Юрий Вебер - Когда приходит ответ
При близком рассмотрении оказывалось… В общем-то, мысль разных авторов танцевала вокруг одного и того же: табличный метод в разных вариантах.
Все равно Мартьянов процеживал их с прежней пунктуальностью, экзаменовал по всему списку, проделывая примеры от самого простого до самого сложного. И опять подсовывал свою задачу «одноэтажного дешифратора», глядя не без злорадства, как ломают на ней зубы один метод за другим.
Между прочим, Баскин из Харькова, несмотря на обилие своих статей, все еще никак этой проблемы релейного языка не касался. За него пока можно быть спокойным: еще не обогнал! Кто угодно, но только бы не он.
Накапливались на столе листы проверок — и накапливались приговоры, которые Мартьянов безжалостно выносил. Предлагаемый способ годится только для простейших случаев. Применение метода ограничивается только одним классом схем. Метод громоздок настолько, что для получения цепи всего лишь в один контакт надо выписать сначала комбина ции из восьмидесяти элементов и отбрасывать постепенно семьдесят девять один за другим. Метод не ограждает от ошибок. Метод не позволяет выбирать наилучшее решение…
Можно ли более изощряться во всевозможных придирках! Но это был единственный метод отыскать, выделить действительно хороший рабочий метод.
И во всех случаях предъявлял он требование, самое существенное: а как упрощать схемы, преобразовывать? Дает ли такую возможность табличный язык? В том-то и заключается, пожалуй, самая загадка проектирования: из всех возможных решений прийти к наиболее простому, наиболее выгодному. А как?
Авторы выстраивали таблицы, чтобы облегчить свои рассуждения, но что делать дальше с этими таблицами — не знали. Что там поддается еще вмешательству внутри таблиц? Какие там законы властвуют? Об этом ни слова. Авторы предлагали всякие подсобные средства, а главное оставалось в неизвестности. Законы!
Да есть ли они, эти законы релейных схем? Прокрадывалась уже не раз вороватая мысль. Может быть, все это выдумка, пустая мечта, которую он сам себе внушил? Мартьянов глядел на эти разбросанные листы, как на обломки недолговечного здания. Мог ли он что-нибудь отсюда взять для себя, для того, что приходится ежедневно решать практически всем им за соседними столами, за макетным стендом? Мог ли посоветовать кому-нибудь воспользоваться чем-то, что лежало в этой груде попыток?
Истина все-таки оставалась прежней. Кто-то из редких исследователей заваривает у себя в тиши кабинетов спасительные снадобья, а практика, бурно растущая практика их и не принимает.
Да вот и сама госпожа практика.
— Пожалуйте, пожалуйте! — обрадовался он.
Тамара Белковская наконец-то собралась навестить его «в берлоге». Последнее время они встречались довольно часто. Мартьянов приезжал в ее проектное бюро — консультировал новые системы телеуправления насосными станциями. Разбирал варианты, предлагаемые тамошними умами, доказывал их несостоятельность, рубя своей излюбленной фразой: «Нет, это не так!», переделывал по-своему, с удовольствием выслушивал благодарности и неизменно выносил впечатление, какая же все-таки толковая и деловитая эта его бывшая ученица Тамара Белковская, ставшая серьезной замужней женщиной, руководителем инженерно-проектировочной группы и, как слышал, весьма деятельным членом партийного комитета. Особенно ценил он в ней одну черту, замеченную еще в годы ее студенчества, — способность просто и ясно смотреть на вещи, а также просто и ясно говорить о них.
Осмотрев внимательно все вокруг, особенно стенд с развороченным макетом, она села против Мартьянова, заложив по-мужски нога на ногу, как всегда приодетая, с короткой стрижкой и решительным выражением лица, придерживая на коленях свой дамский, но довольно туго набитый деловой портфелик. А он так обрадовался ее приходу, что уже через несколько минут выкладывал ей все, что мог рассказать о своих раскопках. Новый язык релейных схем. И совал ей под нос листы примеров и упражнений, и показывал таблицы, не очень заботясь о том, успевает ли она в них что-нибудь разобрать. Минута внезапной исповеди.
Темные глаза ее загорелись любопытством. Вынув из портфелика папироску, она задымила, видимо забыв от волнения, что он не терпит, когда его окуривают табачищем.
А чем, собственно, могла она помочь? Кроме того, что искренне ему сочувствует. Кроме того, что жадно, хорошо его слушает. «Ой!.. Ну как же так?» — вырвалось у нее.
Но он ничего и не ждал от нее. Ему надо было сейчас выговориться, разделить с кем-нибудь все, что у него накопилось за этими листами, — радость пополам с болью. Такая минута.
А дальше?.. Дальше все равно ему идти одному, самому идти как знаешь..
10
Эта перемена в жизни Мартьянова вошла однажды к нему под вечер вместе со звонком в его густонаселенную квартиру — один длинный, два коротких, как предупреждала всех табличка на двери, аккуратно расчерченная его собственной рукой. Он поспешил отворить.
— Прошу сюда, сюда. Извините, живем тесновато… — то обычное, что говорят в первую минуту.
Мартьянов решил: для постоянных розысков надлежит ему потверже знать английский. Он расспрашивал, нет ли у кого-нибудь молодого сговорчивого педагога, не очень избалованного, который согласился бы учить по его, мартьяновской, программе. Совместное чтение прямо с листа главным образом специальных статей, а грамматика, правила — только по ходу. Способ вольного галопа.
И вот звонок. В шесть, как было условлено, немного с запозданием.
Педагог был действительно молод. Светловолосый, с уложенной прической, как на картинках, распространяющий запах духов. Знакомьтесь, Наталья Сергеевна. Совсем недавно окончившая институт по отделению переводов.
— А мне говорили, что вы такой ученый. Я и представила, как мой папа, седой… — непринужденно сказала она, входя в его ущелье за гардеробом.
И он вдруг почувствовал, что она смотрит на него как бы сверху вниз. Спокойно, дружелюбно, но все-таки как-то сверху. Оттого ли, что ростом она повыше?
Он почему-то засуетился.
— Очень рад познакомиться! — бормотал без всякой уж надобности.
Их занятия начались. Дважды в неделю. Потом и чаще. И нельзя сказать, что проходили они строго по той программе, какую он раньше намечал. Кроме чтения специальных статей, она вводила и разговор, занимаясь его произношением. Тут ему доставалось больше всего.
— On all accounts. Принимая все во внимание, — выразительно артикулировала она, складывая губы в специфическое «ау».
— …accounts! — выпаливал он не своим голосом.
Прогуляться, дышать свежим воздухом. То take the air, — демонстрировала она протяженность звука.
— …air, — покорно отзывался он, ловя себя вдруг на том, что действительно неплохо бы подышать воздухом.
Постепенно узнавал он немало нового для себя во время уроков. Не только правила сочетания и произношения слов. Узнал, например, что всякий специалист не обязательно должен смотреть на все в жизни лишь через очки своей специальности. Узнал, что не всегда удобно где-нибудь за столом в гостях, перебивая всех, говорить о своей автоматике и реле, о своих лабораторных происшествиях. Узнал, что его домашняя щель за гардеробом, заваленная книгами, где в центре всего старый стол на раскоряченных ножках — место стольких его вдохновений! — не более, чем неустроенная холостяцкая «каморка…
Словом, сами догадываетесь, как это бывает, когда двое начинают с обыкновенной фразы: «Очень рад познакомиться», а приходят к тому, что он утром, убегая на работу, целует ее наспех в щечку, запихивая в портфель приготовленный бутерброд: «С обедом не жди, сегодня у меня лекции».
Мартьянов стал появляться с женой Натальей Сергеевной в местах, где раньше его и не встретить бы, — на картинных выставках, в музыкальных залах. Она пыталась объяснять ему очарование красок и композиции на полотнах. Он кивал головой, а, по правде говоря, видел лишь одно содержание, что изображено. Но судить о том, что «подходяще» и «неподходяще» — по принципу двоичного релейного выбора, — он порывался довольно решительно.
С музыкой было сложнее. Один вид огромного зала, залитого светом, величественный частокол матово блестящих органных труб, огромные медальоны «великих» высоко, почти под потолком, настраивал по-особому. Что-то вдруг накатывало на него иногда вместе со звуками, чего не мог он сам понять. Какие-то неясные представления… нет, не подумайте, ни о каких его реле. Совсем не о них. И в то же время и о них. Наташа объясняла: это просто потому, что слон, слава богу, не наступил ему на ухо.
Мартьянов узнал теперь правила… разумного отдыха.
Субботний вечер. Дом ученых. Обширное здание на старой московской улице, описанной в романах и мемуарах, блистало огнями в такие вечера, приманивая к себе почтенную, благопристойную и тем не менее веселую ученую Москву. Все возрасты и все степени, толпящиеся вперемешку. И новоявленные кандидаты с печатью мудрости на лице, и академические старейшины в беспечном настроении, и жены в нарядах, и дочки с бантами… Многочисленное собрание, где вдруг начинаешь чувствовать себя по-домашнему.
