителей. Они его очень любили и баловали. Давали ему денег, сколько он хотел. И что вышло? Эгоист получился. Только и знал, что просил все, а потом просто требовал. Цену деньгам совершенно не понимал. Искалечили человека. Так и сказали в передаче: искалечили. А Костиков и Шмаков деньги зарабатывают своими руками. Честно. И стыдного ничего в этом не вижу. Это, по-моему, куда порядочней, чем то и дело выпрашивать у родителей на кино да мороженое.
Никак Галка Гребешкова не предполагала, что обсуждение повернется таким боком. Это как же выходит? Они, как настоящие купцы, торгуются из-за копеек, а здесь их чуть ли не героями выставляют! Ну и Диночка, Диана! Как ловко подвела!
Галка уже снова приготовилась отстаивать свое мнение, но Толик Белявкин захотел что-то еще добавить. Он тоже, как и Леня, поскреб в русых волосах и задумчиво проговорил:
— Сразу не разобраться… Я вот как считаю: если ты трясешься из-за копейки и ради нее готов друга забыть, а может, как ту самую рыбку, продать даже, то человеку такому самому цена — копейка. Это, я считаю, главное… А вообще у нас, мальчишек, есть и другие заботы, получше да поинтересней, чем на базар бегать, рублевки сколачивать.
Ну и Толик! Какую речь толкнул! А бывает, и слова не вытянешь. Алька готов был подбежать к нему, пожать руку. До чего правильно все сказал! Главное, не жадничать, человеком быть.
После Толика и говорить было не о чем. Да и самая пора закругляться. Классную дверь уже несколько раз дергали из коридора. Хорошо, что на стул заперта. До звонка не так уж много осталось. Сейчас ребята один за другим станут подходить. И стул не поможет.
Звеньевая заключила в двух словах:
— А правда здорово, что поговорили об этом? Мне кажется, у кого шарики в голове крутятся как надо, тот кое-что понял. У меня и у самой, честное слово, просветлело немножко. Ребята, сегодня у нас был последний сбор. Я думаю, он хорошо прошел. Жалко даже, последний.
— Вообще сильно поговорили, — подтвердил Игорь. — Плохо, что не успеем в этом году еще одного номера стенгазеты выпустить. Гвоздевой бы получился номер.
День 77-й
Динку он заметил у почтового отделения. Она как раз пересекала улицу. Вот это да — идет словно куколка! На голове — два белых банта, и такие большие, чуть не с целую голову. Короткое платье с блестящими пуговицами, белые гольфы до коленок и туфли, тоже белые, новые, небольшой каблучок. В руке — папка на шелковом шнуре. Картинка! Даже люди оглядываются… Куда же идет? Наверное, в музыкальную школу. В таких папках носят ноты.
В проницательности Альке нельзя было отказать. Как только поздоровались, сразу выяснилось, что предположение его верно.
— На заключительный концерт иду. Так волнуюсь!
— Сыграешь, — успокоил Алька. — Ты здорово тогда на дне рождения что-то играла. Как в телевизоре.
— Сонатину, кажется. Это что! С закрытыми глазами могу. А сейчас такие трудные вещи, такие трудные!.. Пожелай мне ни пуха ни пера.
Алька послушно выполнил просьбу, за что в ответ получил короткое: «К черту!»
— На остановку идешь? — спросил он, шагая рядом. — Можно немножко провожу?
Предстоящий концерт, конечно, волновал ее сильно, однако Динка, оказывается, могла думать и о другом. С любопытством повела на Альку глазами:
— Ты же на почту шел?
— Нет, мне в книжный надо… — Алька не успел придумать, зачем ему в самом конце учебного года вдруг потребовалось идти в книжный магазин (на самом деле шел в бакалею, но бакалея была не по пути), и потому он поспешил перевести разговор снова на музыкальную тему: — Ты пианисткой хочешь стать?
— Еще не знаю… Я бы в театре хотела работать, как твоя тетя Кира… Скажи, Алик, а сколько тетя Кира зарабатывает?
— Не знаю, — признался он. — Не спрашивал.
— Что ж ты? — покривила губы Динка. — Я думала, знаешь.
На остановке людей не было. Значит, автобус отошел совсем недавно. Алька этому лишь обрадовался: приятно же постоять рядом с такой девочкой, непринужденно, по-приятельски болтая о пустяках. Мальчишки мимо прошли, покосились. Наверняка позавидовали.
Однако непринужденной болтовни не получалось. В школе Динка была проще. И посмеяться могла, и побегать. А здесь, на улице, держалась настороже, словно ее снимали на киноленту. Голову с белыми бантами поворачивала чуть-чуть и на Алькины неуклюжие шутки улыбалась одними губами. Все-таки этот концерт, видно, никак не выходил у нее из головы. А может быть, нарядная одежда делала ее деревянной?
— В школу не опоздаешь? — спросил Алька.
— Если не долго задержусь. — И опять губы сомкнула. Алька вздохнул про себя. Хотя бы автобус скорей подошел… — Если неудачно сыграю — в школу не приду… Где-то туфлю измазала. — Динка оглянулась, незаметно послюнявила палец и потерла на носке какое-то крохотное пятнышко. Алька ни за что бы не заметил его.
Наконец показался автобус. Динка чинно вошла с передней площадки и слабо дважды помахала ему в окошке рукой. И то спасибо. Алька в ответ широко улыбнулся и тоже помахал рукой. Не как она — по-настоящему помахал. Жалко, что ли, рука не отвалится.
Динка пришла ко второму уроку. Алька сразу понял: концерт сыграла хорошо. На лице у нее сияла такая улыбка, что у Альки на душе посветлело. И вообще теперь она была другая, привычная. Не вздымаются парусами капроновые банты, нет платья с блестящими пуговицами, туфли прежние — коричневые, с узенькими ремешками. Как не понимает она, насколько ей лучше в таком вот простом школьном наряде!
На переменке он подождал, когда Динка выйдет из класса, и в коридоре преградил ей дорогу.
— Можно поздравить?
— Пятерка! — Динка подхватила его под руку. — Волновалась — ужас! Зал огромный, педагогов человек десять. Серьезные сидят. Вызвали — колени дрожат. Ну, думаю, пропала! Напутаю. А села играть — так хорошо получилось. Пятерочка! В следующий класс перевели. В пятый!
— Я сразу понял: улыбаешься.
— Алик, — вдруг сказала Динка, — ты в парк не хочешь пойти?
— С кем?
— Со мной, конечно.
— А когда?
— Хотя бы завтра. Свободный день. Договорились? В три часа приходи к колесу обозрения. Хорошо?
Это она у Альки спрашивает! Да он хоть в три часа ночи пойдет.
А на следующей переменке Алька снова подстерег ее в коридоре. Несмело спросил:
— Ты снова наденешь то платье с пуговицами?
— Разве плохо мне?
— Не плохо… — замялся Алька. — Только ты в нем какая-то деревянная.
Динка прищурила черные глаза, подумала:
— Деревянная… Это плохо, наверное… Спасибо, учту.
День 78-й
Спать Алька лег около одиннадцати. Валерка долго сидел, футбольный матч из Австрии смотрели по телевизору, потом с рыбками возились. Валерка снова уговорил Альку утром идти на базар. Впрочем, Алька и не очень сопротивлялся. Уж если сама Динка ничего плохого в этом не видит, то чего же переживать-то!
Динка! Едва Алька устроился на своей тахте, как принялся вспоминать все подробности сегодняшнего дня. Как заметил Динку, когда шла через улицу, потом провожал до остановки, как хорошо говорили в школе. Завтра увидит ее в парке! Она специально придет туда — встретиться с ним… Но почему встретиться? Возможно, она просто любит бывать в парке и, чтобы не скучно было, предложила и ему погулять. Там есть что посмотреть! И аттракционы всякие, и пруд с лодками напрокат, кинотеатр…
А ведь сначала будто и не хотела, чтобы он провожал ее до остановки. Спросила: «Ты разве не на почту идешь?»
На почту, конечно, надо бы зайти, ни одного чистого конверта не осталось. Алька подумал, что письмо, которое начал отцу, так и не дописал. Валерка помешал. Заорал как ненормальный: венгерский мяч у Мишки! А потом вообще куда-то затерялось письмо. Искал — не нашел. Надо будет еще посмотреть. Где-то, наверно, в книжках…
Внезапно Алькино внимание привлекли новые звуки. Будто стучат по крыше, по листьям… Неужели дождь? Он вскочил с тахты, открыл окно. Дождь. Шум его нарастал, отдельные удары капель слились в сплошной, сочный клекот.
Надо же, как нарочно! Если надолго зарядит — поломалась прогулка в парке. Сколько дней подряд стояла такая хорошая погода, и вот тебе — полило! А может, ненадолго дождь?
