Алки Зеи - Леопард за стеклом
Я стояла в дверях, не в силах пошевелиться, и чувствовала, как мое сердце тонет в глубокой печали… Кухня Алексиса была сырой и темной, кран сломан; Алексис пил молоко из кружки с отбитой ручкой. Дедушка говорил, что папа Алексиса писал красивые и очень мудрые книги. Тогда почему его арестовали, словно вора, почему полицейские забрали его из собственного дома? Я вспомнила, как в прошлом году, когда арестовали папу Одиссеаса, вслед за ним с криками и плачем бежали его жена, старая мать и дети. Но он ловил рыбу с динамитом, а это запрещено. Папа Алексиса не делал ничего плохого, он даже не работал, просто писал книги.
Нет, ни за что на свете я не стану писателем, пусть даже никогда не появятся на свет те радостные и грустные истории, о которых я думаю! Как это страшно, когда тебя будят среди ночи, поднимают с постели, волокут на улицу прямо так, в пижаме – а пижама в серую и красную полоску и с большими серыми заплатками на коленях и локтях, как у папы Алексиса.
– Что с ним сделают, Мелия? – раздался вдруг голос Алексиса, и я поняла, что он сейчас заплачет.
– Пойдем спросим дедушку.
Алексис не был в школе три дня. Он ходил с мамой в тюрьму и все ждал, что им разрешат свидание с папой. Но его отца отправили в ссылку, на другой, дальний остров, и никому не разрешили с ним пообщаться. На четвертый день Алексис внезапно появился в классе, и, когда госпожа Ирини спросила, не болел ли он, он сказал: «Нет!» – так жестко, что она больше ни о чем его не спрашивала. Урок только начался, и тут в класс вошел господин Каранасис.
– Дети предателей не могут учиться вместе с детьми из хороших семей, – только и сказал он.
Мы не поняли, что он имел в виду. И в этот момент я увидела, как Алексис собирает свои книжки и молча идет к двери.
– Всего хорошего, малыш! – крикнула ему вслед госпожа Ирини, когда он уже выходил из класса.
Господин Каранасис развернулся и наградил ее таким злобным взглядом, что она покраснела. Затем вышел и он, громко хлопнув дверью.
– Почему Алексис ушел? – загалдели мы.
– Я не знаю, – ответила госпожа Ирини, взяла мел и начала писать на доске задание.
– И что теперь будет, дедушка?
– С чем будет, Мелисса?
– Как закончится история?
– Какая история?
– Ну дедушка, папа Алексиса в ссылке, Алексиса выгнали из школы, на Мирто навели порчу, как говорит Стаматина, Никос даже написать нам не может… Чем все закончится?
– Я не знаю, детка, – ответил дедушка, – я правда не знаю.
Впервые я задала своему дедушке вопрос, на который он ответил: «Не знаю». И так это сказал, как будто ему было очень жаль, что он не знает.
Наступило воскресенье, хуже всех прежних вместе взятых. Я хотела пойти к Алексису, но папа меня не пустил. Пусть лучше он к нам приходит, сказал папа. Но Алексис не хотел оставлять свою маму одну, а она никогда не приходит к нам. Я думаю, она просто стесняется ходить в гости в своем синем поношенном платье.
Я сидела на террасе и думала о том, какими прекрасными остались в памяти скучные воскресенья прошлой зимы, когда мы еще были дружной семьей и ничто нас не разделяло, когда мы с Мирто вместе скучали, играли в «дедушку-нищего» и считали капли на стекле. Теперь каждое воскресенье Мирто уходит вместе со своей фалангой. Если случается так, что папа ее не отпускает, она рассказывает об этом своему звеньевому, он – господину Каранасису, тот – начальнику папы, а этот, в свою очередь, вызывает папу и снова говорит о последствиях. Уткнувшись носом в стекло, я все ждала, когда же появится Мирто. Стемнело, на набережной зажглись огни, а ее все нет…
– Ну, не появилась наша красавица? – Стаматина подошла и встала рядом со мной посмотреть на дорогу.
– Она уже сильно задерживается! – я забеспокоилась не на шутку.
Дедушка, когда мы сказали ему об этом, помчался в школу выяснять, что происходит: по воскресеньям господин Каранасис оставлял один кабинет открытым, чтобы фалангисты могли собираться и в выходные.
– Школа закрыта на замок, – еле выговорил дедушка, вернувшись, – там ни души.
Вскоре он снова надел шляпу и пошел искать Мирто по улицам.
– Я говорила, говорила! – в отчаянии заламывала руки Стаматина. – Мы еще наплачемся с этим сбродом в этих чертовых фалангах!
Дедушка вернулся, пришли и папа с мамой, и тетя Деспина из гостей, но Мирто по-прежнему не было. Тут уже заволновались все вместе и загалдели, предлагая каждый свой план действий.
– Давайте пойдем и спросим в доме Коскориса, – предложила я. – Он рядом со школой.
– Кто это? – резко спросил дедушка.
– Мальчик, который ворует ластики и входит в фалангу вместе с Мирто.
– Ты говоришь глупости, Мелия, – отрезала тетя Деспина.
– Надевай пальто и пошли, – приказал дедушка.
Я бегом побежала наверх за пальто. И перед дверью в нашу комнату услышала громкие рыдания. На кровати, прямо в одежде, не снимая обуви, уткнувшись лицом в подушку, лежала Мирто!
– Мирто, Миртула, что с тобой? – закричала я и подбежала к ней.
Она не отвечала, только заплакала еще сильнее. У меня руки опустились.
– Мелия, ну что ты там копаешься? Быстрее! – послышался голос дедушки снизу.
Я выбежала на лестницу и, не спускаясь, закричала, чтобы все поднимались. Они бегом бросились в нашу комнату и снова загалдели. Как что-нибудь происходит, взрослые тут же начинают кричать все разом и еще больше всё запутывают.
– Что с тобой, Мирто?
– Почему ты опоздала?
– Как тебе удалось войти в дом, что никто не заметил?
– Где ты была?
– С кем ты была?
– Задняя дверь открыта, – поставила точку Стаматина.
Все замолчали. Почему Мирто вошла в дом через черный ход, словно она вор? И тут заговорил дедушка:
– Принеси ей чего-нибудь горячего попить, Стаматина, и пусть поспит. В конце концов она уже дома, жива-здорова, это главное.
– Хочешь, я посижу с тобой ночью? – спросила мама.
Но Мирто – ни слова, ни движения, а только слезы, слезы, слезы. И на следующий день она не проронила ни звука. Уже не плакала, просто лежала, уставившись в потолок. Я тоже не пошла в школу, потому что почти не спала ночью, так что утром мама уложила меня спать. Открывая глаза, я видела, что Мирто по-прежнему лежит в кровати, не шелохнувшись, а все домашние ходят по комнате на цыпочках. Дедушка отправился в школу: вдруг удастся узнать, что произошло. Он спрашивал господина Каранасиса, спрашивал остальных фалангистов, но они твердили, что все, абсолютно все вчера было в порядке. Только слегка забылись и не заметили, как быстро прошло время.
– Они все лжецы, – дедушка кипел от ярости, когда вернулся. – Они утверждают, что и шагу из школы не сделали, но я-то видел, что все было закрыто.
Мирто спала и спала, часами. Пришел врач и сделал ей укол. К ночи Стаматина всех выгнала из комнаты, заявив, что сама будет сидеть возле Мирто. Она принесла стул, устроилась на нем рядом с кроватью и зажгла крошечную лампу.
– Как ты думаешь, что это с Мирто такое, Стаматина? – спросила я тихо. – Может, ее и вправду околдовали?
– Спи, – отозвалась она, – а завтра, вот увидишь, все само пройдет.
– ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, – сообщила я сама себе и с головой завернулась в одеяло.
А потом – я даже не поняла, сон это был или явь, – вдруг откуда ни возьмись в нашей комнате появился Никос и сел рядом с Мирто! Я была уверена, что вижу Никоса. Маленькая лампа рассеивала тьму, а на потолок легла его огромная тень. Это Никос, только без своих густых усов. Это никак не могло быть сном! Я слышала его голос, он говорил шепотом, но он говорил.
– А теперь спи, – сказал он Мирто. – Это был дурной сон, просто сон, и он кончился. Ты же видишь, я обещал, что приду, и я пришел к тебе.
Так это сон или нет? Кому обещал Никос? Мирто? Но он же не видел ее с тех пор, как уехал из Ламагари.
Я с трудом пыталась разлепить веки, тяжелые ото сна. Наконец мне это удалось, и я села в кровати… Я уже не спала, а тот, кто сидел рядом с Мирто, был Никосом!
– Никос, – прошептала я.
– Проснулась, малышка?
– Все закончилось, и ты снова будешь жить дома?
– Ничего не закончилось, Мелисса, – послышался грустный голос Никоса. – Завтра я покидаю остров, я пришел попрощаться с вами.
– Скажи ей, что произошло!
Это была Мирто. Она заговорила – слабым-слабым голосом, едва слетавшим с ее губ. Тогда Никос поведал о «подвиге» Мирто.
В воскресенье днем звеньевой ее отряда сказал, что хороший фалангист должен совершить подвиг – во славу или для пользы своей фаланги.
– Сегодня твоя очередь, – указали на Мирто.
– И что я должна сделать? – спросила она.
– Мы скажем тебе, когда стемнеет.
– Но когда стемнеет, я должна идти домой, иначе меня будут ругать.
– Трусиха, – презрительно фыркнул Коскорис, тот самый, который ворует ластики. – Никто тебя не заругает! А ради фаланги ты должна стерпеть любые лишения.
