Марк Твен - Похождения Тома Соуэра
— Скорѣе въ палатку, ребята! — крикнулъ Томъ.
Они бросились бѣжать, спотыкаясь о пни и кусты въ темнотѣ, въ разсыпную. Страшный вихрь бушевалъ среди чащи, заставляя ее гнуться со свистомъ. Одна ослѣпительная молнія слѣдовала за другою, одинъ громовой раскатъ за другимъ. Наконецъ, дождь полилъ, какъ изъ ведра, а поднявшійся ураганъ разносилъ его и гналъ цѣлыми потоками по землѣ. Мальчики перекликались между собой, но вой вѣтра и грохотъ ударовъ заглушали ихъ голоса. Всѣ трое успѣли, однако, добраться до палатки и пріютились подъ ней, продрогшіе, испуганные, промокшіе насквозь. Но терпѣть не въ одиночку было все же большимъ утѣшеніемъ. Разговаривать они не могли, старымъ парусомъ такъ и хлестало; одно это уже заглушало голоса, если бы не было всякаго другого шума. Буря усиливалась и однимъ новымъ порывомъ вѣтра сорвало парусъ съ закрѣпъ и унесло его прочь. Мальчики схватились за руки и побѣжали, падая нѣсколько разъ и ушибаясь, подъ защиту большого дуба, стоявшаго на берегу рѣки. Наступилъ самый разгаръ стихійной битвы. Молніи блистали въ небѣ непрерывнымъ пожаромъ, и подъ заревомъ ихъ каждый предметъ вырѣзывался ясно и отчетливо; деревья, пригибавшіяся къ землѣ, рѣка, вся покрытая бѣлою пѣною волнъ, всплески потоковъ, образовавшихся на землѣ, смутныя очертанія холмовъ на другомъ берегу, все это выступало сквозь тучи, гонимыя вѣтромъ, и косую завѣсу дождя. Временами, какой-нибудь лѣсной исполинъ не выдерживалъ натиска и падалъ съ трескомъ на окружавшія его молодыя поросли, а неумолчные громовые удары раздавались теперь, какъ пушечные выстрѣлы, коротко, рѣзко, страшные и раздирающіе слухъ. Гроза разразилась съ невыразимою силой, готовою, казалось, и разнести весь островъ, и спалить его, и потопить до вершины деревьевъ, стереть съ лица земли и оглушить все на немъ живущее. Не хорошо было юнымъ безпріютнымъ головкамъ быть не подъ кровомъ въ такую ночь!
Но битва прекратилась, наконецъ, арміи разошлись съ затихающимъ ропотомъ и угрозами, и миръ былъ водворенъ снова. Мальчики воротились въ свой лагерь, порядочно перепуганные, но увидѣли, что имъ можно было еще быть благодарными, потому что большая смоковница, осѣнявшая ихъ ложе, была разбита громовымъ ударомъ; они успѣли на свое счастье выдти изъ подъ нея раньше, чѣмъ ее сразило.
Все въ ихъ становищѣ было залито; съ тѣмъ вмѣстѣ, разумѣется, и костеръ, а они, подобно всему ихъ поколѣнію, были легкомысленны и не припрятали нигдѣ дровъ на случай дождя. Это было очень непріятно, потому что они промокли до нитки и перезябли. Изливая краснорѣчиво свои жалобы на это, они примѣтили, однако, что огонь пробрался такъ далеко подъ большой пень, у котораго онъ былъ разложенъ (найдя себѣ проходъ тамъ, гдѣ этотъ пень изогнулся и отсталъ отъ земли), что чуточка его осталась незалитой; терпѣливо стали они трудиться и, наконецъ, съ помощью бересты и хвороста, вытащенныхъ изъ подъ лежавшихъ деревьевъ, имъ удалось развести снова костеръ. Они натащили еще хвороста, сколько могли, и у нихъ запылалъ скоро такой огонь, который ободрилъ ихъ снова. Высушивъ на немъ свою вареную свинину, они задали себѣ пиръ и просидѣли потомъ у костра, расписывая на всѣ лады свое ночное приключеніе, до самаго разсвѣта, потому что не было кругомъ ни одного сухого мѣстечка, на которомъ можно было бы лечь спать.
Но когда солнце взошло, сонъ сталъ ихъ одолѣвать, они вышли на песчаную косу и прилегли тамъ. Проснувшись, почувствовали себя изломанными и занялись очень уныло приготовленіемъ своего завтрака. Но и послѣ ѣды они не могли придти въ себя, ощущали вездѣ ломоту и снова тоску по дому. Томъ подмѣчалъ эти признаки и старался воодушевить пиратовъ. Но имъ ничего не хотѣлось: ни игры въ камешки, ни цирка, ни купанья, рѣшительно ничего. Тогда онъ напомнилъ имъ о знаменитой тайнѣ и вызвалъ нѣкоторый проблескъ веселости. Пользуясь этимъ, онъ предложилъ имъ новое развлеченіе. Можно было перестать быть на время пиратами и стать индѣйцами для перемѣны. Эта мысль понравилась; черезъ нѣсколько минутъ всѣ они были уже раскрашены съ головы до ногъ черной грязью, проведенною въ видѣ полосъ, что дѣлало ихъ очень похожими на зебръ. Всѣ трое, разумѣется, были вождями и отправились, въ такомъ видѣ, на раззореніе англійскаго поста.
Потомъ они раздѣлились на три враждебныя племени, кидались другъ на друга изъ засадъ съ дикимъ боевымъ кличемъ, убивались и скальнировались взаимно цѣлыми тысячами. День былъ очень кровопролитный, слѣдовательно, и весьма утѣшительный.
Они собрались къ ужину въ лагерь, счастливые и голодные. Но тутъ возникло затрудненіе: враждующіе индѣйцы не могутъ преломить хлѣба мира, не помирясь сначала, а помириться имъ невозможно, не выкуривъ трубки мира. О другомъ порядкѣ вещей и не слыхано. Двое изъ дикарей почти пожалѣли о томъ, что не остались пиратами. Однако, другого пути не было; они изъявили, насколько могли, самую пріятную готовность къ обряду, потребовали трубку и пыхнули изъ нея, въ свою очередь, какъ то слѣдовало.
Оказалось, что они выиграли кое-что, впавъ въ дикое состояніе: они увидѣли, что могутъ уже немного затягиваться безъ необходимости ходить за потеряннымъ ножомъ, потому что ихъ тошнило уже не до такой степени. Понятно, что они не были настолько глупы, чтобы пренебречь такимъ залогомъ для будущаго. О, нѣтъ, напротивъ того, они стали осторожно практиковаться послѣ ужина и провели такимъ образомъ самый веселый вечеръ. Они испытывали большую гордость и блаженство по поводу пріобрѣтенія этого новаго таланта, чѣмъ оскальпировавъ и уничтоживъ всѣ шесть главныхъ индѣйскихъ племенъ. Оставимъ ихъ среди куренья, болтовни и хвастливости, пока намъ не придется заняться ими снова.
ГЛАВА XVIII
Но въ маленькомъ поселкѣ не царило веселье въ мирные послѣобѣденные часы въ ту субботу. Гарперамъ и семьѣ тети Полли приходилось облекаться въ трауръ, среди великаго горя и слезъ. Въ обывательскихъ домахъ господствовала непривычная тишина, хотя и безъ того тутъ шумно никогда не бывало. Всѣ занимались своимъ дѣломъ разсѣянно, говорили мало, за то часто вздыхали. Дѣти точно тяготились субботнимъ отдыхомъ; они играли между собой неохотно, а скоро перестали и совсѣмъ.
Послѣ обѣда Бекки Татшеръ ходила грустно одна по опустѣлому школьному двору. Она чувствовала крайнее уныніе и не находила себѣ никакого утѣшенія.
— О, — говорила она себѣ, - если бы у меня была опять хотя бы только та мѣдная кнопка отъ рѣшетки! Нѣтъ у меня теперь ничего, чѣмъ бы его вспомнить!
И она подавила легонькое рыданіе; потомъ остановилась и продолжала:
— Вотъ, это было на этомъ самомъ мѣстѣ. О, будь все снова, я ни за что не сказала бы этого… не сказала бы ни за что на свѣтѣ!.. Но его нѣтъ болѣе въ живыхъ и я не увижу его болѣе никогда… Никогда, никогда!
Эта мысль ее угнетала до-нельзя и она пошла прочь, а слезы такъ и текли у нея по щекамъ. Появилось нѣсколько мальчиковъ и дѣвочекъ, — товарищей Тома и Джо. Они стали смотрѣть черезъ рѣшетчатый заборчикъ и толковали почтительно о томъ, какъ поступалъ Томъ, такъ или этакъ, въ послѣдній разъ, когда они его видѣли; что сказалъ Джо, то или это, при какихъ-нибудь пустякахъ (въ которыхъ заключалось, однако, страшное пророчество, какъ теперь было ясно видно!) и всѣ говорившіе указывали въ точности на то мѣсто, на которомъ стояли погибшіе мальчики, прибавляя: «…а я стою тогда такъ… вотъ, совершенно такъ, какъ теперь… а онъ тамъ, гдѣ ты…» Или: «я совсѣмъ рядомъ съ нимъ, а онъ засмѣялся… только меня что-то такъ и кольнуло… даже жутко стало, знаете… Тогда я не понялъ, что это значитъ, а теперь вижу!»
Потомъ начался споръ о томъ, кто былъ самымъ послѣднимъ, видѣвшимъ погибшихъ мальчиковъ; очень многіе отстаивали за собой это печальное преимущество, болѣе или менѣе опровергавшееся свидѣтельскими показаніями; и когда было окончательно установлено, кто именно видѣлъ и обмѣнялся съ ними послѣдними словами позднѣе прочихъ школьниковъ, эти счастливцы пріобрѣли какое-то священное значеніе и всѣ прочіе смотрѣли на нихъ съ уваженіемъ и завистью. Одинъ бѣдняжка, не имѣя за собою ничего другого, чѣмъ бы похвастаться, сказалъ, очевидно, гордясь этимъ воспоминаніемъ:
— А меня Томъ Соуеръ отдулъ одинъ разъ!
Но это поползновеніе прославить себя совершенно не удалось: очень многіе мальчики могли сказать тоже про себя и это весьма удешевляло отличіе. Дѣти скоро разошлись, продолжая благоговѣйно припоминать все, касавшееся пропавшихъ героевъ.
На слѣдующее утро, по окончаніи занятій въ воскресной школѣ, церковный колоколъ не зазвонилъ, какъ всегда, а началъ отбивать протяжные удары. Погода была тихая и печальный звонъ соотвѣтствовалъ грустной тишинѣ природы. Прихожане начали собираться, останавливаясь не надолго въ притворѣ, чтобы побесѣдовать о печальномъ событіи. Но въ самомъ храмѣ не было говора; молчаніе нарушалось однимъ похороннымъ шуршаньемъ платьевъ женщинъ, пробиравшихся къ своимъ мѣстамъ. Ни на чьей памяти еще маленькая церковь не бывала такъ биткомъ набита. Потомъ все стихло окончательно въ ожиданіи, и вошла тетя Полли съ Сидомъ и Мэри; слѣдомъ за ними шла семья Гарперовъ; всѣ они были въ глубокомъ траурѣ. При входѣ ихъ, все собраніе, съ самимъ старымъ пасторомъ во главѣ, поднялось почтительно и стояло, пока они не заняли своихъ мѣстъ. Снова наступила тишина, прерываемая лишь изрѣдка подавленными рыданіями; потомъ пасторъ простеръ руки и прочелъ молитву. Былъ пропѣтъ трогательный гимнъ и за нимъ провозглашенъ текстъ:
