Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь
— Прямо к крыльцу подвезу. А что, знаете там кого-нибудь?
— Недавно познакомился. Некто Владимир Орлов…
— «Некто!» Тоже мне, сказали. Владимир Олегович совсем не некто. Мы с ним, точнее с его второй половиной, давнишние оппоненты.
— Не понял, батюшка. Вторая половина — это его жена?
— Он разведенный. Вторая половина…
Машина остановилась.
— Вот, Арсений Васильевич, приехали. Думаю, не последний раз мы к Георгию выбрались.
— Очень надеюсь на это, батюшка. И все же, про Орлова доскажите, пожалуйста.
— А что тут досказывать? В нем словно два человека живут. Да он и сам этого не скрывает, Двойником называет. Орлов — очень талантливый журналист, смелый человек. Его всегда читать интересно, жаль главный редактор в «Энской заре» мужик трусоватый, особо не дает Орлову развернуться. А второй, Двойник, эдакий меланхолик, вечно брюзжащий и только на дне, простите, бутылки, находящий отдохновение.
Затем отец Леонид словно осекся:
— Простите. Лишнего наговорил.
— Так это я расспрашивать начал, батюшка.
— Кстати, а давно вы с ним знакомы?
— Тогда уж с ними — и с Орловым, и с Двойником. Недавно познакомились… в одном заведении. Он мне на прощание рукопись свою дал…
— Вот как? И каковы впечатления, Арсений Васильевич?
— Да в том-то и дело, открыл первую страницу… Да вот она — с собой рукопись таскаю. Послушайте, батюшка: «Момент истины — лишь момент. Мелькнет и ускользнет. Темно и пусто. Вот завоют из пустых энских садов беспризорные псы. У человека тоска злее собачьей кобельканто. Нигде так тяжко осень не давит на душу, как в глухих российских уголках. Унылое оцепенение умами и просторами. И скребется мышью в подвалах сознания вопрос: вот еще год пройдет, а что дальше?» Ну, а у него дальше про силуэты энских храмов, которые теряются во мгле…
— Да, — только и сказал отец Леонид. — А рукопись все-таки до конца прочитайте. Там не только Двойник пишет, но и Орлов, который очень любит и Энск, и Россию.
— В том то и дело, что я таскаю ее, а вдруг Владимиру Олеговичу она нужна. Пойду, покаюсь, если еще разрешит подержать у себя — обязательно прочту.
— Там вся проблема… Впрочем, действительно, сначала прочтите, а потом мы поговорим. Если мы поймем Орлова, то поймем, что сейчас происходит с русским интеллигентом.
Пока они разговаривали, не замечая вокруг ничего и никого, из подъезда старинного и обшарпанного двухэтажного дома вышел человек с кожаным портфелем. Он зябко поежился, поднял воротник — и вскоре растаял во мгле. Это был Владимир Олегович Орлов.
* * * Попрощавшись с отцом Леонидом, Покровский направил стопы к тому же подъезду. В нос ударил запах кошачьей мочи и табачного дыма. Тускло горела лампочка, настолько тускло, что Арсений почти не разглядел лица женщины, спускавшейся по лестнице ему навстречу. На какое-то мгновение их взгляды встретились. На писателя глянули огромные карие глаза. «Красивые, но какие грустные» — промелькнуло в голове Покровского. Женщина несла в руках несколько больших пакетов. Он посторонился, чтобы пропустить ее, но спустившись по лестнице еще на две-три ступеньки, она обернулась:
— Вы в редакцию?
— Да.
— Там никого нет. Уже пять часов.
— В мои годы мы из редакции уходили затемно.
— В мои тоже, Арсений Васильевич.
— Мы знакомы?
— Нет, просто я здесь корректором работаю.
— Понятно. Что ж, будем считать, что вот так постепенно я познакомлюсь со всей редакцией «Энской зари». Вас зовут…
— Галина. Галина Аркадьевна.
— Очень приятно.
— Мне тоже. Простите, руки вам подать не могу.
— Это вы меня простите, — спохватился Арсений, — позвольте я вам помогу. Такая хрупкая, разве можно такие тяжести таскать?
— Так больше некому. Сегодня у нас наконец-то зарплату дали, пятница, сами понимаете…
— Не совсем, Галина Аркадьевна.
— В Энске это главный рыночный день. Вот я и затоварилась по полной.
— Послушайте, — Арсений сделал еще одну попытку взять у женщины свертки, — давайте ваше богатство, обещаю, все будет в целости-сохранности. Я провожу вас.
— Никогда и ничего не обещайте, Арсений Васильевич. Приятно, конечно, что заезжие писатели такие джентльмены, но боюсь, сейчас от яиц, купленных мною, останется месиво.
Они вышли на улицу.
— Не передумали?
— Нет.
— Тогда нам в ту сторону.
— Здорово! И мне тоже туда.
— Я знаю, Арсений Васильевич. Монастырь от моего дома совсем недалеко.
— Про монастырь тоже в газете писали?
— У нас же маленький город, да к тому же…
— Что?
— Вы недавно с Володей Орловым встречались…
— Ясно.
Они какое-то время шли молча.
— Тяжело? — нарушила молчание Галина. — Может, что-нибудь я понесу?
— Обижаете. Или заезжие писатели не мужчины?
— Не обижайтесь. Я сама заезжая. Жила в большом областном городе, много лет работала журналисткой. Стихи писала.
— Стихи?
— А что, не похоже? — женщина засмеялась, только очень горьким был тот смех.
Покровский смутился.
— Простите, я…
— Да все правильно. При слове поэтесса, кого обычно представляют? Ахматову, Цветаеву, Ахмадулину. Разве не так?
— Так, — согласился Арсений.
— А тут тащит тетка кучу сумок. Поэтесса… А между прочим, в голосе Галины послышались гордые нотки, — я член Союза писателей России, у меня сборники выходили…
— Галина Аркадьевна, я не хотел вас обидеть…
— Это вы меня простите. Завелась. Наверное, просто живет в душе обида.
— На кого?
— Не знаю. На жизнь, наверное, а может, на себя. В середине девяностых осталась без работы. А дочка на выданье. Вот я и продала свою двушку. Часть денег ушли на подарок Машке, дочери. Родители жениха тоже помогли, вот они себе однокомнатную квартиру справили. А на оставшиеся деньги купила себе дом в Энске. Правда, не совсем дом, а часть дома…
— Можно спросить? А почему в Энске?
— Здесь моя подруга живет, мы с ней еще с институтских времен дружим. Лариса Ивановна Мишина, не слыхали?
— Нет.
— Она у нас заместителем редактора работает, вот оказала мне протекцию.
— А почему только корректор?
— За бюджетные места у нас в Энске люди стараются держаться. Не велики деньги, зато верные. Если есть огород или дача, то выжить можно.
— А просто жить?
Они остановились.
Галина вновь посмотрела на него своими огромными и грустными карими глазами.
— Честно? За всех не отвечу, у меня это получается неважно… Устали?
— Честно? Есть немного. Очень мало в последнее время спал. Сейчас как завалюсь суток на двое…
— Тогда пойдемте короткой дорогой. Как здесь говорят, задами.
— Галина Аркадьевна, — когда они двинулись дальше, спросил спутницу Покровский, — так я не совсем понял: вы полдома купили?
— Хорошо бы. Четверть.
— Не понял…
— Моя собственность — четверть дома, причем, очень старого. Зато большого. Полдома занимают москвичи. Мои апартаменты — первый этаж во второй половине — две комнаты, кухня, кладовая…
— Удобства на улице?
— Разумеется.
— Газ?
— Слава Богу, баллоны привозят аккуратно. А вот отопление печное. Да все нормально. Другие живут, почему я не могу? Так, о чем мы? Ну, а надо мной живет одна семья. Молодые ребята, очень симпатичные, Ира и Миша. У них есть сын, Тихон. Может, сегодня познакомитесь. Это просто чудо. За ним надо просто ходить и записывать. Что ни фраза, то перл. После того, как первый раз в детский сад пошел, дома его спрашивает отец: «Как тебе воспитательница?» — «Не переживай, папа, — молодая, красивая», — отвечает.
— Неплохо!
— А вот и он, собственной персоной.
Зады, похоже, кончились, и они вышли к дому Галины Аркадьевны, но вышли не со стороны улицы, а со стороны реки. Они прошли сад. Залаяла собака.
— Не бойтесь, Арсений Васильевич. Это Дозор, лучший друг Тихона. Пес добрый, но свое дело знает.
— Тиша, — обратилась она к кудрявому светловолосому малышу, с любопытством глазевшего на Покровского, — успокой дружбана. Кстати, ты далеко на ночь глядя собрался?
— К Наташе. Она мне будет книгу читать. Интересную. — После этих слов он подошел к огромной лохматой собаке и топнул ногой:
— Дозор, хватит! Свои.
Удивительно, но собака, которая была в холке выше мальчика, повиновалась и, загремев цепью, отправилась в свою конуру.
— Ну, вот, мы и пришли, Арсений Васильевич. Даже не знаю, как вас благодарить.
— Скажете тоже…
— А хотите, я вам стихи почитаю.
— Что, прямо здесь?
